Впечатления: моноспектакль Олега Чеченева «Синий автомобиль»
Впечатление: Нины Щербачевич
Фото: Дарьи Летяго.
«Синий автомобиль» в городе Макондо
Подруга, пришедшая со мной на спектакль, шепчет: «О, ты слышала, как он говорил?! Когда он произнес эту фразу, у меня просто коленки задрожали. Я его обожаю. Это мой любимый актер». Ее симпатия к молодечненскому театру строится, в основном, на признании актерского таланта и личного обаяния Олега Чеченева. Она продолжает: «А ты видела его в «Любви по-итальянски»? Там у него всего пять минут. Он выходит в ослепительно белом костюме, с розой. И так танцует! Этих пяти минут ему достаточно, чтобы я ушла в полном восторге. Он такой… Я узнаю в нем себя».
В этом прелесть моноспектаклей. Ты можешь идти и наслаждаться игрой актера, которого обожаешь. Это как любовь, ее не нужно ни с кем делить. Тебе не приходится тратить свое внимание на других - ты наблюдаешь за тем, кто тебя действительно завораживает.
Спектакль «Синий автомобиль», где Олег Чеченев и режиссер, и актер одновременно, - вот для чего мы ехали в Минский областной драматический театр в городе Молодечно. Этот моноспектакль ставится уже девять лет, но постановка не теряет своей актуальности, и даже пикантности. Во время некоторых изящных телодвижений Чеченева молодые девушки в зале взвизгивали от удовольствия. Но сама история о серьезном, о главном.
Бутылка Jaсk Daniels, сигареты, старая печатная машинка. Зрительный зал окутывает облако белого дыма, едкого, совсем настоящего. В плетеной корзине под покрывалом из старых газет просыпается человек. Писатель. Он говорит: «Я выдохся, кончился»…
Беспорядочно растянуты пара шнуров или бельевых веревок. На них развешаны все те же газеты, потертые портреты классиков, старые фотографии когда-то близких людей. Коробка с виниловыми пластинками, старый чемодан… Кажется, прошлое здесь не отпускает, а настоящее не наступает. У края сцены стоит золотистая статуэтка ангела. С ней иногда разговаривает герой, спрашивает у нее. А у кого еще?
Герой-писатель выдумывает всевозможные истории для будущих литературных бестселлеров. Проговаривает вслух свои сюжеты. Это и история о художнике, заболевшем СПИДом, и его женщине, которая будет «скучать, как кошка», и повествование о «крутом канадском фирмаче», который вернулся к своей старой любви.
Рассуждая в таком духе, нерадивый писатель поднимается на лестницу, спускается в люк под сцену. Возвращается обратно с полупустой банкой рассола и достает из нее огурец - «вот о чем действительно надо писать». Но неожиданно вся фальшь и манерность пропадает, и писатель начинает рассказывать историю своей собственной жизни. Она не слишком примечательная, скорее обыденная, но от этого еще более трагичная - зритель всегда ощущает подлинные чувства.
Этот спектакль о поиске себя, о смысле творчества и способах его воплощения. Герой находит силы, чтобы от наигранности и желания казаться блестящим, успешным, все-таки обратиться к своему истинному «я».
Пьеса написана украинским автором Ярославом Стельмахом. Она цепляет своей простотой и непринужденной иронией. «Купи диктофон, не жеманничай!» - вот совет каждому начинающему автору. «Голуби, они травмируют душу эстета», - в такой манере идет вся первая часть монолога. Но и вторая, серьезная, радует пестротой слов: «Здесь нужно ввернуть что-то крылатое, например, «Доколе, Катарина?!» или «Париж не стоит мессы».
Где твое, а где выдуманное? Где настоящее, а где грубая подделка? Что такое счастье и кто был счастлив? Это главные вопросы спектакля. Однако, рассуждая над вечными темами, Олег Чеченев, все равно заигрывает с залом и окутывает его своим шармом. Когда на краю сцены он пылко признавался в любви вымышленным девицам, я подумала, что, услышав это в реальной жизни, вряд ли смогла бы устоять.
Мы побеседовали с актером-режиссером после спектакля. Как любому настоящему артисту, ему не пришлось задавать много вопросов - человеку творческому всегда есть что сказать:
- Сегодня был плохой спектакль, просто ужасный. Когда в голове какие-то наслоения - все запудрено номерами тринадцатыми (другим спектаклем - авт.), режиссурой, которую можно назвать «на потребу, быстро и жутко», тебе невозможно сохраниться, как нормальному актеру. Сегодня получились только какие-то островки «того» спектакля, который был, например, в ноябре.
- «Синий автомобиль» ставится уже девять лет. Как изменилось ваше ощущение его?
- Я не могу сказать, поскольку вместе со спектаклем варюсь в одном соку. Конечно, он постарел вместе с исполнителем, физически это полезло в бока (смеется). Если в первые десять минут пробегает искра между залом и исполнителем, то дальше все сложится. Когда я взялся за этот спектакль девять лет назад, у меня всегда удавалась вторая часть - «серьезная» - так и сейчас.
- Считается, что драма - это самый сложный театральный жанр, а моноспетакль - вообще высший пилотаж. Для вас эта работа знаковая?
- Знаковая в том плане, что это действительно серьезная вещь, которую мы сделали с теми людьми, которым я доверяю. Может быть, за мое восемнадцатилетнее житье-бытье в коллективе этого театра, это один из четырех спектаклей, в котором мне нравится работать.
- Вы говорили, что бывает умный зритель. Какой он?
- Он может быть абсолютно разным, это не зависит даже от возраста. Однажды пришел один знакомый парень - два метра ростом, такой вышибала. Он пришел вместе с девушкой, а в конце спектакля подбежал и так благодарил, что чуть руку не сломал. Он сказал: «Спасибо, мужик, я в конце даже заплакал».
Наш театр, как и любой другой, загоняемый, заполняемый. Могу сказать, что сегодня процентов десять из зала были мои - это даже очень много.
- На молодую аудиторию вы работаете?
- Нет, театр стареет. Молодые актеры не собираются здесь задерживаться, а для молодых должны играть молодые, мы можем изображать их пап, мам. С этим в Молодечно большие проблемы - давай план, давай спектакли - а о том, что будет потом, никто не думает.
- В этом спектакле вы и актер, и режиссер одновременно. Насколько это сложно?
- Тяжело контролировать себя со стороны, даже внутренний контроль непросто дается. Когда спектакль придумывался, очень много людей мне помогали. И художник-постановщик, который делал все эти конструкции, и жена моя, которая за четыре дня до премьеры сказала, что у меня на лбу написано «провал». Нужно было как-то держать ритм, интонировать. Сейчас мне 43, а сделал все это в 35 - не представляю как, это было безумие какое-то. Но со временем все улеглось, обкаталось. Когда работаешь на зал, можно что-то попробовать, что-то возникает спонтанно - и движения, и интонация, и пластика. Когда видишь, как реагирует публика, ты как профессионал, должен зафиксировать это в голове и на следующий раз попробовать воспроизвести.
У нас проблема с художественными руководителями, они приходят, задерживаются год-два и уходят. Должен придти какой-то человек извне, который был бы заинтересован в том, чтобы этот театр поднять. Это проблема дирекции, которая должна задуматься о том, что будет потом.
- Вы не пробовали писать собственные тексты?
- Раньше я вел свой блог в Интернете. Записывал то, что происходило в театре, свои личные наблюдения, пытался облечь их в литературную форму. Для того, чтобы написать свою пьесу, должен случиться какой-то сильный толчок и реальная история, о которой стоит писать.
В этом спектакле своя история, которую написал Ярослав Стельмах. Это практически сюжет из его жизни. Его папа был очень известным писателем, и какие-то моменты автор взял из собственного детства. В оригинале это очень большой текст - два часа с антрактом.
- Можно сказать, что для вас театр - это настоящая ценность?
- Если отвечать абсолютно цинично, я давно не работал здесь в хорошей психологической работе. То, что было заложено когда-то в долбанной самодеятельности - это открылось. Провинция съедает все идеи. Потому что здесь ставится то, что идёт на «ха-ха», на кассу.
- Бывает, что знакомитесь с поклонниками и продолжаете общаться?
- Сейчас это затихло. Раньше были люди, которые приходили на все спектакли. Ажиотаж в хорошем смысле слова спал. Я сравниваю Молодечно с городом в «Сто лет одиночества» Маркеса. Оно как Макондо, которое выросло само по себе, и однажды исчезнет.
- Чем помимо театра занимаетесь?
- Помимо театра я очень злой папаша, и одновременно очень любящий. Еще по быту у меня есть безумная страсть к уборке и стирке. Когда-то я взял стиральную машину в рассрочку, появилась любовь все отсортировать - сижу, смотрю, как жизнь крутится. Еще была такая страсть к кулинарии. Она была просто безумной. Когда в первый год мы поженились с Ларисой, я постоянно готовил. Как-то отмечал День рождения, пригласил много гостей и три четырехлитровых тазика салатов я строгал один. Еще у меня были пицца и пироги. Жена приготовила отбивные. Мне доставляло удовольствие все это измельчать, красиво смешивать, делать со вкусом.
- Порадуйте на прощание. Чего нам от вас ожидать?
- Пока ничего (смеется). Такой печальный период, когда Ромео ушел, а Гамлета никто не приедет ставить. Скажем словами Шекспира: «Дальше тишина». Но это временная тишина, затишье перед бурей…
Вечерами Олега Чеченева можно видеть в местных кафе. Порой он сидит один, спокойно пьет кофе. Видно, что артист хорошо отыграл, выложился, теперь он успокаивается, приходит в себя, смотрит на весь этот театр вокруг…
Фото: Дарьи Летяго.
«Синий автомобиль» в городе Макондо
Подруга, пришедшая со мной на спектакль, шепчет: «О, ты слышала, как он говорил?! Когда он произнес эту фразу, у меня просто коленки задрожали. Я его обожаю. Это мой любимый актер». Ее симпатия к молодечненскому театру строится, в основном, на признании актерского таланта и личного обаяния Олега Чеченева. Она продолжает: «А ты видела его в «Любви по-итальянски»? Там у него всего пять минут. Он выходит в ослепительно белом костюме, с розой. И так танцует! Этих пяти минут ему достаточно, чтобы я ушла в полном восторге. Он такой… Я узнаю в нем себя».
В этом прелесть моноспектаклей. Ты можешь идти и наслаждаться игрой актера, которого обожаешь. Это как любовь, ее не нужно ни с кем делить. Тебе не приходится тратить свое внимание на других - ты наблюдаешь за тем, кто тебя действительно завораживает.
Спектакль «Синий автомобиль», где Олег Чеченев и режиссер, и актер одновременно, - вот для чего мы ехали в Минский областной драматический театр в городе Молодечно. Этот моноспектакль ставится уже девять лет, но постановка не теряет своей актуальности, и даже пикантности. Во время некоторых изящных телодвижений Чеченева молодые девушки в зале взвизгивали от удовольствия. Но сама история о серьезном, о главном.
Бутылка Jaсk Daniels, сигареты, старая печатная машинка. Зрительный зал окутывает облако белого дыма, едкого, совсем настоящего. В плетеной корзине под покрывалом из старых газет просыпается человек. Писатель. Он говорит: «Я выдохся, кончился»…
Беспорядочно растянуты пара шнуров или бельевых веревок. На них развешаны все те же газеты, потертые портреты классиков, старые фотографии когда-то близких людей. Коробка с виниловыми пластинками, старый чемодан… Кажется, прошлое здесь не отпускает, а настоящее не наступает. У края сцены стоит золотистая статуэтка ангела. С ней иногда разговаривает герой, спрашивает у нее. А у кого еще?
Герой-писатель выдумывает всевозможные истории для будущих литературных бестселлеров. Проговаривает вслух свои сюжеты. Это и история о художнике, заболевшем СПИДом, и его женщине, которая будет «скучать, как кошка», и повествование о «крутом канадском фирмаче», который вернулся к своей старой любви.
Рассуждая в таком духе, нерадивый писатель поднимается на лестницу, спускается в люк под сцену. Возвращается обратно с полупустой банкой рассола и достает из нее огурец - «вот о чем действительно надо писать». Но неожиданно вся фальшь и манерность пропадает, и писатель начинает рассказывать историю своей собственной жизни. Она не слишком примечательная, скорее обыденная, но от этого еще более трагичная - зритель всегда ощущает подлинные чувства.
Этот спектакль о поиске себя, о смысле творчества и способах его воплощения. Герой находит силы, чтобы от наигранности и желания казаться блестящим, успешным, все-таки обратиться к своему истинному «я».
Пьеса написана украинским автором Ярославом Стельмахом. Она цепляет своей простотой и непринужденной иронией. «Купи диктофон, не жеманничай!» - вот совет каждому начинающему автору. «Голуби, они травмируют душу эстета», - в такой манере идет вся первая часть монолога. Но и вторая, серьезная, радует пестротой слов: «Здесь нужно ввернуть что-то крылатое, например, «Доколе, Катарина?!» или «Париж не стоит мессы».
Где твое, а где выдуманное? Где настоящее, а где грубая подделка? Что такое счастье и кто был счастлив? Это главные вопросы спектакля. Однако, рассуждая над вечными темами, Олег Чеченев, все равно заигрывает с залом и окутывает его своим шармом. Когда на краю сцены он пылко признавался в любви вымышленным девицам, я подумала, что, услышав это в реальной жизни, вряд ли смогла бы устоять.
Мы побеседовали с актером-режиссером после спектакля. Как любому настоящему артисту, ему не пришлось задавать много вопросов - человеку творческому всегда есть что сказать:
- Сегодня был плохой спектакль, просто ужасный. Когда в голове какие-то наслоения - все запудрено номерами тринадцатыми (другим спектаклем - авт.), режиссурой, которую можно назвать «на потребу, быстро и жутко», тебе невозможно сохраниться, как нормальному актеру. Сегодня получились только какие-то островки «того» спектакля, который был, например, в ноябре.
- «Синий автомобиль» ставится уже девять лет. Как изменилось ваше ощущение его?
- Я не могу сказать, поскольку вместе со спектаклем варюсь в одном соку. Конечно, он постарел вместе с исполнителем, физически это полезло в бока (смеется). Если в первые десять минут пробегает искра между залом и исполнителем, то дальше все сложится. Когда я взялся за этот спектакль девять лет назад, у меня всегда удавалась вторая часть - «серьезная» - так и сейчас.
- Считается, что драма - это самый сложный театральный жанр, а моноспетакль - вообще высший пилотаж. Для вас эта работа знаковая?
- Знаковая в том плане, что это действительно серьезная вещь, которую мы сделали с теми людьми, которым я доверяю. Может быть, за мое восемнадцатилетнее житье-бытье в коллективе этого театра, это один из четырех спектаклей, в котором мне нравится работать.
- Вы говорили, что бывает умный зритель. Какой он?
- Он может быть абсолютно разным, это не зависит даже от возраста. Однажды пришел один знакомый парень - два метра ростом, такой вышибала. Он пришел вместе с девушкой, а в конце спектакля подбежал и так благодарил, что чуть руку не сломал. Он сказал: «Спасибо, мужик, я в конце даже заплакал».
Наш театр, как и любой другой, загоняемый, заполняемый. Могу сказать, что сегодня процентов десять из зала были мои - это даже очень много.
- На молодую аудиторию вы работаете?
- Нет, театр стареет. Молодые актеры не собираются здесь задерживаться, а для молодых должны играть молодые, мы можем изображать их пап, мам. С этим в Молодечно большие проблемы - давай план, давай спектакли - а о том, что будет потом, никто не думает.
- В этом спектакле вы и актер, и режиссер одновременно. Насколько это сложно?
- Тяжело контролировать себя со стороны, даже внутренний контроль непросто дается. Когда спектакль придумывался, очень много людей мне помогали. И художник-постановщик, который делал все эти конструкции, и жена моя, которая за четыре дня до премьеры сказала, что у меня на лбу написано «провал». Нужно было как-то держать ритм, интонировать. Сейчас мне 43, а сделал все это в 35 - не представляю как, это было безумие какое-то. Но со временем все улеглось, обкаталось. Когда работаешь на зал, можно что-то попробовать, что-то возникает спонтанно - и движения, и интонация, и пластика. Когда видишь, как реагирует публика, ты как профессионал, должен зафиксировать это в голове и на следующий раз попробовать воспроизвести.
У нас проблема с художественными руководителями, они приходят, задерживаются год-два и уходят. Должен придти какой-то человек извне, который был бы заинтересован в том, чтобы этот театр поднять. Это проблема дирекции, которая должна задуматься о том, что будет потом.
- Вы не пробовали писать собственные тексты?
- Раньше я вел свой блог в Интернете. Записывал то, что происходило в театре, свои личные наблюдения, пытался облечь их в литературную форму. Для того, чтобы написать свою пьесу, должен случиться какой-то сильный толчок и реальная история, о которой стоит писать.
В этом спектакле своя история, которую написал Ярослав Стельмах. Это практически сюжет из его жизни. Его папа был очень известным писателем, и какие-то моменты автор взял из собственного детства. В оригинале это очень большой текст - два часа с антрактом.
- Можно сказать, что для вас театр - это настоящая ценность?
- Если отвечать абсолютно цинично, я давно не работал здесь в хорошей психологической работе. То, что было заложено когда-то в долбанной самодеятельности - это открылось. Провинция съедает все идеи. Потому что здесь ставится то, что идёт на «ха-ха», на кассу.
- Бывает, что знакомитесь с поклонниками и продолжаете общаться?
- Сейчас это затихло. Раньше были люди, которые приходили на все спектакли. Ажиотаж в хорошем смысле слова спал. Я сравниваю Молодечно с городом в «Сто лет одиночества» Маркеса. Оно как Макондо, которое выросло само по себе, и однажды исчезнет.
- Чем помимо театра занимаетесь?
- Помимо театра я очень злой папаша, и одновременно очень любящий. Еще по быту у меня есть безумная страсть к уборке и стирке. Когда-то я взял стиральную машину в рассрочку, появилась любовь все отсортировать - сижу, смотрю, как жизнь крутится. Еще была такая страсть к кулинарии. Она была просто безумной. Когда в первый год мы поженились с Ларисой, я постоянно готовил. Как-то отмечал День рождения, пригласил много гостей и три четырехлитровых тазика салатов я строгал один. Еще у меня были пицца и пироги. Жена приготовила отбивные. Мне доставляло удовольствие все это измельчать, красиво смешивать, делать со вкусом.
- Порадуйте на прощание. Чего нам от вас ожидать?
- Пока ничего (смеется). Такой печальный период, когда Ромео ушел, а Гамлета никто не приедет ставить. Скажем словами Шекспира: «Дальше тишина». Но это временная тишина, затишье перед бурей…
Вечерами Олега Чеченева можно видеть в местных кафе. Порой он сидит один, спокойно пьет кофе. Видно, что артист хорошо отыграл, выложился, теперь он успокаивается, приходит в себя, смотрит на весь этот театр вокруг…