Михалыч помер
С утра заглянул наш деревенский алкаш - Сашок. Как всегда - с полуторалитровой "соской" пива. Точнее - какого-то пойла под видом пива.
- Слыхал, - говорит, - Михалыч помер.
- Какой Михалыч?
- У которого дом возле пруда.
Ничего себе! Ахренеть!
Выпроводил культурно Сашка. И призадумался. Делать-то что?
Михалыч хоть по возрасту и годится мне в отцы, но он деревенский мой друг прежде всего. В начале девяностых, когда я тут только осваивался, именно Михалыч первым пришел познакомиться.
Деревня в те годы была куда как населеннее, чем сейчас, и я помню, что ко мне, как к чужаку отнеслись настороженно. Если не сказать - враждебно. То, блин, из-за меня электричество вдруг просело. То, оказывается, по моему участку всем и для всех тропка в лес пролегала. У колодца косо смотрели - вот, мол, ещё и воду берёт. Всё это стремительно вязалось в такие узлы, что я, как тот пёс, - стал огрызаться. Или на "Сожжем мы тебя" - проявлять агрессию. И только Михалыч как бы был на моей стороне. В конфликты не лез, конечно. А просто приходил погостить, я приходил к нему, не говоря уже о взаимопомощи. Так и сдружились. Чего только не было за минувшие 30 лет! И вот нате вам...
Изыскав у себя наличность, какая была (купюра в 5 тысяч) побрел к дому Михалыча. Выходные на дворе, наверняка там у него зять Коля и дочь Ирина. Ну, хоть чем-то пособить, помянуть... Отмучился бедолага, страдавший последние годы по умершей жене Людмиле.
Несколько лет назад в своих цифровых архивах отыскал её фото, вывел на цветном принтере в формате А3, в рамочке под стеклом отнес Михалычу. Старик плакал, прижимая к груди это фото. Теперь в избе оно на самом видном месте. И он всякий раз срывался на плач, когда оборачивался к этому фото. "Ты не представляешь, - говорил он мне, - как же я её любил!". В последний раз рассыпал на могиле Людмилы горсть конфет: "Это ей моя взятка. Чтобы взяла к себе". Вот и сработала взятка...
Обычно к нему в дом я заходил без особого приглашения и по его настоянию. Друг же! А в этот раз как ввалишься?
Стал бродить вокруг. Может, кто увидит через подслеповатые окна. Тогда и войти можно.
Минут через 10 вышел на крыльцо зять Коля: ты чего, мол, кружишь?
- Такие дела, Коля, - отвечаю, - даже и сказать нечего.
И вдруг вслед за Колей выходит... Михалыч!
Я - пятой точой в траву.
- Михалыч, это ты?
Не буду вдаваться в подробности, когда они меня, потрясенного, завели в избу, где стол ломился от закусок. Обычное для выходных дело - дети приехали, снеди городской навезли. Выпили, конечно, налив ошалевшему мне побольше. Посмеялись над таким вот необычным воскрешением Михалыча. Короче, ушел я на бровях, совершенно счастливый, сунув пятитысячную купюру за фотографию Людмилы. В виде взятки.
А помер, оказывается, дачник - сосед Михалыча. Тоже Михалыч. И не здесь, а в Москве. Но я, честно говоря, с дачниками мало знаком. Хотя, как говорится, царствие небесное тому Михалычу! Наверняка хороший был человек.
- Слыхал, - говорит, - Михалыч помер.
- Какой Михалыч?
- У которого дом возле пруда.
Ничего себе! Ахренеть!
Выпроводил культурно Сашка. И призадумался. Делать-то что?
Михалыч хоть по возрасту и годится мне в отцы, но он деревенский мой друг прежде всего. В начале девяностых, когда я тут только осваивался, именно Михалыч первым пришел познакомиться.
Деревня в те годы была куда как населеннее, чем сейчас, и я помню, что ко мне, как к чужаку отнеслись настороженно. Если не сказать - враждебно. То, блин, из-за меня электричество вдруг просело. То, оказывается, по моему участку всем и для всех тропка в лес пролегала. У колодца косо смотрели - вот, мол, ещё и воду берёт. Всё это стремительно вязалось в такие узлы, что я, как тот пёс, - стал огрызаться. Или на "Сожжем мы тебя" - проявлять агрессию. И только Михалыч как бы был на моей стороне. В конфликты не лез, конечно. А просто приходил погостить, я приходил к нему, не говоря уже о взаимопомощи. Так и сдружились. Чего только не было за минувшие 30 лет! И вот нате вам...
Изыскав у себя наличность, какая была (купюра в 5 тысяч) побрел к дому Михалыча. Выходные на дворе, наверняка там у него зять Коля и дочь Ирина. Ну, хоть чем-то пособить, помянуть... Отмучился бедолага, страдавший последние годы по умершей жене Людмиле.
Несколько лет назад в своих цифровых архивах отыскал её фото, вывел на цветном принтере в формате А3, в рамочке под стеклом отнес Михалычу. Старик плакал, прижимая к груди это фото. Теперь в избе оно на самом видном месте. И он всякий раз срывался на плач, когда оборачивался к этому фото. "Ты не представляешь, - говорил он мне, - как же я её любил!". В последний раз рассыпал на могиле Людмилы горсть конфет: "Это ей моя взятка. Чтобы взяла к себе". Вот и сработала взятка...
Обычно к нему в дом я заходил без особого приглашения и по его настоянию. Друг же! А в этот раз как ввалишься?
Стал бродить вокруг. Может, кто увидит через подслеповатые окна. Тогда и войти можно.
Минут через 10 вышел на крыльцо зять Коля: ты чего, мол, кружишь?
- Такие дела, Коля, - отвечаю, - даже и сказать нечего.
И вдруг вслед за Колей выходит... Михалыч!
Я - пятой точой в траву.
- Михалыч, это ты?
Не буду вдаваться в подробности, когда они меня, потрясенного, завели в избу, где стол ломился от закусок. Обычное для выходных дело - дети приехали, снеди городской навезли. Выпили, конечно, налив ошалевшему мне побольше. Посмеялись над таким вот необычным воскрешением Михалыча. Короче, ушел я на бровях, совершенно счастливый, сунув пятитысячную купюру за фотографию Людмилы. В виде взятки.
А помер, оказывается, дачник - сосед Михалыча. Тоже Михалыч. И не здесь, а в Москве. Но я, честно говоря, с дачниками мало знаком. Хотя, как говорится, царствие небесное тому Михалычу! Наверняка хороший был человек.