Сорок лет назад, Бродский
Иосиф Бродский (1976)
Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на
свете. Ею правили существа, которых по всем человеческим меркам следовало
признать выродками. Чего, однако, не произошло.
И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой,
повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо -- над ней самой.
Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно-прекрасными
фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как
отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала
существовать.
Рано утром, когда в небе еще горели звезды, мальчик вставал и,
позавтракав яйцом и чаем, под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали,
а затем под военный хор, исполнявший гимн вождю, чей портрет был приколот к
стене над его еще теплой постелью, бежал по заснеженной гранитной набережной
в школу.
Широкая река лежала перед ним, белая и застывшая, как язык континента,
скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как
железное нЈбо. Если у мальчика были две минуты в запасе, он скатывался на
лед и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Все это время он думал о
том, что делают рыбы под таким толстым льдом. Потом он останавливался,
поворачивался на 180 градусов и бежал сломя голову до самых дверей школы. Он
влетал в вестибюль, бросал пальто и шапку на крюк и несся по лестнице в свой
класс.
Это была большая комната с тремя рядами парт, портретом Вождя на стене
над стулом учительницы и картой двух полушарий, из которых только одно было
законным. Мальчик садится на место, расстегивает портфель, кладет на парту
тетрадь и ручку, поднимает лицо и приготавливается слушать ахинею.
Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на
свете. Ею правили существа, которых по всем человеческим меркам следовало
признать выродками. Чего, однако, не произошло.
И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой,
повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо -- над ней самой.
Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно-прекрасными
фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как
отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала
существовать.
Рано утром, когда в небе еще горели звезды, мальчик вставал и,
позавтракав яйцом и чаем, под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали,
а затем под военный хор, исполнявший гимн вождю, чей портрет был приколот к
стене над его еще теплой постелью, бежал по заснеженной гранитной набережной
в школу.
Широкая река лежала перед ним, белая и застывшая, как язык континента,
скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как
железное нЈбо. Если у мальчика были две минуты в запасе, он скатывался на
лед и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Все это время он думал о
том, что делают рыбы под таким толстым льдом. Потом он останавливался,
поворачивался на 180 градусов и бежал сломя голову до самых дверей школы. Он
влетал в вестибюль, бросал пальто и шапку на крюк и несся по лестнице в свой
класс.
Это была большая комната с тремя рядами парт, портретом Вождя на стене
над стулом учительницы и картой двух полушарий, из которых только одно было
законным. Мальчик садится на место, расстегивает портфель, кладет на парту
тетрадь и ручку, поднимает лицо и приготавливается слушать ахинею.