ПЛЮС К РАДОСТИ
СЕСТРА РОЗАЛИЯ (перебирая четки). Этой ночью мне снилось, что я пыталась оторвать срамные уды у нашего глухонемого садовника, и опять обратила внимание, что член уже обветшал, взмок и пришел в негодность. Я думала открутить фаллус, чтобы потом приобрести на общественные средства соответствующий орган у молодого велосипедиста Ханса с Фридрихштрассе и воткнуть садовнику на место прежнего.
ПРОФЕССОР (ёрзая). Простите, святая сестра, что вы делали с детородным органом садовника?
РОЗАЛИЯ. Господин профессор, я долго его мяла, крутила и дергала, прежде чем мне удалось привести его в вертикальное положение.
ПРОФЕССОР. Угу. Угу. И что же? Как вы истолковали ваш сон?
РОЗАЛИЯ. Благодаря вашей методике очень просто. Прежде подобные кошмары не давали мне выспаться перед заутреней, теперь же все мои проблемы решены. Дело в том, что согласно уставу нашего монастыря, основанного еще в темном средневековье, сестрам запрещается покупать что-либо в личное пользование. Я была грешна в том, что мечтала о новом зонтике, но гнала от себя мирские мысли, несообразные моему сану. Мой старый зонтик уже настолько плох, что с трудом раскрывается и не удерживает влагу. Благодаря встрече с вами, профессор, я написала прошение в епископат о ревизии устава, и в самом скором времени смогу приобрести такой же модный зонтик, как в лавке на Фридрихштрассе.
ЗАЛ. Брава! Брава! Свободу монашкам!
ПРОФЕССОР (дергая себя за волосы). М-да, м-да, интересный подход… Кто еще что расскажет на пользу науке? Вы, многодетная фрау Лилиана?
ЛИЛИАНА. Профессор, раньше я все сны пыталась истолковать по книге девицы Ленорман, но ваша теория расставила все точки не только над i, Но и над Ä,Ö,Ü. Когда я уложила спать восьмую из моих дочурок, я прикорнула и сама, чтобы встать с петухами. Мне некогда смотреть длинные сны. Как обычно, мне приснилась невыразительная бессвязица - словно я пытаюсь засунуть себе в рот писеньки зальцбургской юношеской команды по баскетболу. Но вот что удивительно - все до одной они покрыты бородавками и по ним ползают…
ПРОФЕССОР (оторвав пуговицу френча). Фрау Лилиана, чтó вы пытались засунуть в рот?
ЛИЛИАНА (невозмутимо). Символы грибов нашей команды по баскетболу. Я думаю, все согласятся - сон загадочный. Откуда столько мандавошек? Почему бородавки? И что вы думаете? Еще до зари я и моя служанка Анна отправлись по грибы, беседуя на темы психоанализа. Каково же было наше удивление - народились лишь червивые да мухоморы! Ни один в рот не возьмешь! Сон оказался в руку, как вы и говорили, господин профессор.
ПРОФЕССОР. Вы убеждены, что я говорил именно это, фрау Лилиана?
ЛИЛИАНА. Нет сомненья! Я согласна с вами, что мы все время подменяем желанное символами отвлеченных предметов.
ПРОФЕССОР. Господин Айзенк, может быть вЫ скажете, наконец, не снилось ли вам… Ну, какого-то мужского, стыдливого сна?
АЙЗЕНК (СТАРШИЙ). Я не буду утомлять аудиторию и обозначу только наиболее красноречивый эпизод. Мне видится, что в нашем варьете я вставляю последовательно всему кордебалету и уже подумываю о том, чтобы трахнуть хор - но без всякого удовлетворения! Поутру я был вял и рассеян, но поделился виденным с малолетним сынишкой. И знаете, что он сказал? «Папа, ведь ты давно говорил, что ни один чемодан уже не годится для поездок, равно как и саквояжи. Купи новые и будешь спать спокойно». И знаете, доктор… Я решил, что он станет психоаналитиком, как вы…
ПРОФЕССОР. Стоп. (Показывает трость). Это что?
ВСЕ. Это фаллус! Это символ пениса!
ПОКЛОННИЦА. Профессор, я хочу поцеловать ее!
ПРОФЕССОР (показывает стакан). А это что?
ВСЕ. Это вагина! Это женский символ!
ПРОФЕССОР. Так!.. Ну, а теперь - пара диапозитивов. Признаюсь, я заказывал их с трудностями в Марселе не затем, чтобы показывать публике, особенно ее вагиногенитальной части. Предупреждаю, мне они нужны сугубо для лабораторных исследований.
Озираясь, вставляет слайд в проектор. На экране появляется первая картинка.
ВСЕ. Это символ погреба на даче! Это банка из-под огурцов! Это пропасть, куда улетают наши налоги! Это новая мраморная ванна! Это символ! Это символ!
ПРОФЕССОР (вспотев, снимает френч). Так… А это?
ВСЕ. Это гриб! Это символ зонтика с Фридрихштрассе! Это краковская колбаса! Это кайзер! Это символ подъема религиозного чувства!
ПРОФЕССОР (трясясь). Вы что, не видите, чтó это?
ВСЕ. Гений! Гений! Вы прочли наши мысли!
ПРОФЕССОР (дергает ремень). А это, по-вашему, что?
Штаны падают. Долгая пауза.
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА (робко). Символ фасоли?
В зале тишина. В зале слышен истерический всхлип. Сестра Розалия выходит на сцену, вставляет монокль и присаживается на корточки, изучая предъявленное. Медленно встает, разворачивается к залу.
РОЗАЛИЯ. Похож на писеньку - только уж больно маленький.
ПОКЛОННИЦА. А я вам так верила!
ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА. Это настоящий? А каким он был до обрезания? А что вы с ним делаете? Сикаете? А мы думали, вы гений…
ПРОФЕССОР. «Гений»! «Гений»! Причем тут гений… Сколько есть гениев - все были неудачники в женском вопросе! А среди женщин вообще гениев нет. Ни одного.
ПОКЛОННИЦА. Да теперь как-то и не хочется. В гении-то!
СЛУШАТЕЛЬ. Уж не хотите ли вы сказать, что в гении идут оттого что не вышли… не выросли… не вырастили…
ПРОФЕССОР. …от комплексов.
СЛУШАТЕЛЬ. Ага. А Байрон?
ПРОФЕССОР. Меньше, чем у меня.
СЛУШАТЕЛЬ. Гете? Его гений был…
ПРОФЕССОР. Подлиннее, но потоньше.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА. А каким был символ гения у Бетховена?
ПРОФЕССОР. С шляпную булавку.
СЛУШАТЕЛЬ. А у Жорж Занд?
ПРОФЕССОР. На двоих с Шопеном один - примерно как зерно черного боба.
СЛУШАТЕЛЬ. А у нашего архиепископа?
СЕСТРА РОЗАЛИЯ (быстро). Нет, архиепископ не гений.
СЛУШАТЕЛЬ. Так что же… Великие - это просто люди с неудачными символами гениальности, которым больше нечем заняться? А мы просто все слишком заняты на службе и по дому, чтобы стать гениями? Все дело в этом?
ПОКЛОННИЦА (горько). Если бы не напустили мне в глаза туману, профессор, я бы вам не оставила времени на психоанализ. Я бы с вами устроила такой символ паровоза, входящего в тоннель…
ПРОФЕССОР. Моя жестокая судьба - гениальность…
ПОКЛОННИЦА. Профессор, нам очень жаль вас… Зато вы - гений хоть куда… Вы сделали главное открытие… Гении несчастны, но, по счастью, их мало и они все-таки зачем-то нужны нам… нашему всечеловеческому братству… Ура!
ВСЕ. Ура!
Поют любимую песенку европейцев. Муз. Л. Бетховена, сл. Ф.Шиллера, пер. И. Миримского.
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою
Мы вошли в твой светлый храм.
Ты сближаешь без усилья
Всех разрозненных враждой,
Там, где ты раскинешь крылья,
Люди - братья меж собой.
Хор
Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!
Там, над звёздною страной, -
Бог, в любви пресуществлённый!
Шум за сценой.
ГОЛОС. Пустите меня, слабаки! Я сверхчеловек! А вы дохляки все! Не смей меня лапать, еврейская морда! Я девственник! А вы все - декаденты! Не смейте меня качать! Не смей меня называть гением! Слушай ты, сволочь, я говорю тебе, как Затратустра, еще раз назовешь меня гением - я тебе в глаза плюну, а у меня сифилис! Это вы все сами гении, жидовствующие христианишки, гореть вам в печке! Я могучая посредственность! За нами будущее! А перед нами…
Слышны крики «ура!» и неразборчивое оханье уроненного тела.
БАС (поёт). O! Freude!
Темнота
Немецкий язык, на котором говорят австрийцы, совсем на русский не похож. Например, то, что по-русски «дружба» - по-немецки «фройндшафт», а что по-русски водка, то для немцев «русский водка». А наша Волга - «русский Волга». И Волга для них мужчина, и водка, и матушка-Россия по-ихнему «фатерлянд». А девушка «оно». А «я тебя люблю» - «их либедих». А вместо «радость» они говорят и поют - «Фройде!». А наш Фрейд для них «Фройд». Наши единоплеменники, которые не знают ни русского, ни немецкого языка, тоже говорят «Фройд», чтобы показать всем, кто их поумнее (с почтением) и всем, кто их попроще (с презрением), что они не лыком шиты и не лаптем щи хлебают на предмет языкознания. Но если посмотреть таким людям в лицо, то отчетливо видно, что они не знают, как будет по-немецки, zbs, слово «лыко» и «лапоть», «щи» и «хлебать». Зато все знают слово «Фройд», и при помощи фрейдизма и двусмысленного выражения лица могут объясниться со своим братом где попало и как ни попадя. А ихнего брата так много везде, что без разговора о Фрейде (или, по-ихнему, «Фройде») нам не обойтись, чтобы избежать опасности. Ибо трудно узнать, что происходит в голове у гения, профессора, ученого еврея из Австро-Венгрии рубежа веков. Но что уж вовсе не дано познать никогда, так это ход мысли так называемого обычного человека, Может, оно и к лучшему, что нам не понять обычных людей. А то неровен час, случится прозрение, и мы поймем, как можно всерьез думать о доме и карьере, карьере и зарплате, зарплате и расходах, «ах какой прелести» и «фи какой гадости», политике, религии, морали, соседях и соседской морали, не говоря уже о Фрейде и лающем немецком языке, которого куда красивей французский, особенно когда поет Джо Дассен. Вдруг напитавшись этим сокровенным знанием, мы потом захотим подумать нашими привычными, однообразными, умными мыслями - сколько еще терпеть эту бессмысленную, жестокую жизнь? - а пути к ней уже не будет, и я буду стоять на базаре житейской суеты - стройный, как кипарис, и гибкий, как самшит, и фавны в штанах будут смеяться моей наготе.
Нагота всегда казалась мне наиболее подходящей для меня одеждой. Где ты, моя яблоня?
Иногда мне кажется, что я не был изгнан из рая. Просто я зазевался, и его кто-то у меня стащил. Иначе почему мне не стыдно, что я голый?
Специально для таких, как я и вы, профессор Фрейд написал несколько дельных книжек. В них он рассказал, о чем бы думал обыватель, если бы умел. Так что благодаря гению Фрейда не надо ничего понимать, а просто выучить назубок основное положение его теории - что бы ни делал обычный человек, держи ухо востро.
А еще гений Фрейда обрезал романтикам их устарелые крылья. Вот почему в смутные времена не всех романтиков (и Фрейда, который угодил в концлагерь) расстреляли - крылья больше не мешали им прятаться.
Спасибо тебе, доктор. Ты первым дал пример спасения, сорвав с себя крылья, но твои крылья живы! Когда я натягиваю на мое целомудренное тело кандалы из фиговых листьев - я чувствую, как твои серафические крылья обнимают меня, и все змиево лукавство истаивает - я ничего не знаю! Я не вкушал от этого плода! Я гол, как Сόкол! Я не могу сейчас улететь, но я рожден летать! И в тайне от обычных людей с их дачными домиками, детишками, интрижками, шубками, бабками и мыслями обо мне… Любыми мыслями обо мне, что бы они не думали…
…там, в темнице моих одежд и за одеждами моих слов…
я - голый! Там - я! Я - в теле моих тревог…
О Господи!
Господи!
Из глубин вызываю к Тебе! (Пс. 150).
