По другую сторону пандемии
Иногда у меня такое чувство, что я ищу на задницу приключения. Причем, не в социуме, где их найти проще всего, а в лесу, который за моим деревенским домом простирается до бесконечности. Всякий раз я углублялся в этот лес (насколько это возможно) на внедорожнике, чиркая картером двигателя оголовок колеи, оставленной лесовозами, пока не упирался в непроходимые топи. Я бросал машину, находил тропку, по обе стороны которой молчаливые болота, и шел по ней около километра.
В первые пару раз я брал с собой ружье. Мало ли что. Тут глухомань такая - маму не дозовешься, не то что ещё кого-нибудь. Вот утки сидят у болот, дальше, над луговиной, поднялась пара журавлей, разок я замер, услышав топот на той же луговине: шли два кабана, как бы гуськом, выдерживая дистанцию метров в 50; только приглядевшись, я заметил, что дистанция заполнена несколькими полосатыми поросятами, которых почти не видно в траве. Замыкающий кабан больше напоминал слона. Черного слона, которого лучше не беспокоить. Мужик. И я мужик. Сделаем вид, что мы не замечаем друг друга.
Потом я плюнул на ружьё. На что оно мне?
Если лес и вызывает во мне тревогу, она не столько с лесной живностью связана, сколько с нечистью. Тут я с собой ничего не могу поделать. Наш русский лес трудно отделить от сказок и баек, связанных как с ним, так и со мной, выросшим на сказках и байках. Когда-то, когда я еще даже и не брился, я встретил в лесу ведьму. Вопреки баечным образам она больше походила на невинную деревенскую девчонку, хотя, думаю, это была своеобразная мимикрия, подстраивание под безусого юношу, заплутавшего в дебрях. Насмешливость и её невероятная сила не вязалась с деревенщиной. Как не вязалась и обезоруживающая наглость. "Поцелуй меня". "Нет, не так". "Поцелуй меня по-настоящему". Только получив своё, она показала, куда мне идти. И через шесть часов я вышел, наконец, к людям.
Здешний лес - он такой же, с той самой фольклорной нечистью. Но я упорно забирался под его полог, поскольку знал, что через этот лес протекает Малая Сестра. Настолько малая, что противоположный берег можно было достать концом удилища.
Поначалу к ней меня влекли чисто утилитарные устремления - найти свободное от бурелома и мощных зарослей местечко и попытать рыбацкое счастье. Но в основном это были неудачные походы. Два раза я настолько крепко засаживал машину, что приходилось километров шесть переть через чащобу и договариваться с деревенским трактористом насчет помощи. Его "Беларусь" с трудом выковыривала мой внедорожник из топей. При этом Славка (тракторист) задействовал подвесной ковш, упираясь им в дернину с противоположной стороны, ставил гидравлические опоры, чтобы не перевернуться, и всё равно зарывался в смердящую кашу по самые помидоры.
От Славки же я узнал, что в незапамятные времена, в этой глухомани, прямо на реке стояла избушка какого-то чудака, искавшего и, наконец, нашедшего здесь желанное уединение. В ближайшее глухое предзимье, когда подмерзли колеи, легла трава, а река затянулась первым льдом, я ринулся сюда, чтобы отыскать следы избушки, сам не зная, зачем. Лес отходил ко сну, прозрачный и тихий, а от того ещё более зловещий. Коряжники Малой Сестры, обычно скрытые высокой водой, теперь топорщились надо льдом, как кости её скелета. А стремительно набегающие сумерки пробуждали во мне ощущение, что на этом кладбище я не один. И - точно! С противоположного берега прямо на меня рвануло что-то огромное и косматое. Оно всхрапнуло, подпрыгнуло на льду, со всей дури грохнувшись об этот лед, еще раз подпрыгнуло, дробя копытами россыпь тусклых алмазов, и ломанулось в ближайший кустарник, круша его мощными рогами. А я понял, что отныне у меня два сердца - по одному на каждую пятку, которых точно две. Но почему-то, как мазохист какой-то, продолжал лезть в объятия собственных страхов.
Через год, чтобы больше не таскать трактором машину купил небольшой китайский мотоцикл "Альфа". В нем всего 8 "лошадей" и передачи приходится переключать ногой, но большие колеса и выносливость движка от «Хонды Куб» компенсируют эти недостатки. В конце концов, его задача - доставить меня на место, а также необходимый груз.
В первую очередь, конечно, палатку, которая раскрывается по принципу зонта, и весит всего 4 килограмма. Затем - лодку. Так получилось, что в глухомани я обнаружил оставленную рекой широкую загогулину, в которой рыбачить без лодки никак не получалось из-за топких берегов. Компактная и легкая лодка без весел - еще 4 килограмма. С учетом этих и других причиндалов, включая бутылку водки, моя "Альфа" повезёт в качестве груза всего 10 килограммов, не считая меня самого. Ещё я надеюсь, что возьму с собой жену, так что пару килограммов всякого рода женского барахла тоже следует предусмотреть.
Я хочу ей показать то, что сам видел неоднократно. И хочу, чтобы она почувствовала разнообразие мира всего лишь в ста километрах от мегаполиса. Мы выедем в глухомань под июньский вечер - в теплую безветренную погоду, когда прогретые солнцем травы только-только начнут отдавать свой аромат. Глухомань встретит нас обычной своей загадочностью и своими обычными звуками - непотревоженной природы. Конечно же, поднимется комарьё, но ненадолго, до сумеречной росы. Это тогда, когда раздвигаются небеса, давая простор пожару заката, когда всё замолкает ненадолго, и лес стекленеет, и вода, Когда самое время ставить палатку. Потом - светлая ночь с щелкающим поблизости соловьём и громким чавканьем карасей в прибрежной траве. С костерком и ухой в солдатском котелке на две порции. С предрассветным влажным светляком. И - тихим-тихим утром...
Под запахи июньского утра я одно время пытался подобрать пряности, чтобы воспроизвести эти ароматы вдали от глухомани. Но - тщетно. Пока не понял: ведь это запахи мгновений, которые не повторить.
В первые пару раз я брал с собой ружье. Мало ли что. Тут глухомань такая - маму не дозовешься, не то что ещё кого-нибудь. Вот утки сидят у болот, дальше, над луговиной, поднялась пара журавлей, разок я замер, услышав топот на той же луговине: шли два кабана, как бы гуськом, выдерживая дистанцию метров в 50; только приглядевшись, я заметил, что дистанция заполнена несколькими полосатыми поросятами, которых почти не видно в траве. Замыкающий кабан больше напоминал слона. Черного слона, которого лучше не беспокоить. Мужик. И я мужик. Сделаем вид, что мы не замечаем друг друга.
Потом я плюнул на ружьё. На что оно мне?
Если лес и вызывает во мне тревогу, она не столько с лесной живностью связана, сколько с нечистью. Тут я с собой ничего не могу поделать. Наш русский лес трудно отделить от сказок и баек, связанных как с ним, так и со мной, выросшим на сказках и байках. Когда-то, когда я еще даже и не брился, я встретил в лесу ведьму. Вопреки баечным образам она больше походила на невинную деревенскую девчонку, хотя, думаю, это была своеобразная мимикрия, подстраивание под безусого юношу, заплутавшего в дебрях. Насмешливость и её невероятная сила не вязалась с деревенщиной. Как не вязалась и обезоруживающая наглость. "Поцелуй меня". "Нет, не так". "Поцелуй меня по-настоящему". Только получив своё, она показала, куда мне идти. И через шесть часов я вышел, наконец, к людям.
Здешний лес - он такой же, с той самой фольклорной нечистью. Но я упорно забирался под его полог, поскольку знал, что через этот лес протекает Малая Сестра. Настолько малая, что противоположный берег можно было достать концом удилища.
Поначалу к ней меня влекли чисто утилитарные устремления - найти свободное от бурелома и мощных зарослей местечко и попытать рыбацкое счастье. Но в основном это были неудачные походы. Два раза я настолько крепко засаживал машину, что приходилось километров шесть переть через чащобу и договариваться с деревенским трактористом насчет помощи. Его "Беларусь" с трудом выковыривала мой внедорожник из топей. При этом Славка (тракторист) задействовал подвесной ковш, упираясь им в дернину с противоположной стороны, ставил гидравлические опоры, чтобы не перевернуться, и всё равно зарывался в смердящую кашу по самые помидоры.
От Славки же я узнал, что в незапамятные времена, в этой глухомани, прямо на реке стояла избушка какого-то чудака, искавшего и, наконец, нашедшего здесь желанное уединение. В ближайшее глухое предзимье, когда подмерзли колеи, легла трава, а река затянулась первым льдом, я ринулся сюда, чтобы отыскать следы избушки, сам не зная, зачем. Лес отходил ко сну, прозрачный и тихий, а от того ещё более зловещий. Коряжники Малой Сестры, обычно скрытые высокой водой, теперь топорщились надо льдом, как кости её скелета. А стремительно набегающие сумерки пробуждали во мне ощущение, что на этом кладбище я не один. И - точно! С противоположного берега прямо на меня рвануло что-то огромное и косматое. Оно всхрапнуло, подпрыгнуло на льду, со всей дури грохнувшись об этот лед, еще раз подпрыгнуло, дробя копытами россыпь тусклых алмазов, и ломанулось в ближайший кустарник, круша его мощными рогами. А я понял, что отныне у меня два сердца - по одному на каждую пятку, которых точно две. Но почему-то, как мазохист какой-то, продолжал лезть в объятия собственных страхов.
Через год, чтобы больше не таскать трактором машину купил небольшой китайский мотоцикл "Альфа". В нем всего 8 "лошадей" и передачи приходится переключать ногой, но большие колеса и выносливость движка от «Хонды Куб» компенсируют эти недостатки. В конце концов, его задача - доставить меня на место, а также необходимый груз.
В первую очередь, конечно, палатку, которая раскрывается по принципу зонта, и весит всего 4 килограмма. Затем - лодку. Так получилось, что в глухомани я обнаружил оставленную рекой широкую загогулину, в которой рыбачить без лодки никак не получалось из-за топких берегов. Компактная и легкая лодка без весел - еще 4 килограмма. С учетом этих и других причиндалов, включая бутылку водки, моя "Альфа" повезёт в качестве груза всего 10 килограммов, не считая меня самого. Ещё я надеюсь, что возьму с собой жену, так что пару килограммов всякого рода женского барахла тоже следует предусмотреть.
Я хочу ей показать то, что сам видел неоднократно. И хочу, чтобы она почувствовала разнообразие мира всего лишь в ста километрах от мегаполиса. Мы выедем в глухомань под июньский вечер - в теплую безветренную погоду, когда прогретые солнцем травы только-только начнут отдавать свой аромат. Глухомань встретит нас обычной своей загадочностью и своими обычными звуками - непотревоженной природы. Конечно же, поднимется комарьё, но ненадолго, до сумеречной росы. Это тогда, когда раздвигаются небеса, давая простор пожару заката, когда всё замолкает ненадолго, и лес стекленеет, и вода, Когда самое время ставить палатку. Потом - светлая ночь с щелкающим поблизости соловьём и громким чавканьем карасей в прибрежной траве. С костерком и ухой в солдатском котелке на две порции. С предрассветным влажным светляком. И - тихим-тихим утром...
Под запахи июньского утра я одно время пытался подобрать пряности, чтобы воспроизвести эти ароматы вдали от глухомани. Но - тщетно. Пока не понял: ведь это запахи мгновений, которые не повторить.