***
Чуть слышно проникает свет сквозь стальное небо.
Встряхиваясь, провисшая шкура земли сбрасывает с себя города ---
оставляя нетронутым голубое молоко дня.
Есть сердце, в нём исчезает всё спрятанное. Оно надёжно таит и ждёт, у него нет стенок,
как у вселенной, оно не закроет от листьев, не укрывает от снега.
Превратим в гармонию белый лист, в нём ещё не засвечена ни одна тропинка и не настала ни одна весна. А потом судьба станет сталью, сбросит нити алмазные догола.
Капли, словно кони, срываясь с петель, звенят, исчезают, гаснут.
Изматывают снег в погоне за светом, а небо слепнет, затем разрезает наст чей-то немыслимый шаг.
В краю, где море времени приходит и уходит, ничего не слышно. И время отступает в горы.
Вешний век в кровинках ночи - и скользкие плиты дня. Из капели - солёный лёд,
из ветра - шкура зверя, хрипящего в небо хребтом последнего снега. Агнец перебирает звезды, семь глаз, золотой рог.
Чудятся внутри снега голосники, эхом отсеивающие леса, солнцем кормящие воронов вопреки умершему на руках утру - с морозом узнает дым, где мозаикам быть, где оплетают столбы виноград, и руки слепых, и, пытаясь вернуться на «ты», я ревную себя к тебе.
Встряхиваясь, провисшая шкура земли сбрасывает с себя города ---
оставляя нетронутым голубое молоко дня.
Есть сердце, в нём исчезает всё спрятанное. Оно надёжно таит и ждёт, у него нет стенок,
как у вселенной, оно не закроет от листьев, не укрывает от снега.
Превратим в гармонию белый лист, в нём ещё не засвечена ни одна тропинка и не настала ни одна весна. А потом судьба станет сталью, сбросит нити алмазные догола.
Капли, словно кони, срываясь с петель, звенят, исчезают, гаснут.
Изматывают снег в погоне за светом, а небо слепнет, затем разрезает наст чей-то немыслимый шаг.
В краю, где море времени приходит и уходит, ничего не слышно. И время отступает в горы.
Вешний век в кровинках ночи - и скользкие плиты дня. Из капели - солёный лёд,
из ветра - шкура зверя, хрипящего в небо хребтом последнего снега. Агнец перебирает звезды, семь глаз, золотой рог.
Чудятся внутри снега голосники, эхом отсеивающие леса, солнцем кормящие воронов вопреки умершему на руках утру - с морозом узнает дым, где мозаикам быть, где оплетают столбы виноград, и руки слепых, и, пытаясь вернуться на «ты», я ревную себя к тебе.