Здесь будут танцевать
Предсказуемая смерть президента Рамбутанской демократической республики, в течение пятидесяти лет направлявшего свою процветающую страну курсом вестернизации экономики и культуры, не могла соперничать с похитившим мировое спокойствие сообщением о единомгновенных взрывах и пожаре в Лондонском, Гонг-Конгском и Цюрихском отделении швейцарского Национального банка, допреж известного как самое надежное хранилище чьих бы то ни было капиталов (в любых ценностных формах и с любой историей). Взрывы уничтожили несколько рядов сейфовых ячеек, абонированных персоной, имя которой (как впрочем, имя любого вкладчика банка) не подлежало разглашению. Не потерявший самообладания директор банка дал весьма скупые объяснения, которые не успокоили общественность (в особенности, в наиболее состоятельной ее части). Директор исключал возможность диверсии или проникновения в хранилище сторонних лиц, единственная гипотеза, которую он позволил себе опубликовать от себя лично, а не от лица администрации, предполагала появление новой, доселе не использованной методики моделирования взрывов с весьма высокой точностью локализации. Сосредоточенная на сенсации европейская пресса изредка и с неохотой отвлекалась на траур в Рамбутании, не предполагая возможным связать его с таинственными взрывами. Между тем череда происшествий, открытая последним вздохом вождя рамбутанской демократии, могла избавить следствие от ложных шагов на пути к истине.
Не забывая о высшем своем предназначении и на смертном одре, Президент, стремясь укрепить национальное самосознание народа, распорядился об организации и устройстве своих похорон в соответствии с вековым ритуалом, предписанном государственной религией (индуизм). Согласно историческим формам обрядности на погребальный костер вождя должны были взойти его жены и наложницы, рабы и прислуга правителя. Также огню обрекались личные вещи усопшего, его кони и верблюды, волы и ослы, колесницы и ладьи, иными словами, движимое и недвижимое имущество, в случае если оно не переходит в наследственную собственность по воле завещателя. Парламент Рамбутании, за время болезни Президента набравший силу, всяческими образами пытался повлиять на главу правительства, склоняя Президента утвердить похоронный ритуал в смягченных современной моралью формах. Непреклонный Президент, убеждаясь с каждым часом покидающей его жизни, что депутаты будут строить козни и препоны на его последнем пути, в сердцах отказался назначить душеприказчика, препоручив свою посмертную судьбу верховному божеству индуистского пантеона, в обязанности которого среди прочего входит контроль за соблюдением закона при похоронах магараджей. Сделав это заявление, Президент развернулся лицом к Западу, примеру которого следовал до последнего часа, и более ничего уже не говорил до самого конца.
Последнее интервью с новопреставленным было критически освещено в «Рамбутанской газете» (печатном органе правящей партии). Оппозиционеры требовали национализации имущества Президента, парламентарии выдвигали аргументы в пользу приобщения средств к партийной казне. Консилиум лечащих врачей вкупе с патологоанатомической экспертизой научно доказал, что на момент произнесения последних слов мозг Президента уже час как умер, и приговор материальных ценностей к сожжению - ни что иное как симптом мозговой комы.
Посмертная воля Президента настолько изумила и возмутила народ Рамбутании (силой исторических причин пребывающий в неизменной нищете). Обычно мирные рамбутанцы впервые воспользовались записанным Президентом в Конституцию правом свободы собраний, чтобы, собравшись вместе, впервые воспользоваться дарованным Президентом правом гласности - на столичной окраине вспыхнуло несколько несанкционированных митингов. Заняв ставшие трибунами фонари, деревья, баскетбольные щиты, заборы, манифестанты успели прокричать оскорбительные для памяти правителя речевки. Прежде чем полицейские дубинки заколотили крамолу обратно им в глотку вместе с передними зубами, дерзкие слова ушли в народ. Народ гудел. Нарушителей порядка развезли по околоткам, однако вскоре отпустили, и молва разнесла, что некоторые полицейские младших чинов даже попросили извинения у демонстрантов, называя себя рабами режима.
Ввечеру под предлогом прогулки горожане в необычном для прогулки количестве и настроении бродили подле парламента, не по-доброму сверкая взглядами на зеркальные стекла здания. Немало собралось молодежи на Президентской площади. В пока пустующий мавзолей Президента было брошено несколько дохлых крыс и презервативы с чернилами. Какие-то умники из студентов исхитрились влезть на крышу Президентского дворца и нарисовать под карнизом не всем понятную надпись: «Здесь будут танцевать», - в точности как на камнях Бастилии в 1789 году. Это была угроза. Наиболее дальновидные из парламентариев по-английски покинули страну, воспользовавшись личным транспортом. Часть депутатов, наклонная к неврастении, сложила с себя депутатские полномочия и поторопилась слиться с народом в едином свободолюбивом порыве.
Полиция, вяло переругивавшаяся с подростками, была развлечена неожиданным вызовом - взбунтовались постояльцы городской богадельни. Старики как с цепи сорвались: из их гневных, беззубых, зловонных речей можно было понять, что они требуют своих денег, потерянных четверть века назад. Отчасти своим нынешним ничтожеством эти старики были обязаны президентской борьбе с инфляцией - двадцать пять лет назад заморозили счета государственного банка «до лучших времен» (которые так и не пришли). Теперь рассыпающаяся в тлен человеческая рухлядь визжала, сипела, выла: прежде, чем жечь свое имущество, пусть покойник рассчитается с ними. Наиболее бешеных со смехом окатили водой из брандспойта. Занятие это было столь увлекательным, что, расходуя воду на пламенеющих, шипящих старух, стражи порядка не уделили достодолжного внимания синеватому облаку, растекшемуся над президентским дворцом. Между тем дворец (подарок благодарного народа труженику-сыну) трещал в огне. Челядь, завалившая хламом все отверстия нижних этажей на случай, если народ попытается взять резиденцию приступом, обрекла себя на мучительную гибель. Иногда в том или другом окне появлялось изуродованное болью и отчаяньем лицо и тотчас исчезало - нечего было и думать о том, чтобы высадить их - эти стекла не боялись ни камня, ни выстрела. Дворец выгорел дотла, никто не спасся. Жаром высушило летний сад, где Президент бывало развлекал себя цветоводством, высаживая по экзотическому дереву или кусту в память о каждой вехе в истории отчизны.
Среди этой суматохи, предвещавшей великие перемены, никого не удивило сообщение утренних газет о том, что г-жа супруга Президента была задушена неизвестными злодеями в приморской усадьбе, ничего не узнав о событиях последнего дня. Ее смерть так естественно вписывалась в логику бунта, что прошла почти незамеченной, заслоненная неслыханным злодеянием куда большего масштаба. Шайка искусных садистов умертвила множество девушек (в точности никто не знал, сколько) из сиротского приюта под попечительством Президента. Партия власти недвусмысленно сосредоточила подозрения на оппозиции: «левые готовы прозакладывать душу дьяволу, лишь бы стереть самую память о благополучном полувеке полусвободы». Оппозиционеры партии упрекали президентскую партию в провокации: «предержащие власти не постоят ни перед чем, лишь бы создать мифологию страха - дескать, со смертью Президента некому стало защитить народ». Никто не верил собственным словам - очевидно, что массовая бойня юных сирот была определена низменными страстями отнюдь не политического свойства.
Президент, заботясь о репрезентативной форме своих деяний не меньше, чем о духовном содержании, лично отбирал из сотен подкидышей (которых всегда было пруд пруди в Рамбутании) самых здоровых, ладно сложенных девочек привлекательной наружности. И что же? Наикрасивейшие любимицы своего почившего благодетеля были убиты без объяснения причин.
Экспертиза установила, что все жертвы были задушены четырьмя парами рук (т.е. разными персонами), но почерк преступников указывал на их принадлежность к одной школе. Все убийцы были атлетами сверхчеловеческой силы - они ломали шейные позвонки одним нажатием, словно позвоночный столб - это ножка гриба или вафля. Почти одновременно с массовым закланием сирот та же шайка (или вторая бригада?) орудовала в общежитии Государственного музыкального театра. В считанные минуты они свернули шею почти всем артисткам кордебалета и нескольким симпатичным хористкам. Примечательно, что ни одна из юных красоток не подверглась сексуальному унижению ни перед смертью, ни после нее. Девушек лишали жизни умело, быстро, и, как казалось, не имея никаких целей, кроме уже достигнутой - смерти.
И центр, и левые соединились в тревожном молчании. Молчала власть, молчал народ. Молчала печать, откладывая верстку вечернего выпуска в предчувствии новостей. По радио передавали классическую музыку, на телевидении крутили старые фильмы патриотического содержания. Молчание длилось примерно до обеда, вернее, до предобеденного занятия в одной из женских гимназий, где на «Уроке мира и любви» (предписанная министерством просвещения форма нравственного воспитания в дни траура) учительница спросила девочек, кому бы из политиков мирового значения они адресовали «письмо мира» (т.е. морализирующее сочинение с призывом остановить экологическую катастрофу, генную инженерию, гонку вооружений, ядерное безумие и проч.). Отличница, староста класса взяла слово и от имени солидарного с ней коллектива предложила написать письмо великому богу Шиве - верховному Магадеве, с просьбой приостановить свой разрушительный танец - ведь невозможно установить справедливость средствами насилия. Всем известно, что Шива призван следить за исполнением воли монархов, но известно также, что мы живем в демократическом мире, и Президент, хотя и был облечен неограниченными властными полномочиями, но все пятьдесят лет своей деятельности оставался на выборной должности, которая не позволяла ему заниматься бизнесом. В этом случае, даже если существует документ, в котором Президент, действующий от лица народа за бесценок продает Президенту как частному лицу дворцовую резиденцию (к сожалению, уже сгоревшую), то этот документ следует считать недействительным, ввиду его противоречия Рамбутанской конституции. Надо помнить , что Президент - народный избранник. Было бы правильно рассчитать примерную стоимость законно принадлежащей Президенту собственности, исходя из размеров его заработной платы на протяжении пятидесяти лет. Все ценности, аккумулированные Президентом за пределами расчетной суммы следует признать незаконно приобретенными и подлежащими конфискации. И, уж конечно, нельзя признать законными контракты, заключенные между Президентом и некоторыми девушками из воспитательных и культурных заведений, где означенные девушки (к сожалению, уже покойные) признавали себя собственностью главы государства при условии выплат с приобретающей стороны оговоренных сумм в установленные сроки. Адресантка, уполномоченная классом связаться с невозмутимым Акшобьхья, завершала послание похвалой и ободрением адресата. Староста класса писала трехглазому богу с синей шеей, что его облик сам по себе есть символ стойкости и долготерпения. Девица предлагала благосклонному Шанкаре, вспомнить, что разрушая, он должен созидать и обновлять мир (ведь неслучайно многие считают, что Шива и Вишну - это одно и то же). Как бы то ни было, бог его масштаба должен идти в ногу со временем, и тогда он не только для нее, но и для всех учащихся этого мира он преподаст великий урок самообладания и станет жизненным ориентиром для многих школьников всего мира.
Письмо в своей последней, увещевательной части, где коллектив учащихся предлагал трехглазому богу исправиться по одной из предложенных девочками моделей, осталось неизвестным широким читательским массам. И вообще, в этом листке, исписанном каллиграфическим почерком, было несущественно все, кроме имени бога. Эта маленькая девочка стала глашатаем судьбы - она первой изрекла то, что любой рамбутанец - вне различия возраста, пола, сословия - до сей поры изгонял из мыслей. Теперь же каждый знал и видел: Верховный бог в неоспоримой своей правоте вершил справедливость. Разлучитель собраний и разрушитель наслаждений, днесь он уничтожал сущности, чье существование отрицал закон.
Все, что могло оказаться так или иначе собственностью мертвеца вызывало почтительную панику. На площадь перед мавзолеем приносили открытки с портретом Президента, подшивки газет, где упоминалось его имя, любые товары, на этикетке которых значилось что-либо однокоренное слову и прежде грозному, а теперь и вовсе ужасному. Угадывали редко. Например, на удивление напрасны были тревоги в семьях школьников. Родители отправили детей на Президентскую площадь отнести беллетризованную автобиографию Президента - «Моя жизнь в Отечестве», «Работа Президента над Собой» и «Работа Президента над ролью Президента». Казалось, пирамида из книг обязательной школьной программы решилась потягаться с мавзолеем в высоте и площади. Но на удивление Шива не удостоил своим разрушительным вниманием ни один экземпляр, хотя трилогия была всемирно знаменита, и автор удостоился высшей национальной премиеи «За лучшую автобиографическую трилогию, написанную лидером демократического движения в стремительно развивающейся стране третьего мира».
Народное самоуправление взяло под гражданскую ответственность объекты, составившие «список риска» - правительственные дачи, купальни, сады и виноградники, гаражи, президентский аэродром с вертолетами и самолетом. Каково же было изумление народных дружин, со всеми предосторожносями приблизившихся к угодьям, взятым у государства Президентом в прижизненное владение, когда вместо божества, увитого кобрами, дружинники всюду заставали улыбающихся американцев, израильтян, индусов, и у каждого под рукой случалась папка безупречных в юридическом отношении документов, подтверждающих законное приобретение тех или иных угодий у рамбутанского народа, представленного «гарантом процветания нации и проч.». Даже долгострой метрополитена из девяти станций на деле оказался девятью бункерами на случай ядерной атаки, причем в каждом бункере уже заперся психопат, не желающий входить в долгие объяснения. Обещанный метрополитен уже не был собственностью рамбутанцев. Он уже давно не был собственностью Президента. В сердце рамбутанцев клокотала праведная ненависть. Утишить ее могли только девять прямых попаданий атомных снарядов в девять бетонных бункеров или возмездие Шивы, которому ничего не стоило превратить подземный город в стекловидный сплав из железобетона, богатых сумасшедших и родной земли. Но Шива не устанавливал справедливость. Шива утверждал закон.
Древние пагоды, проданные страной при посредстве Президента, стали каменоломнями по нуждам иностранных предпринимателей, на месте кладбищ выросли опрятные коттеджи под черепичными крышами - там без перебоя звучал английский смех, болтовня, сладострастные стоны, любопытные подростки знали глазок в заборе, откуда можно было увидеть живую изгородь из жимолости, двухэтажный домик, на балконе которого дремала большая собака чужой породы, был виден угол бассейна цвета небес и за ним теннисный корт. Других дыр в заборе не было, что это был за поселок, что за люди поселились в нем, не знал ни один рамбутанец. Из многих надписей на воротах только одна говорила на государственном языке. Она сухо сообщала, что народу Рамбутании была заказана дорога в этот ставший английским Эдем.
Подземный толчок изменил рельеф страны. Столица окончательно оказалась отрезана от регионов - на месте проектируемого транспортного кольца, призванного облегчить движение в городе, почва образовала глубокую расселину. На пути строительства автобана в Западную Бенгалию образовался каньон, в котором дна не видать. Исчезла земля под зданием Национального музея изобразительных искусств, однако сам музей, сохранивший статус республиканской собственности, продолжал висеть в воздухе, удерживаемый божественной волей. Музей продержался на весу около двух суток. Атташе по культуре из США лично осмотрел обнажившийся фундамент здания и посветил фонариком в зияющую бездну. Он признал это явление удивительным и заслуживающим научного осмысления, после чего здание музея, повинуясь силе притяжения, рухнуло в тартарары.
Что ни час в столице взрывались и вспыхивали пивнушки, опиумные курильни, игорные дома, бордели, сувенирные лавки, пункты обмена валюты, ломбарды, палатки с лотерейными билетами. Яркий пламень взвивался до небес, и всяк, кто в этот миг не думал о трансцендентальном, тот видел в дымном мареве восьмирукую фигуру Великого Танцора. И только мавзолей взирал безучастно. Он, построенный на налоги, был национальным достоянием, и ни одно огненное па не коснулось его. На входе в мавзолей стояли верные стражи. Только на их лицах, да еще на лице Президента - там, внутри - можно было увидеть чекан спокойствия.
«Повидаться» с президентом пришла слепая старуха - в народе ее почитали как прозорливую святую, и сам Президент, бывало, обращался к ней за консультацией. Она сама отрицала в себе пророческий дар, говоря, что ее предсказания строятся не на взгляде в будущее, а на памяти прошлого. Она потребовала допустить ее к телу: «Я хочу посмотреть, правда ли он умер», - пояснила она начальнику стражи. Никто не остановил ее, зная действенность ее проклятий. Она, опираясь одной рукой на тяжелый посох, другой вцепившись в локоть стражника, ступенька за ступенькой спустилась в подземелье и попросила подвести ее к самому гробу. Ощупав когтистой рукой лицо трупа, она сообщила: «Да, это точно он», - после чего попросила стражника отойти на пару шагов, чтобы не мешать ей производить магические действия. Охранник отбежал на приличное расстояние, и прежде чем он еще более стремительно вернулся, старуха успела раскроить своей дубиной президентский череп и вогнать ее острым концом покойнику в глазницу.
Ее бросили в каменный мешок - узилище восемнадцатого века ставшее по приказу Президента музеем Свободы. Ввиду того, что все приказы за подписью Президента исчезли из архивов, вот уже несколько дней к зданию вернулся его прежний статус. Впрочем, не прошло и двух часов, как вещунью перевели в благоустроенную камеру-люкс с видом на океан. Допрос проводил бывший премьер-министр, а ныне председатель временного правительства, созванного из бывших министров Рамбутании. Т так как все назначения Президента, больше не подтверждались документацией, все сановники государства вынужденно ставили перед подписью позорное «временно исполняющий обязанности». ВРИО Премьер-министра деликатно поинтересовался, что побудило столь уважаемую среди народа и властей пророчицу произвести кощунственный акт в мавзолее. Старуха ответствовала коротко: «Когда он пришел, было то же самое. Как бы он не вернулся…»
Когда медицинская комиссия по надзору за телом пришла освидетельствовать характер увечий, нанесенных покойнику, кроме уже описанных ран был обнаружен надрез ниже кадыка, сделанный опасной бритвой, и два отверстия, проколотых в области сердца острым предметом, валявшемся здесь же (это была заточенная отвертка). Повсеместный страх, что Президент может вернуться был настолько велик, что временное правительство, нарушившее однажды посмертную волю главы государства, посчитало возможным нарушить ее еще однажды во благо отечества. Далеко от Рамбутании, за северным пределом Индии и еще дальше на снегах и болотах развалилась самая большая в мире страна. Среди народа то и дело возобновлялся слух, что, главный тиран этой несчастной державы вечно живой. В заботе о спокойствии населения отцы государства набили из трупа чучело, которое выставили на обозрение в мавзолее на главной площади столицы. Говорят, что до последних времен (почти столетие!) в мавзолей стояли длинные очереди перепуганного люда, съехавшегося с окраин и даже из-за рубежа. Правительство Рамбутании постановило объявить среди таксидермистов и кукольников конкурс на лучший проект нетленности президентского тела, но в то же время в таком виде, чтобы не оставалось сомнений в его мертвенности. До оглашения результатов конкурса саркофаг накрыли крышкой (надписи на ней сообщали на забытом языке, что этот гроб - собственность африканского царя Тутмеса XI). Эта крышка весила не менее полутоны - ее и десять силачей не смогли бы сдвинуть. Теперь тело Президента было защищено от надругательств и надежно укрыто до лучшего дня. Но с той минуты как труп спрятали в камень, никто уже не знал, стоит ли гроб, проглотив бренные останки, или же бог, вершащий волю покойного к небытию, выжег нутро саркофага.
Между тем, пока глашатаи возвещали в городах и селеньях правительственный призыв к созданию вечно мертвого покойника, людские стада, движимые неизрекомой тревогой, двинулись со всех концов в столицу. Через тектонические провалы вокруг города были навешены мосты, шатры мигрантов раскинулись на вокзалах и площадях. Народ поминал Президента в вековых формулах сельской скорби. В песнях упоминались его неутешные вдовы, подобные цветку бильи, побитому градом, его сироты, сокрушенные, словно банан, подломленный ветром, выражалась надежда на удачное воплощение президентской сущности в следующей жизни. Матери водили малышню к единственному уцелевшему памятнику, подаренному скульптором-авангардистом из зарубежа - мемориальный Президент олицетворялся капитаном на неспособном к движению судне, у которого мачта была вдвое больше киля. Глядя на безразличное лицо капитана под старинным париком, слушая народные напевы, славящие победы усопшего над злыми духами ( асурами, ракшасами и пранами), горожане, чье сознание было изнурено в эти тревожные дни и бессонные ночи, уже не могли отчетливо вспомнить, каков собой был Президент. Возникали сомнения насчет его родового имени, сколько ему было лет и как долго он оставался у власти. Казалось, память о Президенте истаивала на глазах.
Теперь ему принадлежала только его смерть.
К утру одиннадцатого дня, когда по предварительному замыслу должна была состояться кремация, они сошлись на площади у мавзолея. Старуха, которая помнила прошлое, шла со всеми, увлекаемая толпой. Она была отпущена на свободу, то есть была свободна, насколько может быть свободной слепая старуха в водовороте толпы. Мало-помалу жесткие объятия многих тел, мешавшие ей дышать, опали, она уже шла, опираясь на свой посох, словно знала, куда идти. Она шла и шла, полагая, что вокруг нее по-прежнему люди, что она одна из них. Но вот ее посох звякнул о ступеньку. Она нащупала вторую. На нее повеяло прохладой из разверстых, как пасть левиафана, дверей мавзолея. Она оглянулась назад, встав лицом к пути, который прошла. Толпа заревела с ненавистью, но никто не подошел к ней - все боялись. В громкоговоритель покашлял вчерашний голос - Председатель временного правительства обращался к ней: «Матушка, ты помнишь, как все начиналось, - он помолчал, словно подумал, и поменял интонацию. - Ты помнишь, как все начиналось?» «Да», - сказала она и опустила глаза к своим рукам, сложенным на рукоятке посоха. Она не видела своих рук и не понимала, сколько ей лет. «Матушка, - с злобной вкрадчивостью продолжил голос Председателя, - а как все начиналось?»
- Мы собрались на площади! - напрягая горло, крикнула она.
«Так, так, а дальше, матушка?» - выспрашивал голос.
- Мы стояли все вместе и ждали. А потом закричали громко, - вспоминала она.
«А что же мы кричали? Что, матушка?»
- Мы кричали…
Повинуясь наитию, она развернулась к жерлу мавзолея и, подняв над головой корявую дубину, словно дирижерскую палочку, крикнула прямо туда:
- Да здравствует Президент!!
И в тишине, которую принято называть могильной, все услышали скрежет и грохот из недр мавзолея. Словно каменная глыба сошла с прочного своего пристанища и рухнула. Все молчали. И в этой тишине (как в могиле!) они услышали первый шаг…
* * *
- Ну вот! Что я говорил? - просияв, воскликнул Мартин Скриблерус, контрольный редактор лондонской «Таймс», имеющий сбережения в швейцарском банке, - едва только уволили этого остолопа, бывшего директора, как все встало на свои места!
Меж пальцев редактора свисала телетайпная лента. Он обращался к своему секретарю - молодому человеку незапоминающейся внешности.
- Оказывается, проводились испытания на взрывоустойчивость сейфовых ячеек, о чем этот дуралей, горе-директор, даже не изволил знать. Новый директор дал, наконец, внятные разъяснения… Интересы никого из вкладчиков не затронуты… Да… Так… А это что за чушь?
Мистер Скриблерус нахмурил брови над следующим сообщением с телетайпа:
- «После долгой и продолжительной болезни пожизненный Президент Рамбутании единогласно избран на второй срок. Скорбь рамбутанского народа беспредельна».
- Рамбутания? Это где? - для поддержания беседы спросил секретарь.
- А! - махнул рукой редактор, - можно сказать, что нигде.
И выбросил сообщение в корзину.