(no subject)
Вот набросал тут пару строк...
Иногда казалось, что старое дерево росло здесь вечно. Оно пустило свои корни из принесенного ветром семени, многие десятилетия назад, и в округе уже давным-давно не осталось ни одного человека, кто бы помнил тот год, когда на нем распустились первые листья.
Его сухой, морщинистый ствол, покрытый затвердевшей, побитой ветрами и иссушенной летним зноем корой, серой громадиной возвышался над склоном холма. Могучие корни дерева пронизывали толщу плодородной почвы и уходили глубоко в глину, туда, где били ледяные подземные ключи, дающие влагу. Они опускались так глубоко, что даже в самую дикую жару, когда трава вокруг выгорала и превращалась в тусклый, бледно-желтый, колючий ковёр, а жар придорожных камней не выдерживали даже ящерицы, листья дерева сохраняли свой сочный зелёный цвет. Лишь с наступлением осени они меняли его, сперва на ярко-оранжевый, с тонкими красно-коричневыми прожилками, а затем огненно красный, превращая могучее дерево в подобие гигантского костра, раздутого самим Прометеем. Ближе к декабрю они осыпались, покрывая безликую, унылую землю слоем сухой природной красоты, и тогда к дереву приходили люди. Старики, опираясь на кривые сучковатые палки, спорили о том, в какой год листья были ярче; женщины выбирали самые крупные и красивые из них, что бы украсить ими на зиму свои скромные жилища, а дети резвились в толще опавшей листвы, зарываясь в них с головой и подбрасывая вверх. Потом их уносил колючий северный ветер, и тогда все окончательно понимали, что наступила зима.
Зимой никто не вспоминал о дереве, и лишь редкий путник, по пути к дому останавливался возле него по привычке. По утрам его обнажённый силуэт терялся в тумане, выступая местами причудливыми, а иногда пугающими очертаниями, и только мелкий снег, выпадающий всего несколько раз за зиму, хоть как-то украшал, мрачноватые ветви, искрясь на полуденном солнце. Дерево не любило зиму. Холодный ветер пронизывал ещё неокрепшую кору молодых побегов, делая её грубой и жёсткой. Он отнимал у них моложавый зеленоватый оттенок, а ночами пригибал мощные ветви к самой земле, заставляя дерево жалобно поскрипывать, доказывая вековому исполину истинную силу природы. Зимой дерево сковывало одиночество, и даже самые крупные и старые ветви были не в силах разорвать этот невидимый плен.
Дерево молчаливо ждало весны. Весна возвращала его к жизни, восстанавливая ход времени и открывая безоблачную дорогу к солнцу. Когда другие деревья ещё только просыпались от спячки, расправляя ветви и стряхивая с них зимнюю тоску, на нём уже набухали крупные липкие почки и самые первые птицы, прилетевшие из-за южных гор, садились на верхушку его кроны. И тогда теплые весенние ветры разносили по округе их звонкий щебет, провозглашая наступление долгожданной весны.
Ветви дерева очень скоро начинали шелестеть молодой листвой, которая меньше чем через месяц становилась такой густой и обильной, что под ней без труда можно было найти убежище от проливного дождя или палящего солнца. Дерево хорошо помнило то далёкое, на редкость дождливое лето, в которое хоронили сельского старосту. В тот день почти сорок человек, включая приглашенного капеллана и его послушника, и даже погребальная повозка с запряженным в неё гнедым жеребцом, без особого труда сумели укрыться под его раскидистой кроной, когда внезапный ливень застал процессию на пути к кладбищу. Капеллан читал молитву, а люди стояли молча, слушая непонятные дереву слова. И ни одной капли не упало на их непокрытые головы.
Теплыми летними вечерами под дерево прибегали влюблённые парочки, и тогда, дерево склоняло над ними свои ветви, пряча их от постороннего взгляда, и наполняло воздух шелестом листвы, за которым скрывались их звонкие голоса и восторженные вздохи. Усталому, измотанному зноем путнику, дерево охотно дарило долгожданный отдых в прохладной тени своих могучих ветвей, а сельскому пастуху спокойный полуденный сон на мягкой траве, пока его овцы безмятежно паслись на соседних холмах.
Так шли годы. На смену пыльной, побитой деревянными колёсами деревенских повозок дороге пришла серая полоса асфальта. Стук колес о дорожные камни, уступил место шелесту шин, а на месте едва различимых с вершины холма белоснежных хижин с соломенными крышами, выросли цветные двухэтажные дома, покрытые красной черепицей. Уставшие путники больше не останавливались возле дерева, что бы передохнуть, а сельский пастух, который так любил поспать в тени дерева в жаркий денёк, уже давно перестал пасти своих овец и теперь покоился где-то неподалёку от сельского старосты. С каждым днём дереву становилось всё труднее удерживать тяжесть вековых ветвей, прижимаемых к земле грузом прошедших лет. Иногда, когда дул сильный северный ветер, они задевали провода городского освящения, тянущиеся вдоль дороги, и тогда дерево вздрагивало и плакало отрывающимися от ветвей листьями.
В один из сентябрьских дней, когда наступление осени уже окрасило первые листья в оранжевый цвет, возле подножия холма остановился небольшой грузовик, на крыше которого тревожно мигали непривычные для дерева огни. Из грузовика резво выпрыгнули трое людей, одетых в одинаковые ярко-желтые жилеты и такие же жёлтые каски. Тот, который держал в руках серую папку, быстро вскарабкался по склону холма и подошёл к дереву. Он открыл папку и нашёл среди бумаг нужный лист, на котором был изображен план расширения городской дороги. Сверившись с документом, он медленно обошёл вокруг дерева, хлопнул ладонью по стволу, и что-то выкрикивая поспешил вниз, жестами показывая остальным, что нужно делать.
Следуя его указаниям, один из оставшихся внизу рабочих достал из кузова предупреждающие знаки и установил их на дорогое, за несколько десятков шагов до того места, где остановился грузовик. Вернувшись к машине, он неторопливо закурил, глядя на то, как второй натягивает на руки защитные перчатки, и проверяет, хорошо ли натянута цепь бензопилы. Докурив, он сунул такие же перчатки в карман жилета и, взвалив на плечо ещё одну бензопилу, начал медленно подниматься на вершину холма.
И начался листопад …
Иногда казалось, что старое дерево росло здесь вечно. Оно пустило свои корни из принесенного ветром семени, многие десятилетия назад, и в округе уже давным-давно не осталось ни одного человека, кто бы помнил тот год, когда на нем распустились первые листья.
Его сухой, морщинистый ствол, покрытый затвердевшей, побитой ветрами и иссушенной летним зноем корой, серой громадиной возвышался над склоном холма. Могучие корни дерева пронизывали толщу плодородной почвы и уходили глубоко в глину, туда, где били ледяные подземные ключи, дающие влагу. Они опускались так глубоко, что даже в самую дикую жару, когда трава вокруг выгорала и превращалась в тусклый, бледно-желтый, колючий ковёр, а жар придорожных камней не выдерживали даже ящерицы, листья дерева сохраняли свой сочный зелёный цвет. Лишь с наступлением осени они меняли его, сперва на ярко-оранжевый, с тонкими красно-коричневыми прожилками, а затем огненно красный, превращая могучее дерево в подобие гигантского костра, раздутого самим Прометеем. Ближе к декабрю они осыпались, покрывая безликую, унылую землю слоем сухой природной красоты, и тогда к дереву приходили люди. Старики, опираясь на кривые сучковатые палки, спорили о том, в какой год листья были ярче; женщины выбирали самые крупные и красивые из них, что бы украсить ими на зиму свои скромные жилища, а дети резвились в толще опавшей листвы, зарываясь в них с головой и подбрасывая вверх. Потом их уносил колючий северный ветер, и тогда все окончательно понимали, что наступила зима.
Зимой никто не вспоминал о дереве, и лишь редкий путник, по пути к дому останавливался возле него по привычке. По утрам его обнажённый силуэт терялся в тумане, выступая местами причудливыми, а иногда пугающими очертаниями, и только мелкий снег, выпадающий всего несколько раз за зиму, хоть как-то украшал, мрачноватые ветви, искрясь на полуденном солнце. Дерево не любило зиму. Холодный ветер пронизывал ещё неокрепшую кору молодых побегов, делая её грубой и жёсткой. Он отнимал у них моложавый зеленоватый оттенок, а ночами пригибал мощные ветви к самой земле, заставляя дерево жалобно поскрипывать, доказывая вековому исполину истинную силу природы. Зимой дерево сковывало одиночество, и даже самые крупные и старые ветви были не в силах разорвать этот невидимый плен.
Дерево молчаливо ждало весны. Весна возвращала его к жизни, восстанавливая ход времени и открывая безоблачную дорогу к солнцу. Когда другие деревья ещё только просыпались от спячки, расправляя ветви и стряхивая с них зимнюю тоску, на нём уже набухали крупные липкие почки и самые первые птицы, прилетевшие из-за южных гор, садились на верхушку его кроны. И тогда теплые весенние ветры разносили по округе их звонкий щебет, провозглашая наступление долгожданной весны.
Ветви дерева очень скоро начинали шелестеть молодой листвой, которая меньше чем через месяц становилась такой густой и обильной, что под ней без труда можно было найти убежище от проливного дождя или палящего солнца. Дерево хорошо помнило то далёкое, на редкость дождливое лето, в которое хоронили сельского старосту. В тот день почти сорок человек, включая приглашенного капеллана и его послушника, и даже погребальная повозка с запряженным в неё гнедым жеребцом, без особого труда сумели укрыться под его раскидистой кроной, когда внезапный ливень застал процессию на пути к кладбищу. Капеллан читал молитву, а люди стояли молча, слушая непонятные дереву слова. И ни одной капли не упало на их непокрытые головы.
Теплыми летними вечерами под дерево прибегали влюблённые парочки, и тогда, дерево склоняло над ними свои ветви, пряча их от постороннего взгляда, и наполняло воздух шелестом листвы, за которым скрывались их звонкие голоса и восторженные вздохи. Усталому, измотанному зноем путнику, дерево охотно дарило долгожданный отдых в прохладной тени своих могучих ветвей, а сельскому пастуху спокойный полуденный сон на мягкой траве, пока его овцы безмятежно паслись на соседних холмах.
Так шли годы. На смену пыльной, побитой деревянными колёсами деревенских повозок дороге пришла серая полоса асфальта. Стук колес о дорожные камни, уступил место шелесту шин, а на месте едва различимых с вершины холма белоснежных хижин с соломенными крышами, выросли цветные двухэтажные дома, покрытые красной черепицей. Уставшие путники больше не останавливались возле дерева, что бы передохнуть, а сельский пастух, который так любил поспать в тени дерева в жаркий денёк, уже давно перестал пасти своих овец и теперь покоился где-то неподалёку от сельского старосты. С каждым днём дереву становилось всё труднее удерживать тяжесть вековых ветвей, прижимаемых к земле грузом прошедших лет. Иногда, когда дул сильный северный ветер, они задевали провода городского освящения, тянущиеся вдоль дороги, и тогда дерево вздрагивало и плакало отрывающимися от ветвей листьями.
В один из сентябрьских дней, когда наступление осени уже окрасило первые листья в оранжевый цвет, возле подножия холма остановился небольшой грузовик, на крыше которого тревожно мигали непривычные для дерева огни. Из грузовика резво выпрыгнули трое людей, одетых в одинаковые ярко-желтые жилеты и такие же жёлтые каски. Тот, который держал в руках серую папку, быстро вскарабкался по склону холма и подошёл к дереву. Он открыл папку и нашёл среди бумаг нужный лист, на котором был изображен план расширения городской дороги. Сверившись с документом, он медленно обошёл вокруг дерева, хлопнул ладонью по стволу, и что-то выкрикивая поспешил вниз, жестами показывая остальным, что нужно делать.
Следуя его указаниям, один из оставшихся внизу рабочих достал из кузова предупреждающие знаки и установил их на дорогое, за несколько десятков шагов до того места, где остановился грузовик. Вернувшись к машине, он неторопливо закурил, глядя на то, как второй натягивает на руки защитные перчатки, и проверяет, хорошо ли натянута цепь бензопилы. Докурив, он сунул такие же перчатки в карман жилета и, взвалив на плечо ещё одну бензопилу, начал медленно подниматься на вершину холма.
И начался листопад …