Два письма
Птица По Жизни Дяде Поту.
Привет, дядя Пот!
Мы обещали друг другу писать часто, но не пишем совсем. Отчего так?
Знаешь, неожиданно много последние дни думаю о Папе Карло в деревянных башмаках и заношенной куртке. Вот смотри, костер в голодном желудке он тушит, медитируя перед холстом с нарисованным на нем очагом, костер одиночества, нереализованного отцовства - выпиливанием ребенка из полена лобзиком. А, может, и ребенок, и его великая будущность всего лишь плод его фантазии?
Фактически же есть одинокий старик, на коленях которого грубая поделка - деревянный мальчик… Есть мир, которому нет никакого дела до одинокого старика и его фантазий.
"Золотой Ключик" Толстого не о переделывании мира, а об уходе из него в выдуманную страну, с выдуманными друзьями.
Ты знаешь, дядя, как мы, птицы, любим фильм Сергея Соловьева "Асса". Мы тестировали им людей на крылатость, им нам был дан метод коммуникации с внешним миром.
Поэтому ни одна птица не полетела в 2008 году на премьеру "Ассы-2". Боялись. Чего вот только? Может того, что ходы из мира фантазий в реальный мир завалены всяким хламом, всяким взрослым опытом. Я, может, путано пишу, дядя, но мне кажется, что все мы, живя в сером и лживом, имеем про запас известные только нам каналы выхода из серого и лживого. Так вот, на днях сподобился я посмотреть вторую "Ассу" и с тех пор живу с ощущением, что нет никаких выходов отсюда, из той реальности, где приходится, да, мой любимейший дядя, именно приходится…не знаю даже что… жить… летать… ползать. Будто из-за двери, той самой, за нарисованным очагом, вышел какой-то хмурый человек и сердито так Папе Карло: "Это Вы заперли пожарный выход?", скомканный холст швырнул в угол, на стену повесил схему эвакуации при пожаре. "Штраф бы тебе выписать, старик. Да ладно уж, живи".
Папа Карло посмотрел на безжизненную игрушку на коленях: "Ну что, будем жить? А, Буратино?"
Никакие, дядя, сказочные ответы на сказочные вопросы больше не действуют (каков твой номер? шесть; каков твой пол? женский). Нет возврата к прошлому, даже не к прошлому, а к тем своим настройкам, при которых ты чувствовал себя счастливым. Даже не так, Господи… Чувствовал, что там, за поворотом, совсем скоро, ты обязательно будешь счастливым. Это чувство было жизненно необходимым, хоть что такое счастье, как его описать известными словами, как его проговорить, а проговоренное исполнить было совершенно не понятно. Какой-то, дядечка, шоколадный набор из любимого человека, солнца, топленого молока, смеющихся детишек, музыки, важных слов, протягивания рук к звездам, хождения гуськом по квартире: мама-папа-дети, неругания за двойки, засыпаний обнявшись, поливания цветов, небоязни состариться, отсутствия боли у лиц, которым по всем законам физики должно быть больно мое толком не сформулированное счастье. Глаза сами собой закрывались, рука тяжелела от золотого ключика, а в паспорте проступали невидимые в других обстоятельствах имя и фамилия - Папа Карло.
Соловьев в фильме математически доказал, что отринутая ради собственного счастья, собственных плохо или хорошо воплощенных грёз, реальность не тихо замерла все понимая и прощая, а мечется в плохо проветриваемой, дурно пахнущей, со страшной Луной в окне ночью комнате. И когда тебе станет (а станет обязательно) необходимо прийти за прощением, за дружеским словом, за поддержкой, за осознанием того, что есть понимание твоих действий, твоего выбора нужно быть готовым получить по морде.
Дядя Пот, напиши, как можно жить прежней жизнью с новыми знаниями.
Птица.
Дядя Пот Птице По Жизни.
Здравствуй, Птенчик!
Скажу сразу, что всыпал бы тебе ремня. Пришлось по твоей милости садиться в сани и просить Егорушку отвезти меня в райцентр, чтобы посмотреть фильм режиссёра Соловьева "Асса-2"в местном видеосалоне. Удивляюсь я тебе, смотришь, да не видишь. Концовка какая у фильма? "Уныние - страшный грех". Таким дуракам как ты большими буквами на весь экран написали.
И чего это ты за всех тут определяешь качество мира вокруг? Серыми и лживыми могут быть только наши мысли, слова и поступки, а мир ничуть не сер и не лжив. Ели уперлись в небо зелеными макушками, а само небо по нескольку раз в день меняет свой цвет. Егор, вон, усы отрастил, любуется на себя в начищенный до блеска самовар.
Ты сначала Папой стань, а потом уж и рассуждай про выпиливание лобзиком. Расскажу тебе про себя, не про Карло.
Все девять месяцев беременности я рассказывал сыну сказки, читал принесенные из гаража свои детские книжки, пел, здоровался каждое утро, говорил "спокойной ночи" каждый вечер. Живот жены был поделен на квадратики, на которых ставились отметки, если в этом месте был удар ножкой или ручкой. Принимались ставки на то, какой квадратик в итоге победит.
Когда он родился и не смог дышать, было много хлопот. Нужно было бежать туда, потом сюда, организовывать то, а потом сё. Я не успел его спросить, нравились ли ему рассказанные мной сказки, мои детские книжки, не успел рассмотреть, пригладить волосики.
Засыпая, я все время возвращался к тому, что не успел, пока не почувствовал, что Господь сказал: "Не беспокойся", и сын сказал: "Не беспокойся".
Мир не стал ни серым, ни лживым. Его освещает дающее жизнь солнце, ветерок ныряет под рубашку, а выныривает из штанины, дождь барабанит по подоконнику веселые песенки. И всегда можно высунуть из окна башку и закричать: "Ура!"
Нет никаких двух миров, мой милый. Мы и есть этот мир. Мир данный Господом не делится на "наш" и "не наш". Больно сложно у тебя все: какие-то ходы-выходы.
Нам дано всё-всё: таланты, люди вокруг, дети, наконец! А ели, которые уперлись в небо зелеными макушками! А небо, меняющее свой цвет по нескольку раз в день! Эээээ…
Нельзя дойти не идя, Птица. Ты уже взрослый, должен сам понимать.
Постарайся все свои чувствования шаг за шагом, не все сразу, воплощать здесь, где ели уперлись в небо зелеными макушками, в солнечном, пасмурном, ветренном, шметренном, прости, мире, нашем с тобой мире.
И вот еще что, никто не заперт. О чем вообще ты? Поверь, никто не одернет руку, если она чиста, если она не даст упасть в гололедицу, если она согреет в холод своим теплом, сделает тепло рук общим.
Еще и еще раз - дурак ты, Птица.
Приезжай лучше из своего Глазго или Глазова, не помню, где ты там, будем пить чай, разговаривать, лежа на раскладушках, поставив их "голова к голове".
И вот еще что, с Рождеством тебя!
Ходы там у него завалены, вот болван…
Твой дядя Пот.
Привет, дядя Пот!
Мы обещали друг другу писать часто, но не пишем совсем. Отчего так?
Знаешь, неожиданно много последние дни думаю о Папе Карло в деревянных башмаках и заношенной куртке. Вот смотри, костер в голодном желудке он тушит, медитируя перед холстом с нарисованным на нем очагом, костер одиночества, нереализованного отцовства - выпиливанием ребенка из полена лобзиком. А, может, и ребенок, и его великая будущность всего лишь плод его фантазии?
Фактически же есть одинокий старик, на коленях которого грубая поделка - деревянный мальчик… Есть мир, которому нет никакого дела до одинокого старика и его фантазий.
"Золотой Ключик" Толстого не о переделывании мира, а об уходе из него в выдуманную страну, с выдуманными друзьями.
Ты знаешь, дядя, как мы, птицы, любим фильм Сергея Соловьева "Асса". Мы тестировали им людей на крылатость, им нам был дан метод коммуникации с внешним миром.
Поэтому ни одна птица не полетела в 2008 году на премьеру "Ассы-2". Боялись. Чего вот только? Может того, что ходы из мира фантазий в реальный мир завалены всяким хламом, всяким взрослым опытом. Я, может, путано пишу, дядя, но мне кажется, что все мы, живя в сером и лживом, имеем про запас известные только нам каналы выхода из серого и лживого. Так вот, на днях сподобился я посмотреть вторую "Ассу" и с тех пор живу с ощущением, что нет никаких выходов отсюда, из той реальности, где приходится, да, мой любимейший дядя, именно приходится…не знаю даже что… жить… летать… ползать. Будто из-за двери, той самой, за нарисованным очагом, вышел какой-то хмурый человек и сердито так Папе Карло: "Это Вы заперли пожарный выход?", скомканный холст швырнул в угол, на стену повесил схему эвакуации при пожаре. "Штраф бы тебе выписать, старик. Да ладно уж, живи".
Папа Карло посмотрел на безжизненную игрушку на коленях: "Ну что, будем жить? А, Буратино?"
Никакие, дядя, сказочные ответы на сказочные вопросы больше не действуют (каков твой номер? шесть; каков твой пол? женский). Нет возврата к прошлому, даже не к прошлому, а к тем своим настройкам, при которых ты чувствовал себя счастливым. Даже не так, Господи… Чувствовал, что там, за поворотом, совсем скоро, ты обязательно будешь счастливым. Это чувство было жизненно необходимым, хоть что такое счастье, как его описать известными словами, как его проговорить, а проговоренное исполнить было совершенно не понятно. Какой-то, дядечка, шоколадный набор из любимого человека, солнца, топленого молока, смеющихся детишек, музыки, важных слов, протягивания рук к звездам, хождения гуськом по квартире: мама-папа-дети, неругания за двойки, засыпаний обнявшись, поливания цветов, небоязни состариться, отсутствия боли у лиц, которым по всем законам физики должно быть больно мое толком не сформулированное счастье. Глаза сами собой закрывались, рука тяжелела от золотого ключика, а в паспорте проступали невидимые в других обстоятельствах имя и фамилия - Папа Карло.
Соловьев в фильме математически доказал, что отринутая ради собственного счастья, собственных плохо или хорошо воплощенных грёз, реальность не тихо замерла все понимая и прощая, а мечется в плохо проветриваемой, дурно пахнущей, со страшной Луной в окне ночью комнате. И когда тебе станет (а станет обязательно) необходимо прийти за прощением, за дружеским словом, за поддержкой, за осознанием того, что есть понимание твоих действий, твоего выбора нужно быть готовым получить по морде.
Дядя Пот, напиши, как можно жить прежней жизнью с новыми знаниями.
Птица.
Дядя Пот Птице По Жизни.
Здравствуй, Птенчик!
Скажу сразу, что всыпал бы тебе ремня. Пришлось по твоей милости садиться в сани и просить Егорушку отвезти меня в райцентр, чтобы посмотреть фильм режиссёра Соловьева "Асса-2"в местном видеосалоне. Удивляюсь я тебе, смотришь, да не видишь. Концовка какая у фильма? "Уныние - страшный грех". Таким дуракам как ты большими буквами на весь экран написали.
И чего это ты за всех тут определяешь качество мира вокруг? Серыми и лживыми могут быть только наши мысли, слова и поступки, а мир ничуть не сер и не лжив. Ели уперлись в небо зелеными макушками, а само небо по нескольку раз в день меняет свой цвет. Егор, вон, усы отрастил, любуется на себя в начищенный до блеска самовар.
Ты сначала Папой стань, а потом уж и рассуждай про выпиливание лобзиком. Расскажу тебе про себя, не про Карло.
Все девять месяцев беременности я рассказывал сыну сказки, читал принесенные из гаража свои детские книжки, пел, здоровался каждое утро, говорил "спокойной ночи" каждый вечер. Живот жены был поделен на квадратики, на которых ставились отметки, если в этом месте был удар ножкой или ручкой. Принимались ставки на то, какой квадратик в итоге победит.
Когда он родился и не смог дышать, было много хлопот. Нужно было бежать туда, потом сюда, организовывать то, а потом сё. Я не успел его спросить, нравились ли ему рассказанные мной сказки, мои детские книжки, не успел рассмотреть, пригладить волосики.
Засыпая, я все время возвращался к тому, что не успел, пока не почувствовал, что Господь сказал: "Не беспокойся", и сын сказал: "Не беспокойся".
Мир не стал ни серым, ни лживым. Его освещает дающее жизнь солнце, ветерок ныряет под рубашку, а выныривает из штанины, дождь барабанит по подоконнику веселые песенки. И всегда можно высунуть из окна башку и закричать: "Ура!"
Нет никаких двух миров, мой милый. Мы и есть этот мир. Мир данный Господом не делится на "наш" и "не наш". Больно сложно у тебя все: какие-то ходы-выходы.
Нам дано всё-всё: таланты, люди вокруг, дети, наконец! А ели, которые уперлись в небо зелеными макушками! А небо, меняющее свой цвет по нескольку раз в день! Эээээ…
Нельзя дойти не идя, Птица. Ты уже взрослый, должен сам понимать.
Постарайся все свои чувствования шаг за шагом, не все сразу, воплощать здесь, где ели уперлись в небо зелеными макушками, в солнечном, пасмурном, ветренном, шметренном, прости, мире, нашем с тобой мире.
И вот еще что, никто не заперт. О чем вообще ты? Поверь, никто не одернет руку, если она чиста, если она не даст упасть в гололедицу, если она согреет в холод своим теплом, сделает тепло рук общим.
Еще и еще раз - дурак ты, Птица.
Приезжай лучше из своего Глазго или Глазова, не помню, где ты там, будем пить чай, разговаривать, лежа на раскладушках, поставив их "голова к голове".
И вот еще что, с Рождеством тебя!
Ходы там у него завалены, вот болван…
Твой дядя Пот.