их любить надо...
посмотрели с Ваней вчера фильм Пацаны. Ириша, спасибо тебе за него огромное...
Ваня сначала кричал, не обращая внимания на фильм, что это звери, это не люди, он их знает, их можно только бить, сильно, больно, но не исправить. а потом успокоился... и смотрел, молча, с интересом... потому что какие бы они ни были - они - дети. они дети. и значит исправить что-то ещё не поздно.
я тоже "хочу быть как Паша". мне, конечно, слабо, но хоть самую чуточку....
нашла рецензию на фильм. эмоциональную, добрую, мне понравилась:)
Пацаны
Художественный фильм
Автор сценария - Ю. Клепиков
Режиссер - Д. Леонова
Оператор - Ю. Еекслер
Ленфильм. 1983 г.
Сначала будет звук - негромкий аккорд, напоминающий отдаленный тревожный удар колокола. И тут же на экране возникнет мальчишечье лицо: "Мечта?.. Не-а... Я не мечтаю...". Будут сменятся лица и звучать из-за кадра все новые вопросы. Пацаны отвечают спокойно, раздумчиво, без бравады - понятно, что с собеседником они накоротке. "Выпивать когда начал?" - "Пить?.. Да уж и не помню". - "Человека ударить можешь?" - "Могу". - "За что?" - "Даже просто так; могу..." - "И удовольствие получишь?" - "Ага...". И так - спокойно, без стеснения - о том, что расслабляются - напиваясь. А потом идут на дело: например, пьяных после получки трясти. И только на один вопрос никто из них не сможет ответить: "Что такое добрый человек?"...
В истории кино случаются фильмы уникальные, ни на что другое не похожие. "Пацаны" Динары Асановой по сценарию Юрия Клепикова именно такой.
Появился он в эпоху глубочайшего застоя, кинематограф которого отличала летаргическая, обморочная вялость. На экране преобладали герои преклонного возраста, влюбляющиеся и умирающие от инфаркта или старых ран в руководящем кресле или в стогу сена (смотря что выводили авторы на первый план - гражданский пафос или лирическую линию). Молодежь же или выполняла функцию чисто служебную - подчеркивая своей асоциальностью, индифферентностью героизм, патриотизм и энтузиазм отцов и дедов, или же - чаще - появлялась в виде агрессивной, безликой стаи, угрожающей покою, благополучию, а нередко и жизни героев "подлинных". Кинематограф отражал, проецировал "коллективное бессознательное" - старшее поколение, занимавшее все ведущие позиции, осознавая крайнее неблагополучие общества, постыдно перекладывало вину за происходящее на собственных детей...
Создатели же "Пацанов" - заглянули в глаза и в душу тем самым подросткам, которые оказались не нужны ни семье, ни государству. И пришли к выводу: "Мы сами им плохая компания. Нам с ними трудно - они в нас больше не верят. Не верят в то, что недоброе в себе надо победить" (Динара Асанова).
Фильм сделан намеренно аскетично, лишь в нескольких эпизодах - как мотив освобождения, раскрепощения, счастья - прорвется поэзия единения с природой. Настырно бьющее, слепящее предвечернее солнце сквозь несущиеся мимо деревья - это путь Кирея домой, в лагерь после КПЗ, "воронка", зала суда... Потом он же, счастливый, с воплем покатится с холмика по высокой цветущей траве и замрет, наслаждаясь... Да разве еще - купание Маргариты, его сестренки... Все остальное выдержано в документальной манере. Есть и просто документальные съемки - эпизоды, в которых пацаны отвечают на вопросы. И хотя от их ответов порой пробирает озноб - почему-то вместо страха или высокомерной брезгливости испытываешь к ним интерес и сострадание, и чем дальше движется фильм, тем острее и смущение, и стыд, и чувство вины. И желание заглянуть в глаза собственному ребенку, понять его, приблизиться, обогреть и защитить. И - другу твоего ребенка. И - незнакомому подростку. Не пройти мимо. Остановиться. Помочь. Осознав наконец не только умом - сердцем, что это наши дети и это мы сделали их такими. Думаю, это главное, чего добивались авторы.
...Из "воронка" выводят пацана. Наголо остриженный, щуплый, он идет, заложив, как: и положено арестанту, руки за спину - между двумя милиционерами, не доставая им даже до плеча. Так они поднимутся по лестнице в зал суда, где кроме судебных заседателей будет только один человек - большеротая, глазастая девчонка-подросток Маргоша (Ольга Машная), сестра арестанта Вовы Киреева. Никого больше его судьба не интересует.
Ни слова в защиту подростков еще не сказано (потом их будет много произнесено - и Пашей, и даже в текстах песен, которые поют ребята). А авторская позиция уже заявлена: дети беззащитны и одиноки перед карающей властью. Судьи сурою перечислят Вовины "гнусные поступки" - украл из квартиры, куда пришел под видом сбора макулатуры, банку варенья и книгу. Стащил микроскоп из школы. Отнял у старушки четыре рубля, а она на них два дня живет... Если на предыдущие обвинения он огрызался, то тут почти прошепчет, не поднимая глаз: "Я не знал.- Простите меня".
Те, кто судят его, - люди, очевидно, небездушные и незлые, но их осуждение, категорическое неприятие, отчужденность очевидны. И отправился бы Кирей на два года в колонию для несовершеннолетних, где более сильные и закоренелые насаждают принцип "чечевэ" (человек человеку волк), если бы не Паша - Павел Васильевич Антонов, руководитель трудового спортивного лагеря.
Это он объяснит судьям - в какой семье и в каких чудовищных условиях живет этот мальчишка. Это он скажет, что раз Вове стыдно, значит, у него есть совесть и он не пропащий человек Это он поручится за пацана и попросит выпустить его под свою личную ответственность. И ему поверят.
Герою Валерия Приемыхова невозможно не поверить, настолько он настоящий, настолько искренне он существует в образе Паши - бывшего спортсмена, презревшего карьеру ради того, чтобы этим одиноким, озлобившимся пацанам было к кому прислониться, чтобы любить их и жалеть, стать им сразу и папой, и братом, и другом, и учителем. Чтобы они знали - есть человек, которому ты небезразличен. Словам пацаны не верят. Они поверили Паше, потому что убедились на деле - он не оставит в беде, отобьет, защитит, восстановит справедливость.
Приемыхов живет на экране с такой страстью, с такой верой в правоту своего дела, в то, что у этих пацанов - даже у наглого подонка Зайцева - можно "разбудить сердце", что можно, можно любого из них "привести к самому себе, вернуть людям", - что и зритель начинает верить в это. У Паши пунктик: он убежден, что главное - добиться, чтобы человеку стало стыдно перед самим собой, не перед другими только, а именно - наедине с самим собой. И верит, что для этого достаточно просто любить их. Конечно, Паша - уникальный, прирожденный педагог, тут с собственным-то ребенком - родным, кровным, единственным - так трудно бывает найти верный тон, нужные слова. А он - интуитивно, сердцем - знает, как поступать. В отличие от профессионального педагога Олега Павловича, имеющего в дипломе пятерку по психологии, - ребят он терпеть не может, они его презирают.
Поражает, насколько точно и тонко играют ребята. Вечер, ужин, традиционные поздравления именинникам с раздачей конфет. Радостные вопли, хлопанье по спине, плечам, дружные аплодисменты. И - полная тишина, когда Паша поздравляет Олега Павловича. Скучающие лица, демонстративный интерес к содержимому тарелок, ускользающие взгляды. В таких случаях говорят: стоял как оплеванный... И лишь после настойчивых хлопков Паши раздаются ленивые, редкие, вялые аплодисменты, при этом на всех лицах написано: "Паша, исключительно потому, что ты настаиваешь."
Удивительно выразительны лица ребят, их глаза (в картине вообще очень много крупных планов, много глаз). Глаза Зайцева, когда он встречает взгляд Паши, вернувшись в лагерь после наглого побега-предательства, которым он оттолкнул даже своего верного друга-раба Рублева, На губах - вызывающая ухмылка: мне, мол, все равно, что вы обо мне думаете... А в глазах - Паша, умоляю, не гони...
Паша не гонит. Он жестоко, как опытный наездник или дрессировщик, проверяет, насколько "укрощен" этот "необъезженный мустанг". Стерпит ли (понимает ведь, что заслуженное) пренебрежение: все ужинают - ему тарелку не дали (не заработал!). Кривится, примачивает фингал под глазом (не удержали-таки Рублева, достал) - но терпит. Крутит башкой, но молчит и тогда, когда Паша прикрикивает на его малолетних "шестерок" (робея под взглядами Зайцева, они не решаются есть). Все - кончилась зайцевская власть.
И у Паши бывают минуты слабости. Но самое потрясающее, что даже его срыв превращается в воспитательный акт. Как взбешен он погромом, устроенным в лагере, когда усталый, за полночь, возвращается из деревни, где за драку - несправедливо, считают пацаны, деревенские первые начали - сидят в милиции несколько ребят из лагеря. Как яростно он колотит в рельс, вызывая их среди ночи из палаток! Какие резкие, жестокие слова срываются с его губ! Многим он напомнит прилюдно - из какого дерьма их вытащил! И все время будет требовать: "В глаза! В глаза мне смотреть!! Дармоеды, подонки, животные!.. Простить?! Нет! Я вас не прощаю!". Только от человека, которого очень любишь и уважаешь, можно стерпеть такое.- Устыдиться за содеянное. Пожалеть его, по их вине сорвавшегося. Осознать, что своим дурацким бунтом поставили под удар саму идею существования такого лагеря. Пашу подставили! Поэтому пацаны, посовещавшись, решают, что нужно срочно исправить хотя бы то, что еще можно исправить, - навести порядок в лагере и к утру закончить работу, которую, забастовав, бросили днем..
Основные события происходят в лагере для "трудновоспитуемых", расположенном в лесу, на реке, далеко от станции. Это возможность изолировать детей от общества и общество от них. И тут, как говорится, "еще неизвестно, кому повезло": "нештатная" ситуация, повлекшая за собой бунт, возникает как раз по вине взрослых.
И родительские дни - это тоже всякий раз не только праздник, но и большая головная боль: чей-то папаша уже с утра лыка не вяжет, кому-то - несмотря на проверки - сердобольные родственнички привозят спиртное и сигареты, кто-то так и не дождался мамы - опять запила...
У Зайцева родители вполне респектабельные. Но чем могут помочь такие мама и папа (скорее, отчим - слишком молод рядом с мамой и не скрывает своей неприязни к подростку), которые привычно-раздраженно грызутся между собой, не стесняясь Паши, его предложение взять в отпуск сына воспринимают как бесстыдное посягательство на их законный отдых, а на встречу с "сыночком Андрюшенькой" согласны пожертвовать от силы два часа, а впрочем, и часа хватит...
Да, авторы отнюдь не скрывают, что корень зла видят в самих взрослых - они откровенно и однозначно на стороне пацанов.
Ребята живут в палатках, питаются на то, что заработают. Каждый вечер перед ужином Паша предлагает подумать, что доброго и полезного каждый сделал за день. Каждый вечер подводят итоги работе отрядов, считают очки, наказывают провинившихся, поздравляют именинников. Награда за хороший день - танцы для всех! Спартанский быт. Работа в совхозе. Футбол до упаду. Танцы до утра. Лес и река. Можно закатиться в высоченную траву. Можно купаться до посинения. С одной стороны - свобода и самостоятельность, с другой - подотчетность и надзор. Но понимаешь, что "надзор" этот большинству не в тягость, а в радость: о тебе беспокоятся, с тебя требуют, с тобой считаются.
С каким наслаждением, как отчаянно весело пацаны дерут глотки, распевая под гитару задушевные песни (Виталия Черницкого на слова Виктора Большакова)... Каждый день - гвалт, грохот, ор магнитофонов, галдеж. Любой взрослый от всего этого через полчаса полезет на стенку... Но в Паше самом есть что-то от пацана. Он может и свистнуть по-разбойничьи, вызывая ребят из палаток. И презрительно, по-блатному, сплюнуть сквозь зубы - исчерпывающе выразив свое отношение к родителям Зайцева. И серьезно и с чувством петь вместе с мальчишками ахмадулинский романс. И хохотать, и дурачиться.. Думаю, Приемыхову приходилось еще трудней, чем можно предположить, - ведь надо было, чтобы не только мы поверили в истовую одержимость его героя своим делом, надо, чтобы его полюбили и зауважали те ребята, которые снимались в фильме. Потому что большинство из них играли, собственно, себя в предложенных обстоятельствах. И их подлинные судьбы близки судьбам героев. Исполнителей находили при помощи милиции (к кому же еще обращаться в поисках "трудных" подростков). Помните игру в вопросы-ответы: "Можешь ударить человека по лицу?" - "Могу". - "И удовольствие получишь?..." Вопросы задавали, не зная, какой получат ответ...
Пацаны - разные. Кому-то для выпрямления души вполне достаточно, чтобы рядом был "взрослый мужик, которому он может говорить "ты". Другого разве что всеобщий бойкот заставит задуматься.
В центре сюжета - судьбы двух очень разных подростков. Холеного красавца Зайцева, подминающего, порабощающего более слабых, ведомых по характеру. Тут и водка, и попытка изнасилования, и наглый обман - разыграл приступ аппендицита, а когда Паша с Рублевым на колхозном грузовике привезли его, "умирающего", на станцию - вскочил в проходящий состав, да еще и поиздевался над их растерянностью.
И Киреева, по кличке Кирей, - 15-летнего заморыша, которому на вид не дашь больше одиннадцати, - из крайне неблагополучной семьи: мама умерла, отец пьет, водит домой случайных женщин - денег в семье нет, Кирей и его сестра Марго живут на ее пэтэушную стипендию. Мальчишка раздеться не мог на физкультуре - просто потому, что у него не было трусов! Это его, уличенного в мелком воровстве, Паша "вытащит" на суде, добившись отсрочки приговора под свою личную ответственность. Это ему, кинувшемуся на подмогу товарищу в неравной драке, тот, пропуская удары в лицо, будет кричать окровавленным ртом: "Уйди, тебе нельзя - тебя посадят!". Это за ним бросается вместе с Пашей весь лагерь, когда, узнав, что его сестра не выдержала измывательств отца и пыталась наложить на себя руки, он крадет Пашину ракетницу (у которой было самое безобидное назначение - салютовать в знак разрешения традиционных вечерних танцев) - чтобы убить отца, выстрелив ему в лицо.
И толпа "трудных" срывается в едином порыве - не допустить до беды, успеть остановить, не дать совершить непоправимое!
Значит, не пропали Пашины жертвенные труды: вот они, пацаны, летят спасать такого же, как они сами. Бегут, обгоняя запыхавшегося Пашу, даже самые маленькие и слабые, даже Зайцев!
Нельзя надежно отвратить человека от преступления иначе, чем пробудив, утвердив в душе его нравственный закон. Невозможно сделать это с "трудными" пацанами, не очаровав, не купив с потрохами - силой личного примера. Потому самый важный итог - на вопрос, кем ты хочешь стать, спасенный Вовка Киреев ответит: "Как Паша!"
Но Паша, увы, исключение из правил, белая ворона. Бывший сокурсник искренне не может понять: "Значит, правда, что ты ради этой шпаны ушел из спорта! Пашка, брось ты все это! Зарплата - тьфу! Перспектив никаких!.. Плюнь ты на это! Плюнь!"
Перерастает в метафору образ: Паша с пацанами пытается выстроить акробатическую колонну - ох нелегко удержать их одному на своих плечах, - когда все остальные (в данном случае родственники) лишь более или менее заинтересованные созерцатели...
Среди множества ролей, сыгранных Валерием Приемыховым, эта - особенная. Он напитал ее собственной болью, собственным неравнодушием - он совпал с Пашей. После этой роли ему писали и "пацаны", и родители "пацанов", а в кинематографической среде у него сложился прочный имидж "надежного мужика". Более того, самая значительная роль Приемыхова после "Пацанов" - Лузга в фильме "Холодное лето пятьдесят третьего..." Александра Прошкина - как бы выросла из образа Паши Антонова. Это тот же характер в других обстоятельствах, в другом сюжете. И даже самая последняя работа безвременно ушедшего из жизни Валерия Приемыхова "Кто, если не мы" по его книге "Двое с лицами малолетних преступников", где он выступил в трех лицах - сценарист, режиссер, актер - продолжение темы "Пацанов". Точнее - возрождение ее в новых обстоятельствах, когда снова обществу, государству, родителям не до детей.
И как же не хватает такого кино - неравнодушного, страстного, с замечательным героем в центре, с верой в человека. Нет в "Пацанах" ни суперзвезд, ни острого сюжета, ни изощренного изобразительного ряда. Все просто и строго. Авторам, как; и Паше, важно - увидеть глаза. Увидеть лица. В фильме много портретов - в том числе и коллективных: вот группа ребят живописно расположилась на валуне и поет под гитару. Вот - прямо как для фотографии на память - поют вместе с Пашей, к плечу которого припал Кирей, глядя с экрана на нас, глаза в глаза.. Очень много крупных планов: камера всматривается в лица, фиксирует и редкую улыбку на лице Марго, и украдкой стертую ею слезу, и рожицу, состроенную Киреем вороне, и ярость и раскаяние обманутого своим кумиром Зайцевым Рублева, и ставшее некрасивым, мокрое от пота, искаженное гневом лицо Паши Антонова в минуту отчаянья. И сложные, не передаваемые словами выражения лиц. Например, у девушки, которую не сумел защитить любимый: и стыд, и жалость, и еще некий оттенок, позволяющий думать, что она начнет теперь избегать встреч с ним.. Или лицо Саши Белоусова, когда на прямой вопрос Паши: "Боишься Зайцева?" - он не без гордости возразит "Зайцев мне друг!" - а Паша так презрительно-изумленно переспросит: "Дру-уг?!"...
Поразительно достоверные реакции. Каким волшебством можно добиться от непрофессионала такой естественности, таких тонких нюансов переживаний?! Не знаю. "Нет объяснения у чуда, и я на это не мастак" (Г. Шпаликов).
Наталья Милосердова
Ваня сначала кричал, не обращая внимания на фильм, что это звери, это не люди, он их знает, их можно только бить, сильно, больно, но не исправить. а потом успокоился... и смотрел, молча, с интересом... потому что какие бы они ни были - они - дети. они дети. и значит исправить что-то ещё не поздно.
я тоже "хочу быть как Паша". мне, конечно, слабо, но хоть самую чуточку....
нашла рецензию на фильм. эмоциональную, добрую, мне понравилась:)
Пацаны
Художественный фильм
Автор сценария - Ю. Клепиков
Режиссер - Д. Леонова
Оператор - Ю. Еекслер
Ленфильм. 1983 г.
Сначала будет звук - негромкий аккорд, напоминающий отдаленный тревожный удар колокола. И тут же на экране возникнет мальчишечье лицо: "Мечта?.. Не-а... Я не мечтаю...". Будут сменятся лица и звучать из-за кадра все новые вопросы. Пацаны отвечают спокойно, раздумчиво, без бравады - понятно, что с собеседником они накоротке. "Выпивать когда начал?" - "Пить?.. Да уж и не помню". - "Человека ударить можешь?" - "Могу". - "За что?" - "Даже просто так; могу..." - "И удовольствие получишь?" - "Ага...". И так - спокойно, без стеснения - о том, что расслабляются - напиваясь. А потом идут на дело: например, пьяных после получки трясти. И только на один вопрос никто из них не сможет ответить: "Что такое добрый человек?"...
В истории кино случаются фильмы уникальные, ни на что другое не похожие. "Пацаны" Динары Асановой по сценарию Юрия Клепикова именно такой.
Появился он в эпоху глубочайшего застоя, кинематограф которого отличала летаргическая, обморочная вялость. На экране преобладали герои преклонного возраста, влюбляющиеся и умирающие от инфаркта или старых ран в руководящем кресле или в стогу сена (смотря что выводили авторы на первый план - гражданский пафос или лирическую линию). Молодежь же или выполняла функцию чисто служебную - подчеркивая своей асоциальностью, индифферентностью героизм, патриотизм и энтузиазм отцов и дедов, или же - чаще - появлялась в виде агрессивной, безликой стаи, угрожающей покою, благополучию, а нередко и жизни героев "подлинных". Кинематограф отражал, проецировал "коллективное бессознательное" - старшее поколение, занимавшее все ведущие позиции, осознавая крайнее неблагополучие общества, постыдно перекладывало вину за происходящее на собственных детей...
Создатели же "Пацанов" - заглянули в глаза и в душу тем самым подросткам, которые оказались не нужны ни семье, ни государству. И пришли к выводу: "Мы сами им плохая компания. Нам с ними трудно - они в нас больше не верят. Не верят в то, что недоброе в себе надо победить" (Динара Асанова).
Фильм сделан намеренно аскетично, лишь в нескольких эпизодах - как мотив освобождения, раскрепощения, счастья - прорвется поэзия единения с природой. Настырно бьющее, слепящее предвечернее солнце сквозь несущиеся мимо деревья - это путь Кирея домой, в лагерь после КПЗ, "воронка", зала суда... Потом он же, счастливый, с воплем покатится с холмика по высокой цветущей траве и замрет, наслаждаясь... Да разве еще - купание Маргариты, его сестренки... Все остальное выдержано в документальной манере. Есть и просто документальные съемки - эпизоды, в которых пацаны отвечают на вопросы. И хотя от их ответов порой пробирает озноб - почему-то вместо страха или высокомерной брезгливости испытываешь к ним интерес и сострадание, и чем дальше движется фильм, тем острее и смущение, и стыд, и чувство вины. И желание заглянуть в глаза собственному ребенку, понять его, приблизиться, обогреть и защитить. И - другу твоего ребенка. И - незнакомому подростку. Не пройти мимо. Остановиться. Помочь. Осознав наконец не только умом - сердцем, что это наши дети и это мы сделали их такими. Думаю, это главное, чего добивались авторы.
...Из "воронка" выводят пацана. Наголо остриженный, щуплый, он идет, заложив, как: и положено арестанту, руки за спину - между двумя милиционерами, не доставая им даже до плеча. Так они поднимутся по лестнице в зал суда, где кроме судебных заседателей будет только один человек - большеротая, глазастая девчонка-подросток Маргоша (Ольга Машная), сестра арестанта Вовы Киреева. Никого больше его судьба не интересует.
Ни слова в защиту подростков еще не сказано (потом их будет много произнесено - и Пашей, и даже в текстах песен, которые поют ребята). А авторская позиция уже заявлена: дети беззащитны и одиноки перед карающей властью. Судьи сурою перечислят Вовины "гнусные поступки" - украл из квартиры, куда пришел под видом сбора макулатуры, банку варенья и книгу. Стащил микроскоп из школы. Отнял у старушки четыре рубля, а она на них два дня живет... Если на предыдущие обвинения он огрызался, то тут почти прошепчет, не поднимая глаз: "Я не знал.- Простите меня".
Те, кто судят его, - люди, очевидно, небездушные и незлые, но их осуждение, категорическое неприятие, отчужденность очевидны. И отправился бы Кирей на два года в колонию для несовершеннолетних, где более сильные и закоренелые насаждают принцип "чечевэ" (человек человеку волк), если бы не Паша - Павел Васильевич Антонов, руководитель трудового спортивного лагеря.
Это он объяснит судьям - в какой семье и в каких чудовищных условиях живет этот мальчишка. Это он скажет, что раз Вове стыдно, значит, у него есть совесть и он не пропащий человек Это он поручится за пацана и попросит выпустить его под свою личную ответственность. И ему поверят.
Герою Валерия Приемыхова невозможно не поверить, настолько он настоящий, настолько искренне он существует в образе Паши - бывшего спортсмена, презревшего карьеру ради того, чтобы этим одиноким, озлобившимся пацанам было к кому прислониться, чтобы любить их и жалеть, стать им сразу и папой, и братом, и другом, и учителем. Чтобы они знали - есть человек, которому ты небезразличен. Словам пацаны не верят. Они поверили Паше, потому что убедились на деле - он не оставит в беде, отобьет, защитит, восстановит справедливость.
Приемыхов живет на экране с такой страстью, с такой верой в правоту своего дела, в то, что у этих пацанов - даже у наглого подонка Зайцева - можно "разбудить сердце", что можно, можно любого из них "привести к самому себе, вернуть людям", - что и зритель начинает верить в это. У Паши пунктик: он убежден, что главное - добиться, чтобы человеку стало стыдно перед самим собой, не перед другими только, а именно - наедине с самим собой. И верит, что для этого достаточно просто любить их. Конечно, Паша - уникальный, прирожденный педагог, тут с собственным-то ребенком - родным, кровным, единственным - так трудно бывает найти верный тон, нужные слова. А он - интуитивно, сердцем - знает, как поступать. В отличие от профессионального педагога Олега Павловича, имеющего в дипломе пятерку по психологии, - ребят он терпеть не может, они его презирают.
Поражает, насколько точно и тонко играют ребята. Вечер, ужин, традиционные поздравления именинникам с раздачей конфет. Радостные вопли, хлопанье по спине, плечам, дружные аплодисменты. И - полная тишина, когда Паша поздравляет Олега Павловича. Скучающие лица, демонстративный интерес к содержимому тарелок, ускользающие взгляды. В таких случаях говорят: стоял как оплеванный... И лишь после настойчивых хлопков Паши раздаются ленивые, редкие, вялые аплодисменты, при этом на всех лицах написано: "Паша, исключительно потому, что ты настаиваешь."
Удивительно выразительны лица ребят, их глаза (в картине вообще очень много крупных планов, много глаз). Глаза Зайцева, когда он встречает взгляд Паши, вернувшись в лагерь после наглого побега-предательства, которым он оттолкнул даже своего верного друга-раба Рублева, На губах - вызывающая ухмылка: мне, мол, все равно, что вы обо мне думаете... А в глазах - Паша, умоляю, не гони...
Паша не гонит. Он жестоко, как опытный наездник или дрессировщик, проверяет, насколько "укрощен" этот "необъезженный мустанг". Стерпит ли (понимает ведь, что заслуженное) пренебрежение: все ужинают - ему тарелку не дали (не заработал!). Кривится, примачивает фингал под глазом (не удержали-таки Рублева, достал) - но терпит. Крутит башкой, но молчит и тогда, когда Паша прикрикивает на его малолетних "шестерок" (робея под взглядами Зайцева, они не решаются есть). Все - кончилась зайцевская власть.
И у Паши бывают минуты слабости. Но самое потрясающее, что даже его срыв превращается в воспитательный акт. Как взбешен он погромом, устроенным в лагере, когда усталый, за полночь, возвращается из деревни, где за драку - несправедливо, считают пацаны, деревенские первые начали - сидят в милиции несколько ребят из лагеря. Как яростно он колотит в рельс, вызывая их среди ночи из палаток! Какие резкие, жестокие слова срываются с его губ! Многим он напомнит прилюдно - из какого дерьма их вытащил! И все время будет требовать: "В глаза! В глаза мне смотреть!! Дармоеды, подонки, животные!.. Простить?! Нет! Я вас не прощаю!". Только от человека, которого очень любишь и уважаешь, можно стерпеть такое.- Устыдиться за содеянное. Пожалеть его, по их вине сорвавшегося. Осознать, что своим дурацким бунтом поставили под удар саму идею существования такого лагеря. Пашу подставили! Поэтому пацаны, посовещавшись, решают, что нужно срочно исправить хотя бы то, что еще можно исправить, - навести порядок в лагере и к утру закончить работу, которую, забастовав, бросили днем..
Основные события происходят в лагере для "трудновоспитуемых", расположенном в лесу, на реке, далеко от станции. Это возможность изолировать детей от общества и общество от них. И тут, как говорится, "еще неизвестно, кому повезло": "нештатная" ситуация, повлекшая за собой бунт, возникает как раз по вине взрослых.
И родительские дни - это тоже всякий раз не только праздник, но и большая головная боль: чей-то папаша уже с утра лыка не вяжет, кому-то - несмотря на проверки - сердобольные родственнички привозят спиртное и сигареты, кто-то так и не дождался мамы - опять запила...
У Зайцева родители вполне респектабельные. Но чем могут помочь такие мама и папа (скорее, отчим - слишком молод рядом с мамой и не скрывает своей неприязни к подростку), которые привычно-раздраженно грызутся между собой, не стесняясь Паши, его предложение взять в отпуск сына воспринимают как бесстыдное посягательство на их законный отдых, а на встречу с "сыночком Андрюшенькой" согласны пожертвовать от силы два часа, а впрочем, и часа хватит...
Да, авторы отнюдь не скрывают, что корень зла видят в самих взрослых - они откровенно и однозначно на стороне пацанов.
Ребята живут в палатках, питаются на то, что заработают. Каждый вечер перед ужином Паша предлагает подумать, что доброго и полезного каждый сделал за день. Каждый вечер подводят итоги работе отрядов, считают очки, наказывают провинившихся, поздравляют именинников. Награда за хороший день - танцы для всех! Спартанский быт. Работа в совхозе. Футбол до упаду. Танцы до утра. Лес и река. Можно закатиться в высоченную траву. Можно купаться до посинения. С одной стороны - свобода и самостоятельность, с другой - подотчетность и надзор. Но понимаешь, что "надзор" этот большинству не в тягость, а в радость: о тебе беспокоятся, с тебя требуют, с тобой считаются.
С каким наслаждением, как отчаянно весело пацаны дерут глотки, распевая под гитару задушевные песни (Виталия Черницкого на слова Виктора Большакова)... Каждый день - гвалт, грохот, ор магнитофонов, галдеж. Любой взрослый от всего этого через полчаса полезет на стенку... Но в Паше самом есть что-то от пацана. Он может и свистнуть по-разбойничьи, вызывая ребят из палаток. И презрительно, по-блатному, сплюнуть сквозь зубы - исчерпывающе выразив свое отношение к родителям Зайцева. И серьезно и с чувством петь вместе с мальчишками ахмадулинский романс. И хохотать, и дурачиться.. Думаю, Приемыхову приходилось еще трудней, чем можно предположить, - ведь надо было, чтобы не только мы поверили в истовую одержимость его героя своим делом, надо, чтобы его полюбили и зауважали те ребята, которые снимались в фильме. Потому что большинство из них играли, собственно, себя в предложенных обстоятельствах. И их подлинные судьбы близки судьбам героев. Исполнителей находили при помощи милиции (к кому же еще обращаться в поисках "трудных" подростков). Помните игру в вопросы-ответы: "Можешь ударить человека по лицу?" - "Могу". - "И удовольствие получишь?..." Вопросы задавали, не зная, какой получат ответ...
Пацаны - разные. Кому-то для выпрямления души вполне достаточно, чтобы рядом был "взрослый мужик, которому он может говорить "ты". Другого разве что всеобщий бойкот заставит задуматься.
В центре сюжета - судьбы двух очень разных подростков. Холеного красавца Зайцева, подминающего, порабощающего более слабых, ведомых по характеру. Тут и водка, и попытка изнасилования, и наглый обман - разыграл приступ аппендицита, а когда Паша с Рублевым на колхозном грузовике привезли его, "умирающего", на станцию - вскочил в проходящий состав, да еще и поиздевался над их растерянностью.
И Киреева, по кличке Кирей, - 15-летнего заморыша, которому на вид не дашь больше одиннадцати, - из крайне неблагополучной семьи: мама умерла, отец пьет, водит домой случайных женщин - денег в семье нет, Кирей и его сестра Марго живут на ее пэтэушную стипендию. Мальчишка раздеться не мог на физкультуре - просто потому, что у него не было трусов! Это его, уличенного в мелком воровстве, Паша "вытащит" на суде, добившись отсрочки приговора под свою личную ответственность. Это ему, кинувшемуся на подмогу товарищу в неравной драке, тот, пропуская удары в лицо, будет кричать окровавленным ртом: "Уйди, тебе нельзя - тебя посадят!". Это за ним бросается вместе с Пашей весь лагерь, когда, узнав, что его сестра не выдержала измывательств отца и пыталась наложить на себя руки, он крадет Пашину ракетницу (у которой было самое безобидное назначение - салютовать в знак разрешения традиционных вечерних танцев) - чтобы убить отца, выстрелив ему в лицо.
И толпа "трудных" срывается в едином порыве - не допустить до беды, успеть остановить, не дать совершить непоправимое!
Значит, не пропали Пашины жертвенные труды: вот они, пацаны, летят спасать такого же, как они сами. Бегут, обгоняя запыхавшегося Пашу, даже самые маленькие и слабые, даже Зайцев!
Нельзя надежно отвратить человека от преступления иначе, чем пробудив, утвердив в душе его нравственный закон. Невозможно сделать это с "трудными" пацанами, не очаровав, не купив с потрохами - силой личного примера. Потому самый важный итог - на вопрос, кем ты хочешь стать, спасенный Вовка Киреев ответит: "Как Паша!"
Но Паша, увы, исключение из правил, белая ворона. Бывший сокурсник искренне не может понять: "Значит, правда, что ты ради этой шпаны ушел из спорта! Пашка, брось ты все это! Зарплата - тьфу! Перспектив никаких!.. Плюнь ты на это! Плюнь!"
Перерастает в метафору образ: Паша с пацанами пытается выстроить акробатическую колонну - ох нелегко удержать их одному на своих плечах, - когда все остальные (в данном случае родственники) лишь более или менее заинтересованные созерцатели...
Среди множества ролей, сыгранных Валерием Приемыховым, эта - особенная. Он напитал ее собственной болью, собственным неравнодушием - он совпал с Пашей. После этой роли ему писали и "пацаны", и родители "пацанов", а в кинематографической среде у него сложился прочный имидж "надежного мужика". Более того, самая значительная роль Приемыхова после "Пацанов" - Лузга в фильме "Холодное лето пятьдесят третьего..." Александра Прошкина - как бы выросла из образа Паши Антонова. Это тот же характер в других обстоятельствах, в другом сюжете. И даже самая последняя работа безвременно ушедшего из жизни Валерия Приемыхова "Кто, если не мы" по его книге "Двое с лицами малолетних преступников", где он выступил в трех лицах - сценарист, режиссер, актер - продолжение темы "Пацанов". Точнее - возрождение ее в новых обстоятельствах, когда снова обществу, государству, родителям не до детей.
И как же не хватает такого кино - неравнодушного, страстного, с замечательным героем в центре, с верой в человека. Нет в "Пацанах" ни суперзвезд, ни острого сюжета, ни изощренного изобразительного ряда. Все просто и строго. Авторам, как; и Паше, важно - увидеть глаза. Увидеть лица. В фильме много портретов - в том числе и коллективных: вот группа ребят живописно расположилась на валуне и поет под гитару. Вот - прямо как для фотографии на память - поют вместе с Пашей, к плечу которого припал Кирей, глядя с экрана на нас, глаза в глаза.. Очень много крупных планов: камера всматривается в лица, фиксирует и редкую улыбку на лице Марго, и украдкой стертую ею слезу, и рожицу, состроенную Киреем вороне, и ярость и раскаяние обманутого своим кумиром Зайцевым Рублева, и ставшее некрасивым, мокрое от пота, искаженное гневом лицо Паши Антонова в минуту отчаянья. И сложные, не передаваемые словами выражения лиц. Например, у девушки, которую не сумел защитить любимый: и стыд, и жалость, и еще некий оттенок, позволяющий думать, что она начнет теперь избегать встреч с ним.. Или лицо Саши Белоусова, когда на прямой вопрос Паши: "Боишься Зайцева?" - он не без гордости возразит "Зайцев мне друг!" - а Паша так презрительно-изумленно переспросит: "Дру-уг?!"...
Поразительно достоверные реакции. Каким волшебством можно добиться от непрофессионала такой естественности, таких тонких нюансов переживаний?! Не знаю. "Нет объяснения у чуда, и я на это не мастак" (Г. Шпаликов).
Наталья Милосердова