Два перевода
-
Когда умерли автобусы
В ночь, когда умерли автобусы, я сидел на скамеечке у автобусной остановки. Рассматривал дырочки, пробитые в проездном, пытался понять, на что они похожи. Одна дырочка напоминала зайца, она нравилась мне больше всего.
Все остальные дырочки, сколько я в них ни вглядывался, оставались просто дырочками. «Мы уже час ждем, - жалобно вздохнул сонный старичок. - Даже больше. Черт бы их побрал, эти автобусные компании. Деньги у правительства брать - это они быстро справляются, а потом сдохнуть можно, пока они приедут». Нажаловавшись, старичок поправил берет и опять уснул. Я улыбнулся его сомкнутым векам и вернулся к дырочкам, которые выглядели, как дырочки, и к терпеливому ожиданию.
Мимо остановки пробежал потный паренек.
На бегу он повернулся к нам и крикнул сдавленным, задыхающимся голосом: «Не ждите, автобусы умерли, все!» Он побежал дальше и уже на достаточном расстоянии от нас остановился, уперся рукой в левый бок и снова повернулся к нам, как будто забыл сказать что-то важное. Слезы и пот блестели на его щеках. «Все!» - истерически крикнул он, развернулся и побежал дальше. Старичок испуганно открыл глаза: «Что этот мишигинер хочет?» - «Ничего, дедушка, ничего», - пробормотал я. Подняв рюкзак с земли, я пошел к шоссе. «Эй, мальчик, ты куда?» - крикнул мне вслед старичок.
Около старой шоколадной фабрики на автобусной остановке ждали парень и девушка, играли пальцами в игру, правила которой мне никогда не удавалось понял. «Эй! - крикнул мне парень. - Ты не знаешь, что случилось с автобусами?» Большой палец ее руки касался его запястья. Я пожал плечами. «Может, они бастуют, - сказал он ей у меня за спиной. - Тебе стоило бы остаться ночевать у меня, уже поздно».
Я поправил лямки рюкзака, болтавшегося за спиной. Автобусные остановки вдоль всего шоссе осиротели - видимо, пассажиры отчаялись и разошлись по домам. Им было наплевать, что автобусы не приехали. Я шел все дальше и дальше на юг.
Первый труп я увидел на улице Линкольна, он лежал на спине, весь скрюченный. Рассеченное водительское стекло было залито густой тормозной жидкостью. Я преклонил колена и протер рукавом козырек. Это был сорок второй.
Мне, кажется, ни разу не довелось на нем ехать. Он вроде бы из Петах-Тиквы, откуда-то оттуда. Пустой автобус, лежащий на спине посреди улицы Линкольна, - я не мог понять, почему это так грустно.
На центральной автобусной станции они валялись сотнями, реки бензина вытекали из их разорванных тел, их кишки вывалились наружу и распластались по асфальту, сочась черной кровью. Десятки убитых горем людей сидели на станции, надеясь услышать всхлип мотора, выискивая полными слез глазами вращающееся колесо.
Один человек в фуражке контролера ходил среди пассажиров и пытался их утешать: «Это, наверное, только здесь. В Хайфе их еще целая куча, скоро они приедут, все будет хорошо!» Но все понимали - и он тоже, - что никто не остался в живых.
Мне сказали, что продавец малаби поджег свой мотоцикл и ушел домой, что кассеты в соседнем киоске распались от боли, что даже солдаты, смотревшие на дорогу усталыми глазами, не улыбались, когда добрались до дома, - даже они горевали. Я нашел себе пустую станционную скамейку, лег на нее и закрыл глаза. Дырочки на проездном по-прежнему выглядели просто дырочками.
Ночь, когда умерли автобусы
В ту ночь, когда умерли автобусы, я сидел на остановке и ждал. Рассматривал дырки, пробитые в проездном, стараясь понять, на кого они похожи. Там была одна, похожая на кролика, мне она больше всего нравилась. Другие, сколько бы я на них ни смотрел, все равно выглядели дырками.
- Уже час мы ждем, - пробормотал сонный старик, - даже больше. Эти автобусные компании, черт бы их побрал! Деньги у правительства они умеют брать очень даже быстро, но пока доедут, можно концы отдать.
Старик замолчал, поправил на голове берет и опять заснул. Я улыбнулся его закрытым глазам и снова вернулся к дыркам, которые по-прежнему были дырками. Я терпеливо ждал перемен.
Мимо остановки промелькнул взмокревший парень. Не останавливаясь, на бегу, он бросил на нас взгляд и, задыхаясь, крикнул надсадным, воспаленным голосом: "Нечего больше ждать, автобусы вымерли! Все!" И побежал дальше, а когда уже был далеко, остановился, упер левую руку в бок и обернулся к нам, как будто забыл сказать что-то важное. Слезы на его щеках блестели как капли пота. "Все!" - крикнул он истеричным голосом, повернулся и снова побежал. От испуга старик проснулся.
- Чего хотел этот ненормальный?
- Ничего, дедушка, ничего, - пробормотал я, поднял с земли рюкзак и зашагал по обочине шоссе.
- Эй, хлопчик, ты куда? - крикнул мне вслед старик.
Рядом со старой шоколадной фабрикой сидели на остановке парень с девушкой и хлопали друг друга по протянутым ладоням - игра, правил которой я никогда не понимал.
- Эй! - окликнул меня парень, кончиками больших пальцев попадая в ладони девушки, - ты не знаешь, что там случилось с автобусами?
Я пожал плечами.
- Может быть, забастовка, - услышал я, как говорит он девушке, - тебе лучше остаться ночевать у меня, уже поздно.
Я поправил лямку рюкзака, врезавшуюся мне в плечо. Осиротевшие остановки тянулись вдоль всего главного шоссе. Было похоже , что все отчаялись и разошлись по домам. Их совсем не насторожило то, что автобусы не пришли. Я продолжал двигаться на юг.
На улице Линкольна я увидел первого мертвеца, завалившегося на искореженную спину. Черная тормозная жидкость заливала треснутое переднее стекло. Я стал на колени и рукавом рубашки вытер ему запачканный лоб. Это был 42-й. Ни разу мне не случалось с ним ездить. Скорее всего, он из Петах-Тиквы, что-то вроде того. Опустошенный автобус, распростертый на спине посреди улицы Линкольн, - я не мог объяснить самому себе, почему это так печально.
На центральной автостанции были уже сотни поверженных, ручьи горючего вытекали из рваных тел, пролившиеся на асфальт внутренности зияли беззвучны и черны. Десятки людей сидели там совершенно разбитые, надеясь услышать рычание мотора, и со слезами на глазах высматривали какое-нибудь вращающееся колесо. Один, в фуражке кондуктора, суетился между сидящими, стараясь приободрить их: "Это, конечно, только здесь, в Хайфе их еще много, они сейчас придут, все будет в порядке". Но всем, и ему в том числе, было ясно, что в живых не осталось ни одного.
Рассказывали, что продавец злачных восточных сладостей поджег свою велосипедную тележку и отправился домой; что магнитофоны на прилавках с кассетами вокруг сломались от боли; что даже солдаты с усталыми глазами, которые заждались на остановке, вернувшись домой вовсе не улыбались, и даже загрустили. Я нашел покинутую станционную лавку, улегся на ней и закрыл глаза. Дырки в проездном, который лежал у меня в кармане, так и остались просто дырками.
Когда умерли автобусы
В ночь, когда умерли автобусы, я сидел на скамеечке у автобусной остановки. Рассматривал дырочки, пробитые в проездном, пытался понять, на что они похожи. Одна дырочка напоминала зайца, она нравилась мне больше всего.
Все остальные дырочки, сколько я в них ни вглядывался, оставались просто дырочками. «Мы уже час ждем, - жалобно вздохнул сонный старичок. - Даже больше. Черт бы их побрал, эти автобусные компании. Деньги у правительства брать - это они быстро справляются, а потом сдохнуть можно, пока они приедут». Нажаловавшись, старичок поправил берет и опять уснул. Я улыбнулся его сомкнутым векам и вернулся к дырочкам, которые выглядели, как дырочки, и к терпеливому ожиданию.
Мимо остановки пробежал потный паренек.
На бегу он повернулся к нам и крикнул сдавленным, задыхающимся голосом: «Не ждите, автобусы умерли, все!» Он побежал дальше и уже на достаточном расстоянии от нас остановился, уперся рукой в левый бок и снова повернулся к нам, как будто забыл сказать что-то важное. Слезы и пот блестели на его щеках. «Все!» - истерически крикнул он, развернулся и побежал дальше. Старичок испуганно открыл глаза: «Что этот мишигинер хочет?» - «Ничего, дедушка, ничего», - пробормотал я. Подняв рюкзак с земли, я пошел к шоссе. «Эй, мальчик, ты куда?» - крикнул мне вслед старичок.
Около старой шоколадной фабрики на автобусной остановке ждали парень и девушка, играли пальцами в игру, правила которой мне никогда не удавалось понял. «Эй! - крикнул мне парень. - Ты не знаешь, что случилось с автобусами?» Большой палец ее руки касался его запястья. Я пожал плечами. «Может, они бастуют, - сказал он ей у меня за спиной. - Тебе стоило бы остаться ночевать у меня, уже поздно».
Я поправил лямки рюкзака, болтавшегося за спиной. Автобусные остановки вдоль всего шоссе осиротели - видимо, пассажиры отчаялись и разошлись по домам. Им было наплевать, что автобусы не приехали. Я шел все дальше и дальше на юг.
Первый труп я увидел на улице Линкольна, он лежал на спине, весь скрюченный. Рассеченное водительское стекло было залито густой тормозной жидкостью. Я преклонил колена и протер рукавом козырек. Это был сорок второй.
Мне, кажется, ни разу не довелось на нем ехать. Он вроде бы из Петах-Тиквы, откуда-то оттуда. Пустой автобус, лежащий на спине посреди улицы Линкольна, - я не мог понять, почему это так грустно.
На центральной автобусной станции они валялись сотнями, реки бензина вытекали из их разорванных тел, их кишки вывалились наружу и распластались по асфальту, сочась черной кровью. Десятки убитых горем людей сидели на станции, надеясь услышать всхлип мотора, выискивая полными слез глазами вращающееся колесо.
Один человек в фуражке контролера ходил среди пассажиров и пытался их утешать: «Это, наверное, только здесь. В Хайфе их еще целая куча, скоро они приедут, все будет хорошо!» Но все понимали - и он тоже, - что никто не остался в живых.
Мне сказали, что продавец малаби поджег свой мотоцикл и ушел домой, что кассеты в соседнем киоске распались от боли, что даже солдаты, смотревшие на дорогу усталыми глазами, не улыбались, когда добрались до дома, - даже они горевали. Я нашел себе пустую станционную скамейку, лег на нее и закрыл глаза. Дырочки на проездном по-прежнему выглядели просто дырочками.
Ночь, когда умерли автобусы
В ту ночь, когда умерли автобусы, я сидел на остановке и ждал. Рассматривал дырки, пробитые в проездном, стараясь понять, на кого они похожи. Там была одна, похожая на кролика, мне она больше всего нравилась. Другие, сколько бы я на них ни смотрел, все равно выглядели дырками.
- Уже час мы ждем, - пробормотал сонный старик, - даже больше. Эти автобусные компании, черт бы их побрал! Деньги у правительства они умеют брать очень даже быстро, но пока доедут, можно концы отдать.
Старик замолчал, поправил на голове берет и опять заснул. Я улыбнулся его закрытым глазам и снова вернулся к дыркам, которые по-прежнему были дырками. Я терпеливо ждал перемен.
Мимо остановки промелькнул взмокревший парень. Не останавливаясь, на бегу, он бросил на нас взгляд и, задыхаясь, крикнул надсадным, воспаленным голосом: "Нечего больше ждать, автобусы вымерли! Все!" И побежал дальше, а когда уже был далеко, остановился, упер левую руку в бок и обернулся к нам, как будто забыл сказать что-то важное. Слезы на его щеках блестели как капли пота. "Все!" - крикнул он истеричным голосом, повернулся и снова побежал. От испуга старик проснулся.
- Чего хотел этот ненормальный?
- Ничего, дедушка, ничего, - пробормотал я, поднял с земли рюкзак и зашагал по обочине шоссе.
- Эй, хлопчик, ты куда? - крикнул мне вслед старик.
Рядом со старой шоколадной фабрикой сидели на остановке парень с девушкой и хлопали друг друга по протянутым ладоням - игра, правил которой я никогда не понимал.
- Эй! - окликнул меня парень, кончиками больших пальцев попадая в ладони девушки, - ты не знаешь, что там случилось с автобусами?
Я пожал плечами.
- Может быть, забастовка, - услышал я, как говорит он девушке, - тебе лучше остаться ночевать у меня, уже поздно.
Я поправил лямку рюкзака, врезавшуюся мне в плечо. Осиротевшие остановки тянулись вдоль всего главного шоссе. Было похоже , что все отчаялись и разошлись по домам. Их совсем не насторожило то, что автобусы не пришли. Я продолжал двигаться на юг.
На улице Линкольна я увидел первого мертвеца, завалившегося на искореженную спину. Черная тормозная жидкость заливала треснутое переднее стекло. Я стал на колени и рукавом рубашки вытер ему запачканный лоб. Это был 42-й. Ни разу мне не случалось с ним ездить. Скорее всего, он из Петах-Тиквы, что-то вроде того. Опустошенный автобус, распростертый на спине посреди улицы Линкольн, - я не мог объяснить самому себе, почему это так печально.
На центральной автостанции были уже сотни поверженных, ручьи горючего вытекали из рваных тел, пролившиеся на асфальт внутренности зияли беззвучны и черны. Десятки людей сидели там совершенно разбитые, надеясь услышать рычание мотора, и со слезами на глазах высматривали какое-нибудь вращающееся колесо. Один, в фуражке кондуктора, суетился между сидящими, стараясь приободрить их: "Это, конечно, только здесь, в Хайфе их еще много, они сейчас придут, все будет в порядке". Но всем, и ему в том числе, было ясно, что в живых не осталось ни одного.
Рассказывали, что продавец злачных восточных сладостей поджег свою велосипедную тележку и отправился домой; что магнитофоны на прилавках с кассетами вокруг сломались от боли; что даже солдаты с усталыми глазами, которые заждались на остановке, вернувшись домой вовсе не улыбались, и даже загрустили. Я нашел покинутую станционную лавку, улегся на ней и закрыл глаза. Дырки в проездном, который лежал у меня в кармане, так и остались просто дырками.