"Мое частное бессмертие" Бориса Клетинича
Этот роман - как огромный оркестр, который отважился играть без дирижера. Есть, знаете, такое явление, близкое к стихийиным движениям: шумовой оркестр - вакханалия звука, которая все-таки становится мотивом - потому что инструменты играют одну мелодию, но понять это не получается сразу.
Тысяча голосов, и один изобретательный сюжет, не без изящества перекидывающий некий мемуар, путешествующий по страницам книги, от одного вымышленного автора к другому - это и есть детективная составляющая романа, весьма интригующая. Постепенно вырисовываются три линии:
- бессарабская 1935-39 годов: возвышенная романтическая еврейская девушка, с фанаберией, и видимо красотка, ее родственники; ею увлеченные юноши, как евреи, так и румыны; некрасивые подруги; подруги-социалистки; мрачные юноши. Непременно фигурирует Жаботинский. Погромы. Одесса. Предчувствие войны ворочается как медведь в берлоге, судьба берет героев за горло. Все бегут через Днестр в СССР, и 1940 и 1941 неминуемо приближаются. Всяческие влюбленности. Перипетии перебежчиков из королевской Румынии в СССР, постановка на учет.
- в 1970-е кем-то из участников тех событий написан мемуар. Кем? Кто стал сухой старушкой, а кто - преуспевающим писателем, тренером, главным инженером Рыбницкой ГЭС? Рукопись мемеуара переправлена и издана на Западе. Что за мемуар и кто автор? может, их несколько? Кто незаконный сын еврейской красавицы? Отчего главный герой романа - писатель, ранее подвизавшийся в МОЕЙ 37 ШКОЛЕ учителем литературы? (о, эти ступеньки и поворот на третий этаж у маткласса!)
- один из главных героев 70-х - мальчишка. Ах ох увы, он меня старше на какие-то безнадежные 10 лет, и нам больше не встретиться ни на 25 октября, ни на 28 августа, не сходить в кафе "Прикиндел".
Но все это тоже не важно, потому что роман (якобы поиски мемуара ПетрФедорча/ румына Мирчи/ Йозефа Зайцберга) настоящая, истинная, подлинная машина времени. Боже мой! Кинотеатр "Патрия" и мороженое с печеньицами, магазин "Букурия", платаны, липы, люки, ул. Бендерская, рынок на Армянской! улица Измаильская, улица Фрунзе - все вы сгинули в лете, уступив места колонне Траяна, бульвару Октавиана Гаги и проспекту Дачия. Спасибо за Кишинев!
Тысяча голосов, и почти все звонкие, и почти все - с гонором и характером. Конечно, тысяча нарраторов. И у каждого, язви его в колено, речевая характеристика. О смешение драматургии и нарратива, прекрати мучать читателя взвизгами неистовой торговки и прогорклым матом старого зека. Мучительны твои троеточия, о ложная многозначительность, о намеки, о паузы. Считайте, что я жалуюсь, что нехорош, на мой взыскательный вкус, язык; притом такую романную структуру я уважаю (см. Генриха Белля, "Групповой портрет с дамой", волшебный), но тут автору не хватает чувства меры. Все говорят, у каждого внутренняя речь и монологи, и все, о друг Аркадий, выкобениваются, как говорили у нас во дворе. Ладно, уф.
А в доме пионеров, где я занималась балетом, на углу Пушкинской и Октябрьской, не было в 1935 гимназии "Принцессы Дадиани". Там была Женская земская гимназия, а девочки Дадиани были на Ленина - в нынешнем здании Художественного музея.