Урановые рудники. Записки о молодом медике,
Шестой курс. До окончания института осталось более полугода. И вот - распределение. Мое желание - работать психиатром и только психиатром. И неважно где.
Дают на выбор: психбольница в Иркутской области в 2,5 тыс км от "дома", или пос. Бира в 210 км от Хабаровска и в 50 км от Биробиджана.
Но, - выдерживает паузу член комиссии, - это колония строгого режима - там заключенные.
- ДА!! Не веря своей удаче отвечаю я.
- НО!!
Говорят члены комиссии и парторг Коростылева, которая в прошлом году пыталась отчислить меня из института за мой добровольный выход из комсомола.
И я замолк, чтобы не спугнуть удачу, ожидая, пока они не записали нужное мне решение.
Дома к тому времени я лишился: мама умерла, а отец выйдя, на пенсию уехал в Пятигорск и там женился.
Но у меня была подруга Оля и ей надо было еще 2 года учиться... Мы намеревались вскоре пожениться.
И вот...
Урра! Я распределен психиатром! И это почти рядом. Такая удача, ведь количество мест ограничено, а нам, отличникам - преимущество.
Наш куратор по терапии Юрий Абелевич и милые бабки-доцентихи, начинавшие свою карьеру участковыми терапевтами, возмущены:
- Как! Тебя - в какие-то психиатры, да еще и на зону! Ведь ты прирожденный терапевт. Мы этого так не оставим! Мы пойдем жаловаться!
Дело в том, что между нами сложились почти родственные, очень теплые отношения: сильная, мотивированная группа, из 15 человек и кафедра факультетской терапии, на которой мы проходили годичную субординатуру.
Они относились к нам очень лично, как к своим детям, стремясь передать все тонкости специальности.
У меня тоже была цель, основанная на убеждении: врач, независимо от специальности, должен хорошо знать внутренние болезни. И мне очень нравился мир этой профессии - терапевта.
Отношения с коллективом преподавателей сложились не сразу...
...Начались занятия на последнем курсе. За мой демарш с комсомолом меня все же лишили стипендии.
Мы гуляли с Олей по осенним Хабаровским переулкам в центре города. Наши отношения развивались.
Параллельно заканчивались деньги, заработанные за лето в Биробиджане, в поликлинике, под присмотром моего старшего брата.
«Зауряд-врач» - таково официальное название должности не получившего диплом доктора, которому платят сестринскую (фельдшерскую) ставку.
Лето - пора отпусков и меня задействовали по полной программе: посидев 3 дня на приеме с братом, участковым терапевтом и будущим кардиологом, я набрался премудростей в заполнении амбулаторной карты и в выписывании больничных листов («документ строгой финансовой отчетности!»).
А затем - пошло-поехало: выезды к больным на дом, прием пациентов. Когда мне было что либо непонятно, обращался к коллегам, брату или к участковой медсестре.
Этот опыт, был мне необходим, но зарплата...
Еще немного и не на что будет покупать еду...
...И так, мы просто гуляли и куда-то забрели. На глаза попадается большая вывеска:
«поликлиника 3-й клинической больницы Центрального района». Именно при этой больнице находится наша кафедра, где мы проходим учебу - субординатуру. Мы зашли и... через час... я был принят на работу.
Участковых не хватало везде - и в Хабаровске и в Москве. К тому же надвигалась зима, множество вызовов... Быстро проверив мои знания и навыки, показав мне моего старшего ординатора Лысую, меня посадили на прием с 16-00 до 19-30 , на 0,5 ставки - 36 рублей в месяц. Стипендия которой я лишился составляла 35 рублей. Еще столько же мне присылал отец. 71 рубль - это были достойные для студента деньги.
Да, никому такого не пришло в голову - идти устраиваться на работу врачем в поликлинику клинической больницы, в самом центре города, не закончив институт и не получив диплом.
Кабинет, довольно большой - был на двоих докторов. Для прикрытия раздевающихся использовались переносные ширмочки.
Я хорошо слышал, как опытные доктора беседовали со своими пациентами, давали им рекомендации, решали вопросы с госпитализацией. Я узнал много такого, что служит мне и по сей день.
Они несколько недоуменно смотрели на 22 летнего пацана, который выполнял такую же, как и они, работу и, в принципе, разбирался. Они отвечали, подсказывали и делились своим опытом. Но времени на это практически не было. Все понимают, что такое вечерний прием в городской поликлинике. Эта самостоятельность и ощущение доктора мне очень нравились - я с удовольствием ходил на эту работу.
А утром, в стационаре я был студентом этой же клинической больницы, тихим и незаметным, уставшим от работы и свиданий.
Выходные я проводил в читальном зале, готовя рефераты, на темы, которые давал Юрий Абелевич - 42 летний высокий элегантный в темных очках - доцент, лучший диагност клиники, очень требовательный и немногословный.
Однажды, после занятий он попросил нас остаться сыграть в шахматы, на трех досках, вслепую...и выиграл.
Надо сказать что девушки нашей группы были - высший сорт: высокие, красивые, ироничные, умницы-отличницы и уже замужние. Когда Юрий Абелевич Клебанов после запоя пришел в несвежей рубашке, не говоря уже о свежести вида - ему деликатно и приватно были высказаны такие замечания, которые заставили его следить за собой.
Да и то сказать - такая группа как наша - мечта любого преподавателя и ему пришлось держать форму. Срывов больше не наблюдалось. Почти. Он был замечательный клиницист и препод и использовали мы его на все сто.
Итак, я уставал, держался в тени с отсутствующим видом, а иногда отвечал невпопад.
Хотелось спать. Порою моя заторможенность и серость раздражала Клебанова. Никто не знал о моей работе и о том, что некоторые больные, находящиеся в этом отделении - направлены на госпитализацию мною и по моим направлениям.
Было неудобно перед яркими одногруппниками и милыми бабками-доцентихами с огромным стажем.
Но вот на очердном обходе, в числе большой свиты, со мной здоровается пациент, только вчера госпитализированный... Еще один.
Явно со мной… Клебанов замечает и ничего не понимает.
Затем он останавливается у постели 65-летнего больного, копается в документах и не находит сразу описания рентгеновского снимка и чего-то еще. Он немного нервничает.
Тогда я подробно описываю картину снимка легкого, сделанного в поликлинике (по моему направлению), анализ крови(количество лейкоцитов), динамику заболевания и предположение, об абсцессе легкого.
Там же и направление написанное моею рукой подписанное мною и Лысой.
Немая сцена из "Ревизора", конечно круче, но что-то подобное и я увидел перед собой.
С этого времени отношение ко мне поменялось -
я был окружен теплом и уважением, как группы, так и сурового Клебанова, не говоря о замечательных доцентихах. Оказалось, что я очень много знал, читал и периодику и монографии, был лучшим в теории (патофизиология), умел излагать свои мысли. А составленные мною таблицы по сезонному лечению атеросклероза, с указанием механизма действия и точек приложения - несколько лет использовались на кафедре как учебные пособия для студентов. Темой своей курсовой работы я выбрал: «Врач как больной».
И вот на тебе! Меня - в психиатры... В колонию! И о чем там только думают в этой комиссии!
Бабки были возмущены, а когда узнали правду, сначала не поверили, а потом расстроились. Они были явно разочарованы.
Клебанов помолчал, а затем в своей лаконичной манере произнес:
-Если есть ад, то он - там.
- Ну работают же люди, - возразил я.
- На урановых рудниках - тоже работают...
И добавил:
- больные там ходят в нижнем белье, а на груди, большими буквами написано - "ПСИХ"».
Забегая вперед, скажу - Юрий Абелевич знал о чем говорил, так все и было.
Большие буквы на груди и спине пациентов складывались в слова "ПСИХ", "ТУБ" , "ТЕР", "ХИР", "ВЕН" и "ХЛО", так на зоне маркировалось белье для прачечной. Что такое "ХЛО"? Очень просто: "хозяйственная лагерная обслуга", то есть - персонал, те же зэки.
А насчет "урановых рудников" - не просто метафора.
Заканчивались три года моей работы в колонии. В последние месяцы перед увольнением я ощущал недомогание, боль в области почек и постоянную температуру.
Обследование в урологическом отделении, уже после увольнения - никаких болезней. Нервы?
Выраженная реакция Манту и междолевой, найденный на снимке, плеврит, стали указанием на наличие туберкулезной инфекции.
А боли были не почечными, а мышечными, неспецифическими - как следствие туберкулезной интоксикации. Те из моих пьющих и курящих коллег, которые остались в Бире, спустя 2 года обзавелись дырками в легких - кавернами.
Кто вылечился, кто пошел на операцию - все они вернулись обратно, в туберкулезное отделение, работать фтизиатром, потому, что больным врачам только и там можно было работать...
Да, мы работали на зоне преназначенной для туберкулезных больных, находящихся на строгом режиме.
И в психиатрическом отделении были туберкулезные палаты: для «выделяющих»(открытая форма) и «невыделяющих».
Как-то мне удалось даже диагностировать и спасти парня с туберкулезным менингитом.
Так по книжке - научится делать спинномозговую пункцию.
Вот они - «урановые рудники!».
Моя работа там дала мне очень сильный личностный и профессиональный импульс - очень позитивный ресурс на всю последующую жизнь.
...В сельском роддоме Биры родился мой первенец, Арсений. У него и сейчас резко положительная реакция Манту. С детства.
А вот у внучки Тамары, внука Даниэля - его детей, все хорошо.
Дают на выбор: психбольница в Иркутской области в 2,5 тыс км от "дома", или пос. Бира в 210 км от Хабаровска и в 50 км от Биробиджана.
Но, - выдерживает паузу член комиссии, - это колония строгого режима - там заключенные.
- ДА!! Не веря своей удаче отвечаю я.
- НО!!
Говорят члены комиссии и парторг Коростылева, которая в прошлом году пыталась отчислить меня из института за мой добровольный выход из комсомола.
И я замолк, чтобы не спугнуть удачу, ожидая, пока они не записали нужное мне решение.
Дома к тому времени я лишился: мама умерла, а отец выйдя, на пенсию уехал в Пятигорск и там женился.
Но у меня была подруга Оля и ей надо было еще 2 года учиться... Мы намеревались вскоре пожениться.
И вот...
Урра! Я распределен психиатром! И это почти рядом. Такая удача, ведь количество мест ограничено, а нам, отличникам - преимущество.
Наш куратор по терапии Юрий Абелевич и милые бабки-доцентихи, начинавшие свою карьеру участковыми терапевтами, возмущены:
- Как! Тебя - в какие-то психиатры, да еще и на зону! Ведь ты прирожденный терапевт. Мы этого так не оставим! Мы пойдем жаловаться!
Дело в том, что между нами сложились почти родственные, очень теплые отношения: сильная, мотивированная группа, из 15 человек и кафедра факультетской терапии, на которой мы проходили годичную субординатуру.
Они относились к нам очень лично, как к своим детям, стремясь передать все тонкости специальности.
У меня тоже была цель, основанная на убеждении: врач, независимо от специальности, должен хорошо знать внутренние болезни. И мне очень нравился мир этой профессии - терапевта.
Отношения с коллективом преподавателей сложились не сразу...
...Начались занятия на последнем курсе. За мой демарш с комсомолом меня все же лишили стипендии.
Мы гуляли с Олей по осенним Хабаровским переулкам в центре города. Наши отношения развивались.
Параллельно заканчивались деньги, заработанные за лето в Биробиджане, в поликлинике, под присмотром моего старшего брата.
«Зауряд-врач» - таково официальное название должности не получившего диплом доктора, которому платят сестринскую (фельдшерскую) ставку.
Лето - пора отпусков и меня задействовали по полной программе: посидев 3 дня на приеме с братом, участковым терапевтом и будущим кардиологом, я набрался премудростей в заполнении амбулаторной карты и в выписывании больничных листов («документ строгой финансовой отчетности!»).
А затем - пошло-поехало: выезды к больным на дом, прием пациентов. Когда мне было что либо непонятно, обращался к коллегам, брату или к участковой медсестре.
Этот опыт, был мне необходим, но зарплата...
Еще немного и не на что будет покупать еду...
...И так, мы просто гуляли и куда-то забрели. На глаза попадается большая вывеска:
«поликлиника 3-й клинической больницы Центрального района». Именно при этой больнице находится наша кафедра, где мы проходим учебу - субординатуру. Мы зашли и... через час... я был принят на работу.
Участковых не хватало везде - и в Хабаровске и в Москве. К тому же надвигалась зима, множество вызовов... Быстро проверив мои знания и навыки, показав мне моего старшего ординатора Лысую, меня посадили на прием с 16-00 до 19-30 , на 0,5 ставки - 36 рублей в месяц. Стипендия которой я лишился составляла 35 рублей. Еще столько же мне присылал отец. 71 рубль - это были достойные для студента деньги.
Да, никому такого не пришло в голову - идти устраиваться на работу врачем в поликлинику клинической больницы, в самом центре города, не закончив институт и не получив диплом.
Кабинет, довольно большой - был на двоих докторов. Для прикрытия раздевающихся использовались переносные ширмочки.
Я хорошо слышал, как опытные доктора беседовали со своими пациентами, давали им рекомендации, решали вопросы с госпитализацией. Я узнал много такого, что служит мне и по сей день.
Они несколько недоуменно смотрели на 22 летнего пацана, который выполнял такую же, как и они, работу и, в принципе, разбирался. Они отвечали, подсказывали и делились своим опытом. Но времени на это практически не было. Все понимают, что такое вечерний прием в городской поликлинике. Эта самостоятельность и ощущение доктора мне очень нравились - я с удовольствием ходил на эту работу.
А утром, в стационаре я был студентом этой же клинической больницы, тихим и незаметным, уставшим от работы и свиданий.
Выходные я проводил в читальном зале, готовя рефераты, на темы, которые давал Юрий Абелевич - 42 летний высокий элегантный в темных очках - доцент, лучший диагност клиники, очень требовательный и немногословный.
Однажды, после занятий он попросил нас остаться сыграть в шахматы, на трех досках, вслепую...и выиграл.
Надо сказать что девушки нашей группы были - высший сорт: высокие, красивые, ироничные, умницы-отличницы и уже замужние. Когда Юрий Абелевич Клебанов после запоя пришел в несвежей рубашке, не говоря уже о свежести вида - ему деликатно и приватно были высказаны такие замечания, которые заставили его следить за собой.
Да и то сказать - такая группа как наша - мечта любого преподавателя и ему пришлось держать форму. Срывов больше не наблюдалось. Почти. Он был замечательный клиницист и препод и использовали мы его на все сто.
Итак, я уставал, держался в тени с отсутствующим видом, а иногда отвечал невпопад.
Хотелось спать. Порою моя заторможенность и серость раздражала Клебанова. Никто не знал о моей работе и о том, что некоторые больные, находящиеся в этом отделении - направлены на госпитализацию мною и по моим направлениям.
Было неудобно перед яркими одногруппниками и милыми бабками-доцентихами с огромным стажем.
Но вот на очердном обходе, в числе большой свиты, со мной здоровается пациент, только вчера госпитализированный... Еще один.
Явно со мной… Клебанов замечает и ничего не понимает.
Затем он останавливается у постели 65-летнего больного, копается в документах и не находит сразу описания рентгеновского снимка и чего-то еще. Он немного нервничает.
Тогда я подробно описываю картину снимка легкого, сделанного в поликлинике (по моему направлению), анализ крови(количество лейкоцитов), динамику заболевания и предположение, об абсцессе легкого.
Там же и направление написанное моею рукой подписанное мною и Лысой.
Немая сцена из "Ревизора", конечно круче, но что-то подобное и я увидел перед собой.
С этого времени отношение ко мне поменялось -
я был окружен теплом и уважением, как группы, так и сурового Клебанова, не говоря о замечательных доцентихах. Оказалось, что я очень много знал, читал и периодику и монографии, был лучшим в теории (патофизиология), умел излагать свои мысли. А составленные мною таблицы по сезонному лечению атеросклероза, с указанием механизма действия и точек приложения - несколько лет использовались на кафедре как учебные пособия для студентов. Темой своей курсовой работы я выбрал: «Врач как больной».
И вот на тебе! Меня - в психиатры... В колонию! И о чем там только думают в этой комиссии!
Бабки были возмущены, а когда узнали правду, сначала не поверили, а потом расстроились. Они были явно разочарованы.
Клебанов помолчал, а затем в своей лаконичной манере произнес:
-Если есть ад, то он - там.
- Ну работают же люди, - возразил я.
- На урановых рудниках - тоже работают...
И добавил:
- больные там ходят в нижнем белье, а на груди, большими буквами написано - "ПСИХ"».
Забегая вперед, скажу - Юрий Абелевич знал о чем говорил, так все и было.
Большие буквы на груди и спине пациентов складывались в слова "ПСИХ", "ТУБ" , "ТЕР", "ХИР", "ВЕН" и "ХЛО", так на зоне маркировалось белье для прачечной. Что такое "ХЛО"? Очень просто: "хозяйственная лагерная обслуга", то есть - персонал, те же зэки.
А насчет "урановых рудников" - не просто метафора.
Заканчивались три года моей работы в колонии. В последние месяцы перед увольнением я ощущал недомогание, боль в области почек и постоянную температуру.
Обследование в урологическом отделении, уже после увольнения - никаких болезней. Нервы?
Выраженная реакция Манту и междолевой, найденный на снимке, плеврит, стали указанием на наличие туберкулезной инфекции.
А боли были не почечными, а мышечными, неспецифическими - как следствие туберкулезной интоксикации. Те из моих пьющих и курящих коллег, которые остались в Бире, спустя 2 года обзавелись дырками в легких - кавернами.
Кто вылечился, кто пошел на операцию - все они вернулись обратно, в туберкулезное отделение, работать фтизиатром, потому, что больным врачам только и там можно было работать...
Да, мы работали на зоне преназначенной для туберкулезных больных, находящихся на строгом режиме.
И в психиатрическом отделении были туберкулезные палаты: для «выделяющих»(открытая форма) и «невыделяющих».
Как-то мне удалось даже диагностировать и спасти парня с туберкулезным менингитом.
Так по книжке - научится делать спинномозговую пункцию.
Вот они - «урановые рудники!».
Моя работа там дала мне очень сильный личностный и профессиональный импульс - очень позитивный ресурс на всю последующую жизнь.
...В сельском роддоме Биры родился мой первенец, Арсений. У него и сейчас резко положительная реакция Манту. С детства.
А вот у внучки Тамары, внука Даниэля - его детей, все хорошо.