"Судьба сеятеля". Из цикла "Апокрифы".
Все (или почти все, но, скорее, все-таки, все), кто хоть совсем чуть-чуть, самую малость изучал латынь…
Или нет, это как-то совсем немного получается.
Типа, все, кто читал хоть совсем немного, едва-едва античную литературу, греческую и римскую историю всякую - Фукидид-Шмукидид, Тацит-Мацит…
Или, скажем, если кто-то хоть как-то, краями, случайно интересовался палиндромами…
Если не знаете, что такое палиндромы, то палиндромы - это фразы, которые читаются задом наперед так же, как передом назад или шиворот навыворот, как, скажем: «Вити мир - примитив» (Г. Лукомников).
А уж особенно, если вы ничего этого не делали никогда, то вам тем более нужно узнать побольше про древнемагическое заклинание, полное загадочного смысла - квадратную фразу
Вы видите, что если этот квадрат переквадратить, расквадрировать, перевыквадратировать, то все равно получается то же самое: «SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS», что значит в буквальном переводе «Сеятель Арепо с трудом удерживает колеса» (или, может быть, плуг). Или по-другому можно перевести: «Сеятель Арепо тяжело ворочает жернова». Фраза мутная, непонятная, и на всякий случай римляне (в грубой форме суеверные) стали считать ее волшебной. В чем именно волшебной - не договорились, поэтому одни ее использовали вместо удобрения при сельхозработах, другие - вместо лекарства при болезни. После того как Константин Великий разрешил верить не в кучу богов, а в одного (что показалось практичным римлянам очень удобным), головоломка про сеятеля Арепо стала считаться всем известной христианской молитвой, на всякий случай зашифрованной так, чтобы никто не понял. И если дорисовать клеточки, а ненужные буквы выкинуть, то получится словосочетание «Отче наш», в таком виде помогающее от малярии.
Иными словами, самая древняя память об этом квадрате состоит в том, что уже в тогдашней древности никто не помнил, какой в нем смысл. Особенную загадку таит в себе имя Арепо - никакого древнего человека так не звали. Если отцедить немногое ясное в этой фразе, то у нас на руках остается безусловно «сеятель», этого сеятеля (единственного в своем роде) звали Арепо, и он, как ни верти квадрат, как ни переводи, всегда будет надрываться на тяжелых работах (колеса, плуг, жернова). А все остальное - это фантазии ученых и дилетантов. Я повел себя совершенно так же, как и другие трактователи волшебного квадрата - оставил неоспоримую суть и разбодяжил ее фантазией, которую нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
Ну вот, типа, и всё. Предисловие кончилось. Дальше пошел художественный текст.
Судьба сеятеля
Обычно покойникам желают только вечной памяти, потому как во всем остальном на берегах Леты не ощущается недостатка. Души умерших неприхотливы в быту, умеренны вы питании, ибо одной мысли о поминальном пироге им достаточно для бодрого свечения в царстве вечного мрака. Скорее, бодрости им придает не само яство, а странная памятливость живых по отношению к ушедшим. Столкнувшись при жизни с равнодушием, неблагодарностью, забывчивостью, духи Эреба немногого ожидают от наземного населения. Во всяком случае, никто из живших не ждет со стороны временно живущих долгой памяти, и получают удовлетворение от вежливого соблюдения ритуала в установленные жрецами дни. В чем-то души преисподней напоминают сданных на казенный кошт пенсионеров. Старики в богадельне привыкают к скромному и размеренному дожитию и, наверное, приходят в опасное волнение, получив к столетнему юбилею торт от экстравагантных праправнуков. Ни поднять, ни поставить, ни надкусить, ни переварить этот предмет из другой, настоящей, не угасающей жизни ветхий юбиляр уже не может, равно как не может никого порадовать гостинцем, ибо насколько видит уставший глаз, всюду тлеют лишь огарки человечества - беззубые, безнадежные.
Но это пока не помрут. Со смертью многое меняется. Изношенное, трухлявое тело, которому больше нет применения, сожгут из соображений эстетики и гигиены, а едва видимая бессмертная часть человека поплетется по пути, который полагала неизвестным и прежде не хоженым - будет тихо скользить по-над нетоптаной дорогой, посасывая за щекой сущность монетки в два обола, без которой призрачная ладья, ведомая жадным до призрачных денег кормчим, не покинет призрачный дебаркадер.
А на другом берегу что-то, как большая квартира в новостройке - просторно, прохладно, ничего не работает, ни мебели (обоев, напольного покрытия), ни ответственных - голые стены. Ну, а в Эребе и стен нету. Только простор и скука. Это уже потом прогрессивно мыслящие монахи оснастили преисподнюю кострами, дыбами, бесами и заменили скуку тоской - в Дантовых руках души застонали, завыли, принялись скрежетать зубами и богохульствовать, усугубляя свое и без того незавидное положение. Античный мир жил радуясь, а в смерти скучал.
Хотя Эреб бесконечен, особо не разгуляешься. Главный проспект в преисподней называется «Елисейские поля», и души почтенных фамилий и незапятнанной репутации имеют обыкновение прогуливаться там, раскланиваясь со знакомыми и знакомиться с незнакомыми. Впрочем, знакомство в мире античных духов - понятие относительное. Единственная река, снабжающая души питьевой водой - Лета, река забвения. Вода прочих рек омерзительна на вкус и вызывает неприятные воспоминания об изжоге, коликах и диспепсии, в то время как вода Леты изглаживает не только память о больном кишечнике, но даже о больной совести. Впрочем, хлебнуть из Леты готовы иногда просто для развлечения, чтобы разбавить безжизненность небытия. В небытии ничего не меняется и новостей приходится ждать вечность. Когда все более или менее известные персоны становятся известны, а их биографии выучены за разговорами наизусть, самое время спуститься к печальным водам Леты и пропустить стаканчик другой. Небытие чудесным образом преображается - пусть Эреб не становится приветливей, даже наоборот, он вновь пугает неизвестностью, но и манит новыми открытиями, интересными знакомствами, удивительными рассказами великих душ. Собственная история, услышанная из чужих уст в жанре оды или поэмы наполняет душу гордостью за отжитую жизнь, совместное беспамятство сближает прежде чужие друг другу призраки из разных эпох. Бывает, что, увлекшись водой забвения, старые враги наново знакомятся и становятся приятелями, как вот эта пара, мерцающая в вечной тьме.
- Вас, должно быть, удивляет, что я такой дородный и сильный. Дети от смешанных браков обычно всегда такие… - душа, молвившая эти слова действительно принадлежала крупному существу, не лишенному сходства с быком. - Моя мама была человеком широких взглядов…
- Не имел чести... - полубыку отвечает краснолицая крепкого, кряжистого сложения тень, принадлежавшая, видимо, крупному военному чину, не меньше генеральского.
- Ну, ну, не зарекайтесь, Тесей. Вас ведь зовут Тесей?
- С чего это вы взяли? - грубо, но без злобы отвечает краснолицая тень, изобразив на лбу что-то вроде задумчивой морщины.
- А с вами трижды поздоровались по пути, - напомнило чудовище и тотчас пояснило для доходчивости, - Тесей-Тесей-Тесей.
- А… Ну да, я - Тесей, - покорно соглашается герой.
- Вот видите. А со мной не здороваются. Я мало с кем тут в дружбе. Но все меня знают. У меня что-то вроде татуировки на лопатке. Очень удобно. Как визитная карточка.
Креол внезапно остановился, показывая собеседнику спину.
- Прочитайте. На правой лопатке, - с простодушной хитрецой предложило мифологическое существо. Генерал некоторое время напряженно шевелит губами, собирая буквы в слова. Полубык меняет одно опорное копыто на другое, шумно сопит, но покорно ждет, когда услышит от генерала «вольно».
- Прочитал, - сообщает наконец Тесей, делая шаг по дороге.
- Ну, и что там? - сгорая от любопытства семенит за героем владелец подписанной лопатки. Тесей останавливается, рогатая нелюдь вновь показывает ему тыл. Человек сызнова натруживает глаза и губы, после чего декламирует по выжженным на шкуре шрамам:
Эта двурогая тварь - Пасифайи греха порожденье.
Собственность Крита царя. Тавросом звать иль Быком.
- И всё? - недоверчиво хмурится Бык.
- Всё, - индифферентно подтверждает Тесей, продолжая путь.
- Не-ет, это, наверно, не всё… Кажется, раньше больше было… - он опять хмурится, напрасно бередя рассыпавшуюся память, - точно больше нету ничего?
- Подпись «Минос».
- А, ну вот! - сияет зверь, - Минос - это царь Крита, он мне был как отец родной, но на самом деле мой родной отец - бог. То есть бык. В смысле, снаружи как бык, а внутри как бог.
- А ты его собственность, - кивает спутник.
- Да. «Собственность Крита царя, Тавросом звать…» Но вы меня зовите запросто, Мино-тавром. У нас дома так было принято - для краткости. Я там был за старшего… - принимается фантазировать собственность критского царя.
- Бык в хозяйстве - первое дело, - с деревенской значительностью кивает Тесей.
- Ну, я же не только бык… Я же и человек тоже… - насупливается монстр.
- Это удобно, - соглашается спутник, - сам себе и скотина и погонщик.
- Ну ладно, - обижается Минотавр окончательно, - много вы в быках понимаете. Вы же военный. Вы, поди, при жизни-то и не сеяли и не пахали.
- И-и, сынок, до того ли было мне…
- А до чего? - с приглушенным ехидством подзуживает Минотавр.
- А то ты не знаешь! Геройствовал, - уклончиво сообщает Тесей, - дело аристократии - война, сынок. С кем только не бился я, отстаивая правое дело! Припоминаю, бывал и у твоего хозяина. Видать, немало добра я принес его острову…
- Да что вы?! - обрадовался отходчивый гибрид, - а вы знаете, я почувствовал. Вы же афинянин? Я по говору слышу.
- Это у кого из нас «говор» еще надо выяснить…
- Я вас как услышал, так сразу и подумал - я с этим человеком встречался. К нам много кто приезжал из Афин. В основном молодежь - девушки, юноши… Так весело было… Играли, гонялись друг за другом…
Душа чудовища замолчала, пытаясь припомнить подробности, из чего, конечно, ничего не вышло. Минотавр погрустнел.
- Ну, за себя скажу, что я, наверное, к тебе не в горелки играть наведывался. Может, там у вас война была, или чудовище какое. Дракон, скажем… Голов, примерно, двенадцати. Не меньше, - прикинул по своим ощущениям герой.
- Не было у нас никаких войн. И чудищ не было, - буркнул Минотавр.
- Ну! Так это может, как раз благодаря мне не было, - так что ты, на всякий случай, будь мне благодарен.
- Спасибо, - искренне отозвался Минотавр.
Они приостановились, глазея, подле храма Плутона. Мраморные атланты, корчась и бугря мускулы, поддерживали портик. Статуи всем видом своим являли яростный бунт и непокорство, в их пробуравленных зрачках, в их страдальчески приоткрытом рту читалась крайняя степень неудовольствия своей судьбой, на их высоком челе, собравшемся в задумчивые складки, залегла дума о возможности иной, лучшей доли… Однако, даже если бы эти каменные истуканы всерьез могли мыслить и при этом задумались бы, вряд ли они нашли себе занятие более подходящее, чем быть опорной конструкцией для храмового портика, ссутулив спину под углом в девяносто градусов. Эта работа была едва выносима, но эта работа была им привычна…
Здесь, подле гигантов - бунтарей перед ликом судьбы, но смиренных рабов привычки - собрались для божественного напутствия души, призванные вернуться к земной жизни.
В одном из своих сочинений божественный Платон сообщает, что души не покидают земной мир насовсем и воплощаются вновь каждые восемьдесят лет. Тем, кому истина дороже, чем Платон, мы поясним, что Платон, конечно же, имел в виду души из своего, так скажем, профессионального союза - моралистов и ученых. Таким душам действительно есть смысл возвращаться на землю через тот временной интервал, когда их открытия забываются, а нравственные доктрины перевираются. Души великих героев, как правило, остаются в Эребе навсегда, так как необходимость в герое эпического размаха возникает исключительно в разгар какой-нибудь бессмысленной бойни, кровавой мясорубки, а к таким развлечениям боги древности утратили интерес после троянского кризиса. Что же касается душ заурядных, ничем не приметных, то они находятся в постоянном движении, так как обычным людям, населяющим землю, нужен для поддержания жизненного тонуса огромный штат дурных актеров, которые будут развлекать обывателя шутками дурного толка, дешевых цирюльников, стригущих без творческого энтузиазма, зато за копейки, бумагомарак, сочиняющих детективные истории и любовные романы в целях убийства времени, шарлатаны-целители, политиканы, поп-звезды, тупицы учителя для зубрил учеников, постовые полицейские, шлюхи, рекламные агенты, менеджеры низшего звена, жрецы святоотческого вида, нищие (для утешительного сравнения их ничтожества со своим достатком) и прочая шушера. То и дело светозарный Феб спускается в преисподнюю, чтобы забрать оттуда сотню-другую призывников, которым судьба предначертала попробовать еще раз прожить жизнь - набело.
Аполлон, вынужденно отправляющий должность проводника душ - психагога, с неудовольствием оглядел кучку теней, прильнувших друг к другу так плотно, что одна наезжала на другую, затрудняя подсчет. Из зеленовато фосфоресцирующего, как гнилушка в лесу, облака, торчали боязливые головы с будничными, плебейскими лицами.
- Так! Слушаем все меня, - начал бог жестким голосом, не допускающем рассусоливанья. - Души покойных! Ваше пребывание в преисподней временно приостановлено. Вам придется поработать во имя жизни на земле. Сейчас вы будете пересчитаны, напоены водой из реки забвения (это обязательно) и репатриированы наверх за божественный счет. Возликуйте, ибо для начала вам предоставляется девятимесячный отпуск…
- Так мало?! - взвизгнула плешивая голова на кривой шее из задних рядов и тотчас попыталась спрятаться за прозрачными спинами впередистоящих. Феб прищурился, словно выискивал недовольного, хотя, всеведущий, знал его и по имени, и по роду-племени, и всю его грязновато-серую в прошлом и мутную в будущем жизнь.
- В твоем случае это будет семь месяцев.
Души взволнованно загалдели.
- У всех остальных девять! - возвысил голос солнцеблещущий (при нормальных условиях) бог, - девять! Замолчали! Мы все замолчали и послушали меня! - он говорил не приказывая, а так, словно все неприятное уже позади: «Замолчали», «послушали», хотя никто не замолчал и не послушал. Духи несли несусветный вздор, не слушая друг друга - возмущались, жаловались, припоминая прежнюю жизнь, которая казалась отсюда сплошной чередой неудач и горестей.
- Отставить ерунду! Что вы мне талдычите про бывшую жизнь? Нету ее, всё! Так!.. Немедленно забыли последнее воплощение!.. Успокоились и забыли… А не то пожалеете…
Духи враз умолкли и вытаращились на бога.
- В заботе об условиях вашей трудовой и личной будущности мы заливаем в материнское лоно воды Леты, так что по нашим расчетам, вы все рождаетесь оптимистами. Не понимаю, у кого вы подцепили моду орать при родах, словно у вас какие-то претензии… Если кто-то - мало ли… - он пожал плечами, - нельзя вовсе отрицать такую возможность... В общем, если кому-то паче чаяния припомнится сия гостеприимная тьма, то получше держите язык за зубами. Вот это - единственное, что вам нужно запомнить… М-да…
Феб обратил внимание на паралогизм в своих рассуждениях, и, прежде чем это заметил кто-либо из присутствующих, злобно заорал:
- Если будете болтать на потусторонние темы, а того хуже - пророчествовать… То зарубите себе на носу… Да! - неожиданно рявкнул он на фельдфебельский манер, так что души сложились одна в другую, как карточная колода, - зарубите на носу, что есть только одно место, где можно получить авторитетное предсказание в стихах. Это Дельфы. Там работают авторизованные эмиссары, уполномоченные божеством высшего звена… Если вздумаете шабашить пророчествами, гаданиями и всякой лженаучной хиромантией, пеняйте на себя. Мое дело предупредить.
Дельфиний как-то враз устал и беззлобно, буднично обратился к слушателям:
- Вопросы есть? Вопросов нет, - подытожил он, - встречаемся по крику совы на дебаркадере.
Он посмотрел на людские души - скучные, жалкие, запуганные, зеленоватые. Ему стало печально. В сущности, он был не злым богом и никогда не гневался на человечество без повода. Некоторых людей он даже любил, хотя зарекался больше никогда, никогда! И всегда эти мезальянсы заканчивалось предсказуемо - какой-нибудь нелепой смертью или ботаническими метаморфозами. Он был мудр, и знал, что ему, бессмертному, не следует привязываться к тому, что обречено небытию. Ему следовало любить бесконечное. Бесконечное все же лучше, чем конечное. Ненамного, но лучше.
Души, увидев, что психагог немного сдулся, осмелели и рассредоточились под портиком храма, так что почти всех можно было различить и даже посчитать.
- Вот еще что, - сказал лучезарный Феб, отведя взгляд от тех, к кому обращался. Своим жалким видом они мешали ему жалеть их. - Вы между делом можете решить свои индивидуальные задачи. Вы подумайте, ради чего вы вылезете на землю. Ведь в жизни есть еще кое-какой смысл, о котором я вам не рассказываю… Вы, конечно, все позабудете - мысли, чувства, факты. Но если вы поймете, чего вам от жизни нужно… Всерьез… то это уже будет часть вашей души. Это неотделимо от вашей сущности. Это то, что вы не забудете, кем бы ни родились. Я понятно говорю?
Они притихли, чтобы не рассердить его. Брезгливо искривив приоткрытые губы, как на собственном памятнике работы Леохара, он вновь спросил, уже совсем без выражения:
- Вопросы есть?
Сквозь передние ряды просочился дух лопоухого мальчика с близко посаженными глазами.
- А я этот раз доживу до секса?
- Мало тебя трахали… - с легким оттенком цинизма съязвил Кифаред.
- Я имею в виду, с женщиной.
- Доживешь. Еще вопросы?.. - обратился он поверх недомерка к пожившим теням. Из толпы выделился несколько более интенсивным мерцанием осанистый вежливый мужчина, годный для должности чиновника среднего звена в каком-нибудь большом провинциальном городе (в прошлой жизни, скорее всего, тоже чиновник). Солнечный бог дернул подбородком в сторону просиявшей тени, обозначая тем самым свое внимание.
- Позвольте осведомиться, а уже изобрели такие часы - они, как луковица, большие такие, - он показал размеры, сложив ладони в кольцо, - серебряные… На такой толстой цепочке…
- Нет. А тебе на что? - поинтересовался Феб, чья прозорливость касалась только важных и значительных (с божественной точки зрения) тем.
- Мне всегда хотелось, чтобы у меня были такие часы - как луковица, серебряные. На цепочке…
- У кого еще какие жизненные цели? - теперь божественный подбородок вновь указывал на лопоухого мальчика.
- Я в этот раз смогу поймать щегла?
Душа мальчика разволновалась, и бог подумал, что при иных обстоятельствах, не сейчас, конечно, этот мальчик иногда мог бы казаться симпатичным. Делий слегка сдвинул брови, направляя взгляд в недалекое будущее.
- Да… У тебя будет щегол, - с замедлением проговорил он, наскоро проматывая еще не бывшие годы, - он сам к тебе залетит и запутается в занавеске. Твои правнуки посадят его в клетку и поставят у тебя в изголовье. Ты не сможешь видеть его, но будешь слышать, как он суетится, пищит и щелкает семечки.
Бог посмотрел на мальчика, у которого углы рта поехали книзу.
- Есть и приятные новости. Сюда вы вернетесь с ним вместе - ты и щегол. Твои правнуки позабудут кормить и тебя и его и вы угаснете в один день - сначала он, потом ты. Так что не вешай носа! - подмигнул прозорливец и сделал рукой жест, словно треплет мальчика по щеке. - Ну что, переходим к перекличке…
Очень важно, чтобы ни одна душа вопреки предначертанию судьбы не вырвалась из Эреба. Загнать таких мятежных духов обратно бывает очень трудно, к тому же они успевают набедокурить на земле - завести семью, наплодить неучтенных детей, преждевременно изобрести какой-нибудь прибор или экономическую теорию. Даже самые смышленые и наблюдательные психагоги не доверяют себе и то и дело сверяются с выписками из Книги судеб. В руке Аполлона обнаружился свиток:
- Арепо!.. Сеятель Арепо… В прошлой жизни Арепо, в будущей тоже. Сеятель. Здесь?
Души засуетились, стали перешептываться, хихикать, вновь раздражая божество.
- Где Арепо?
- Жернова крутит! - вырвался из толпы нахальный голос.
Вежливый толстяк с извиняющимся выражением лица пояснил:
- Он в женском храме, беседует с богиней судьбы…
Минотавр толкнул прозрачным локтем прозрачный бок Тесея.
- Ой, прикольно! Этот Арепо такой придурок! Пойдем подслушаем? Над ним все подземное царство угорает!
- Знаю, - отмахнулся Тесей, словно от бородатого анекдота, - все время клянчит себе новую судьбу, а сам всегда Арепо и всегда таскает тяжесть какую-нибудь, пока не надорвется.
- Ага, ага, - весело повел ушами Минотавр, - пойдем, подслушаем?
Читать_окончание