Грёбаный ситилайн.
Я иногда напоминаю себе человека с мегафоном на утесё. Уже прошли внутренние года и десятилетия, уже отгорели надежды на пластит или хоть какое-то шевеление, на мировую известность и деконструкцию очевидностей.
Но каждый божий раз я выхожу на этот утёс, подношу мегафон к губам и начинаю "ээээй, есть здесь кто живой?". Моисей где-то под песком морщится во сне как те столбы из Катедры, понимающе пожимает плечами. "эээй, есть здесь мысли под этими пластами лгбт-риторики?". Поршнев где-то, может быть, чувствует вибрацию стекла. "эээй, не надоело ли вам кидаться как какашками этими мемами международного капитала?". Кортасар когда-то горьким матэ подслащивал эту вековечную борьбу за права анонимных невротиков.
Но иногда меня слышит кто-то, вот что поразительнее всего. Что поразительнее всего, так это то, что кто-то порой еще слышит меня.
Но каждый божий раз я выхожу на этот утёс, подношу мегафон к губам и начинаю "ээээй, есть здесь кто живой?". Моисей где-то под песком морщится во сне как те столбы из Катедры, понимающе пожимает плечами. "эээй, есть здесь мысли под этими пластами лгбт-риторики?". Поршнев где-то, может быть, чувствует вибрацию стекла. "эээй, не надоело ли вам кидаться как какашками этими мемами международного капитала?". Кортасар когда-то горьким матэ подслащивал эту вековечную борьбу за права анонимных невротиков.
Но иногда меня слышит кто-то, вот что поразительнее всего. Что поразительнее всего, так это то, что кто-то порой еще слышит меня.