Будни похода в Никуду
Скучным я становлюсь собеседником. Поход в Никуду съежился до чужой комнаты в хрущобе, вылазок в ближайший продмаг и ламентаций по поводу своих внутренних органов, которые я усердно поил-кормил, а они теперь против меня бунтуют...
А погадаю-ка я на Венечке, вот ведь был гроссмейстер походов в Никуду. Люблю так тоску разгонять. Берешь книгу, тыкаешь в произвольное место и с него начинаешь читать. Поехали!
"...- А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу «Хованщина»? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью. Остановится Николай Римский-Корсаков, пощекочет Модеста своей тростью и говорит: «Вставай! Иди умойся и садись дописывать свою божественную оперу „Хованщина“!».
И вот они сидят - Николай Римский-Корсаков в креслах сидит, закинув ногу за ногу, с цилиндром на отлете. А напротив него - Модест Мусоргский, весь томный, весь небритый - пригнувшись на лавочке, потеет и пишет ноты. Модест на лавочке похмелиться хочет: что ему ноты! А Николай Римский-Корсаков с цилиндром на отлете похмелиться не дает…
Но уж как только затворяется дверь за Римским-Корсаковым - бросает Модест свою бессмертную оперу «Хованщина» и - бух! в канаву. А потом встанет - и опять похмеляться, и опять - бух!.. А между прочим, социал-демократы…
- Начитанный, ччччерт! - в восторге прервал его старый Митрич, а молодой, от чрезмерного внимания, вобрал в себя все волосы и заиндевел…".
Вот вроде... Где Мусоргский, и где мы? А оказывается эту самую "Хованщину" он задумал ровно 150 лет назад, в 1872-м году.
К чему я это? Да ни к чему.. Время структурирую.
А погадаю-ка я на Венечке, вот ведь был гроссмейстер походов в Никуду. Люблю так тоску разгонять. Берешь книгу, тыкаешь в произвольное место и с него начинаешь читать. Поехали!
"...- А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу «Хованщина»? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью. Остановится Николай Римский-Корсаков, пощекочет Модеста своей тростью и говорит: «Вставай! Иди умойся и садись дописывать свою божественную оперу „Хованщина“!».
И вот они сидят - Николай Римский-Корсаков в креслах сидит, закинув ногу за ногу, с цилиндром на отлете. А напротив него - Модест Мусоргский, весь томный, весь небритый - пригнувшись на лавочке, потеет и пишет ноты. Модест на лавочке похмелиться хочет: что ему ноты! А Николай Римский-Корсаков с цилиндром на отлете похмелиться не дает…
Но уж как только затворяется дверь за Римским-Корсаковым - бросает Модест свою бессмертную оперу «Хованщина» и - бух! в канаву. А потом встанет - и опять похмеляться, и опять - бух!.. А между прочим, социал-демократы…
- Начитанный, ччччерт! - в восторге прервал его старый Митрич, а молодой, от чрезмерного внимания, вобрал в себя все волосы и заиндевел…".
Вот вроде... Где Мусоргский, и где мы? А оказывается эту самую "Хованщину" он задумал ровно 150 лет назад, в 1872-м году.
К чему я это? Да ни к чему.. Время структурирую.