МОСКВА! КАК МНОГО...
(Л.Ф. КУЛАКОВА)
МАФИОЗНАЯ ПОМОЙКА
Когда-то Москва за великое княжение продавала татарам своих братьев по вере. Спустя столетия история повторяется, Москва опять торгует Россией: новоявленные князья за миллиардные счета в западных банках, а московское простонародье, постсоветский плебс - за сытое брюхо, дешевую водку, полные прилавки, скабрезные зрелища и широчайшие возможности для наилегчайшей наживы - за весь набор шкурных "общечеловеческих ценностей", которыми власть прикормила верноподданную челядь. И недаром особый восторг у этой челяди вызвал коронный лозунг новых владетелей: "Сам воруй, и другим давай", то бишь, декларация об экономической свободе для самых инициативных и предприимчивых. Со времени ее провозглашения грязь со всей России стекается в этот город, ставший истинной столицей для ворья всех калибров от кремлевско-банковских до обыкновенно-уголовных.
И по мере того, как обобранная до нитки страна тощает и мрет, Москва жирует, блядует, золотит купола и плодится, прямо-таки, по-тараканьи.
Экономическое процветание объясняется просто: через тысячные скопища московских банков идут гигантские финансовые потоки от экспорта российского сырья и импорта ширпотреба и продовольствия. Немалая часть этой золотой реки откачивается московскими властями в городскую казну, туда же ссыпаются доходы от продажи и аренды бесценной московской землицы и недвижимости.
Денег хватает и на юбилеи, и на стройки века с папертями, и на нищую милостыню нищим пенсионерам. Разумеется, при этом не забываются и собственные мошны, но надо отдать должное властям, они дали возможность подворовать и своей миллионной московской дворне.
Ну а тем, кто не сумел или не захотел урвать от бывшей общенародной, тоже дело нашли. Новым господам, расплодившимся во множестве, надобна столь же множественная прислуга.
И бывшая трудовая Москва не возгордилась и дружно двинулась назад - в холопья, в наем, в поденку, в приказчики, охранники, уборщики, развлекальщики. Тем более, что повсеместная остановка производства немало способствовала усмирению остатков самолюбия у вчерашних гегемонов. Но если в глубине России кризис вызывает все же робкий ропот протеста, в столице проблема безработицы решается тихо и мирно; выброшенные за ворота итээры и пролетарии, тут же у ворот вливаются в миллионную армию торговцев-поденщиков, лихо седлая уличные тряпичные палатки или пополняя мощные ряды агентов-распространителей.
Образовалась новая и весьма своеобразная трудящаяся масса. Она непритязательна к любым условиям труда, не бастует, не объединяется в профсоюзы, не предъявляет никаких требований, в том числе повышения зарплаты, поскольку повышает ее сама традиционным российским способом. И, самое интересное, обеспечивая себя приличным доходом, эта армия продавцов одновременно становится армией покупателей, т.е. сама постоянно стимулирует дальнейшее развитие спроса. Таким образом, создалась идеальная модель нового общества потребления, функционирующая по простенькой схемке: продаем, потребляем, испражняем и опять продаем, потребляем и т.д. Но так как эта московская модель, работая только на себя, сама ничего не производит, питание она должна получать извне, питать ее должна остальная Россия, все еще работающая, вернее, все еще добывающая свои нефть, газ, золото, алмазы, - все то, что когда-то кормило всю страну, а теперь скармливается в виде импортной жрачки гигантским челюстям города-паразита и набивает долларами паучье брюхо его банков.
Перестав производить, город живет теперь за счет отходов жизнедеятельности этих банков. В сущности, Москва сегодня - это гигантская мафиозная помойка, на которой каждый, если хорошо поковыряется, может выковырять себе жирненький кусочек; в основном московское население этим выковыриванием и занимается.
ВША СОВИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
И все-таки удивительно, как быстро этот город вписался в тот криминальный рынок, в который его так ловко впихнули 10 лет назад. Те самые торговые поденщики - это ведь сплошь выходцы из бывшей совинтеллигенции. Несколько лет назад кое-кто пугал ее грядущей люмпенизацией, а в действительности черт оказался не таким уж страшным: и физики и лирики неплохо пристроились нынче за прилавками, на коммерческих стройках, в вахтерах-охранниках. И, позови их на прежние рабочие места, вряд ли откликнутся, уж очень прельстительной оказалась привычка мусолить толстенькие пачечки засаленных бумажечек, на которые можно купить все, что душа пожелает, благо и прилавки теперь полнятся, и душа, соответственно, радуется.
И здесь невольно приходят на ум аналогии с сообществами насекомых-паразитов, которые с такой же легкостью приспосабливаются к меняющимся условиям жизни. Не случайно самой страшной страшилкой для большинства московских обывателей на выборах 1996 г., была умело подсунутая им мыслишка - не дай бог, возвернутся коммунисты, всех на заводы опять загонят, работать заставят, и торговать запретят.
Вот вам разгадка необыкновенной привязанности московского плебса к своим новым хозяевам и поразительного, почти всеобщего довольства новой жизнью.
Довольны хозяева этой жизни, с такой фантастической легкостью сделавшие фантастическую по размерам госсобственность своей собственной; теперь они окончательно уверились в том, что ограбленное ими быдло никогда уже не потребует вернуть награбленное. Доволен несметный штат услуживающих этим хозяевам - от министров и депутатов до клерков и массажистов - им также многое перепало. Довольны легионы челноков, мелких лавочников, агентов, тех, кого раньше попросту называли спекулянтами, а теперь гордо именуют бизнесменами, и которым позволено было всеми правдами и неправдами сколотить свои состояньица. Довольны все, наторговавшие и урвавшие хоть в какой-то мере, - одни больше, другие меньше - у нас народ независтливый. Довольны также и те, кто наловчился слету хватать куски с барских столов; и даже те, кто сегодня честно надрывается на трех работах, также довольны и те, кто еще не надорвался до смерти. И 2 млн. нищих московских пенсионеров тоже довольны, впрочем, сие уже за пределами здравомыслия. И даже те, кому ничего не обломилось в этой новой жизни, также довольны новыми мечтами о мерседесах, виллах и прочих реквизитах сладкой жизни.
Сегодняшняя Москва являет остолбеневшей от изумления России пример самого восторженного единодушия и почти утопической социальной гармонии, когда триллионщик Гусинский и московские бабки, торгующие батонами у метро, в умилительном согласии молятся одному и тому же богу - вожделенной наживе.
Страсть к обогащению стала эпидемией, расползающейся по больной и несчастной стране, и Москва, как жирная тифозная вошь, стала ее разносчиком.
Выдумывать новую национальную идею не нужно: она давно уже запущена Москвой. Первый ее постулат - обогащайтесь любым способом; второй - 150 млн. жителей - это слишком много, всех не прокормить, для кувейтского варианта вполне достаточно 50 млн. самых предприимчивых; и третий заключительный - Москва выживет, даже если Россия сдохнет. Это написано на каждой толстомясой московской физиономии - вглядитесь!
Москва отгородилась от остальной страны стеной жирного самодовольства и презрительного равнодушия. Миллионы русских беженцев, чеченская война, забастовки, голодовки, вымирание нации - для жирно отрыгивающей Москвы - это всего лишь давно поднадоевшие телесюжеты; щелчок - и все забыто, как будто и не было ничего, и внимание привычно переключено на привычные телесериалы.
И за Бога-то Москва ухватилась грязными от денег руками для того, чтобы в наживе подсоблял, да на шухере стоял; кто сегодня громче всех вопит о Боге? - да тот, кто урвать больше успел...
НАС МАЛО, НО МЫ - РУССКИЕ!
...Ну, а тех, кто устоял, не поддался сыпной заразе, не продался шкурной мечте, из кого не выбили мозги и душу газеты и телевидение, - тех в этом городе немного. Большинство из них замкнулось в собственной скорлупе, заткнуло уши, вырубило телевизор, не читает газет, не голосует, тем более, не митингует. Эти люди зарылись в детей, внуков, в дачные 6 соток; они утешают себя фразой, сказанной кем-то из великих: в годы испытаний, главное для каждого - хорошо делать свое дело, а остальное образуется само собой. Мысль мудрейшая, только уж очень на руку нынешним властям предержащим.
Впрочем, 27 марта они все-таки решились продемонстрировать властям свое недовольство, и вышли на улицу. Вероятно, их было тысяч триста, от четырехмиллионного взрослого населения Москвы - это 7%.
И уж совсем немного в этом городе тех, кто не утешает себя надеждами на то, что все образуется само собой. Почему-то они верят, что сами и по-своему должны образовать свою жизнь, и не хотят ждать, когда очнется, наконец, от страшной своей летаргии эта глухая, немая, безликая масса, называемая "великим русским народом"; и не могут они смириться с тем, что у этого народа мгновения яростных прорывов к великим свершениям сменяются столетиями рабской покорности и тупого равнодушия. Они верят, что смогут зажечь эту ярость уже сегодня.
Их легко выделить в раскормленной и разряженной московской толпе, и не только по худым лицам и стоптанным башмакам.
Вот уже седьмой год, каждую весну и каждую осень они собираются на площади, все еще называемой Октябрьской. Немного людей, много знамен и больше всего - красных. Весной, на фоне ясной голубизны неба и первой нежной зелени, этот красный цвет кажется символом надежды и веры, но хмурой тяжелой ноябрьской осенью память подсказывает, что цвет красных знамен - это еще и цвет пролитой крови, цвет отчаяния и гибели.
И уже был в недолгой истории сопротивления октябрь 1993 г., смешавший все краски и ассоциации - и безмятежную синеву неба, и обугленные стены восставшего Дворца, вспоровшие эту безмятежность, и огненные вспышки разрывов в черных проемах окон, и темные пятна распластанных тел, подплывающих кровью, и над всем этим - белое холодное око осеннего солнца...
... И миллионы других глаз, в тупом изумлении вперившихся в телеэкраны, на которых вооруженная до зубов армия деловито приканчивала безоружных под истошные визги правителей, озверевших то ли от страха, то ли от вида крови.
Это было 4 октября, а накануне, в ночь на 4, на площади перед Дворцом Советов уже знали о зверском расстреле безоружной демонстрации в Останкино, знали, что на утро их ждет то же. Многие уходили в эту ночь с площади. Остались лучшие. Остались не ради защиты народной власти, в сущности, и не бывшей никогда народной, не ради верности вождям, перепуганным насмерть собственной дерзостью, но ради великой идеи, за которую отдавали когда-то жизни их отцы и деды, и которую теперь им предстояло защищать голыми руками против танков и БТРов. Лучшим предстояло погибнуть завтра, ибо такова участь всех лучших: первыми восстать, первыми погибнуть, и подвигом своим зажечь других, идущих на смену, зажечь священным огнем нетерпения и непокорности.
Сто лет назад одним их таких первых было сказано: "среди русских людей всегда найдется десяток, настолько преданных своей идее и своей несчастной Родине, что им не составит труда умереть за нее". Сто лет спустя, в октябре 1993 г., в сытой, равнодушной, многомиллионной Москве нашлась горстка людей, не пожалевших своей жизни ради главной идеи своей Родины.
С тех пор прошло 3 года, и каждый год, 4 октября, колонна людей с портретами погибших героев начинает свой молчаливый марш от памятника восставшим и расстрелянным в 1905 г., к первой баррикаде восставших и расстрелянных в октябре 1993 г. Колонна идет вниз по Красной Пресне. Только теперь, пройдя через свой Октябрь, идущие понимают значение слов "героическая, легендарная Красная Пресня", глубинный смысл и этих слов, и тех лет.
Они идут молча, заполняя всю улицу широкими цепями. С каждым годом в колонне все больше молодых лиц, все больше молодых сердец, отшвырнувших ложь и грязь, которыми замазывают все последние годы нашу историю и нашу идею. Для них она остается такой же чистой и яркой звездой, какой была для тех, кто поднимал восстание в 1905 и в 1917 гг.
История повторится, страна вздыбится вновь, сколько бы в нее ни вколачивали теперь смирение, покорность и равнодушие. И МОЛОДЫЕ РУКИ ВНОВЬ ПОДНИМУТ КРАСНОЕ ЗНАМЯ БЕССМЕРТНОГО ВОССТАНИЯ. ОНО УЖЕ ПОБЕЖДАЛО, И ОНО ДОЛЖНО ПОБЕДИТЬ ВНОВЬ.
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199714/?14_5_2
МАФИОЗНАЯ ПОМОЙКА
Когда-то Москва за великое княжение продавала татарам своих братьев по вере. Спустя столетия история повторяется, Москва опять торгует Россией: новоявленные князья за миллиардные счета в западных банках, а московское простонародье, постсоветский плебс - за сытое брюхо, дешевую водку, полные прилавки, скабрезные зрелища и широчайшие возможности для наилегчайшей наживы - за весь набор шкурных "общечеловеческих ценностей", которыми власть прикормила верноподданную челядь. И недаром особый восторг у этой челяди вызвал коронный лозунг новых владетелей: "Сам воруй, и другим давай", то бишь, декларация об экономической свободе для самых инициативных и предприимчивых. Со времени ее провозглашения грязь со всей России стекается в этот город, ставший истинной столицей для ворья всех калибров от кремлевско-банковских до обыкновенно-уголовных.
И по мере того, как обобранная до нитки страна тощает и мрет, Москва жирует, блядует, золотит купола и плодится, прямо-таки, по-тараканьи.
Экономическое процветание объясняется просто: через тысячные скопища московских банков идут гигантские финансовые потоки от экспорта российского сырья и импорта ширпотреба и продовольствия. Немалая часть этой золотой реки откачивается московскими властями в городскую казну, туда же ссыпаются доходы от продажи и аренды бесценной московской землицы и недвижимости.
Денег хватает и на юбилеи, и на стройки века с папертями, и на нищую милостыню нищим пенсионерам. Разумеется, при этом не забываются и собственные мошны, но надо отдать должное властям, они дали возможность подворовать и своей миллионной московской дворне.
Ну а тем, кто не сумел или не захотел урвать от бывшей общенародной, тоже дело нашли. Новым господам, расплодившимся во множестве, надобна столь же множественная прислуга.
И бывшая трудовая Москва не возгордилась и дружно двинулась назад - в холопья, в наем, в поденку, в приказчики, охранники, уборщики, развлекальщики. Тем более, что повсеместная остановка производства немало способствовала усмирению остатков самолюбия у вчерашних гегемонов. Но если в глубине России кризис вызывает все же робкий ропот протеста, в столице проблема безработицы решается тихо и мирно; выброшенные за ворота итээры и пролетарии, тут же у ворот вливаются в миллионную армию торговцев-поденщиков, лихо седлая уличные тряпичные палатки или пополняя мощные ряды агентов-распространителей.
Образовалась новая и весьма своеобразная трудящаяся масса. Она непритязательна к любым условиям труда, не бастует, не объединяется в профсоюзы, не предъявляет никаких требований, в том числе повышения зарплаты, поскольку повышает ее сама традиционным российским способом. И, самое интересное, обеспечивая себя приличным доходом, эта армия продавцов одновременно становится армией покупателей, т.е. сама постоянно стимулирует дальнейшее развитие спроса. Таким образом, создалась идеальная модель нового общества потребления, функционирующая по простенькой схемке: продаем, потребляем, испражняем и опять продаем, потребляем и т.д. Но так как эта московская модель, работая только на себя, сама ничего не производит, питание она должна получать извне, питать ее должна остальная Россия, все еще работающая, вернее, все еще добывающая свои нефть, газ, золото, алмазы, - все то, что когда-то кормило всю страну, а теперь скармливается в виде импортной жрачки гигантским челюстям города-паразита и набивает долларами паучье брюхо его банков.
Перестав производить, город живет теперь за счет отходов жизнедеятельности этих банков. В сущности, Москва сегодня - это гигантская мафиозная помойка, на которой каждый, если хорошо поковыряется, может выковырять себе жирненький кусочек; в основном московское население этим выковыриванием и занимается.
ВША СОВИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
И все-таки удивительно, как быстро этот город вписался в тот криминальный рынок, в который его так ловко впихнули 10 лет назад. Те самые торговые поденщики - это ведь сплошь выходцы из бывшей совинтеллигенции. Несколько лет назад кое-кто пугал ее грядущей люмпенизацией, а в действительности черт оказался не таким уж страшным: и физики и лирики неплохо пристроились нынче за прилавками, на коммерческих стройках, в вахтерах-охранниках. И, позови их на прежние рабочие места, вряд ли откликнутся, уж очень прельстительной оказалась привычка мусолить толстенькие пачечки засаленных бумажечек, на которые можно купить все, что душа пожелает, благо и прилавки теперь полнятся, и душа, соответственно, радуется.
И здесь невольно приходят на ум аналогии с сообществами насекомых-паразитов, которые с такой же легкостью приспосабливаются к меняющимся условиям жизни. Не случайно самой страшной страшилкой для большинства московских обывателей на выборах 1996 г., была умело подсунутая им мыслишка - не дай бог, возвернутся коммунисты, всех на заводы опять загонят, работать заставят, и торговать запретят.
Вот вам разгадка необыкновенной привязанности московского плебса к своим новым хозяевам и поразительного, почти всеобщего довольства новой жизнью.
Довольны хозяева этой жизни, с такой фантастической легкостью сделавшие фантастическую по размерам госсобственность своей собственной; теперь они окончательно уверились в том, что ограбленное ими быдло никогда уже не потребует вернуть награбленное. Доволен несметный штат услуживающих этим хозяевам - от министров и депутатов до клерков и массажистов - им также многое перепало. Довольны легионы челноков, мелких лавочников, агентов, тех, кого раньше попросту называли спекулянтами, а теперь гордо именуют бизнесменами, и которым позволено было всеми правдами и неправдами сколотить свои состояньица. Довольны все, наторговавшие и урвавшие хоть в какой-то мере, - одни больше, другие меньше - у нас народ независтливый. Довольны также и те, кто наловчился слету хватать куски с барских столов; и даже те, кто сегодня честно надрывается на трех работах, также довольны и те, кто еще не надорвался до смерти. И 2 млн. нищих московских пенсионеров тоже довольны, впрочем, сие уже за пределами здравомыслия. И даже те, кому ничего не обломилось в этой новой жизни, также довольны новыми мечтами о мерседесах, виллах и прочих реквизитах сладкой жизни.
Сегодняшняя Москва являет остолбеневшей от изумления России пример самого восторженного единодушия и почти утопической социальной гармонии, когда триллионщик Гусинский и московские бабки, торгующие батонами у метро, в умилительном согласии молятся одному и тому же богу - вожделенной наживе.
Страсть к обогащению стала эпидемией, расползающейся по больной и несчастной стране, и Москва, как жирная тифозная вошь, стала ее разносчиком.
Выдумывать новую национальную идею не нужно: она давно уже запущена Москвой. Первый ее постулат - обогащайтесь любым способом; второй - 150 млн. жителей - это слишком много, всех не прокормить, для кувейтского варианта вполне достаточно 50 млн. самых предприимчивых; и третий заключительный - Москва выживет, даже если Россия сдохнет. Это написано на каждой толстомясой московской физиономии - вглядитесь!
Москва отгородилась от остальной страны стеной жирного самодовольства и презрительного равнодушия. Миллионы русских беженцев, чеченская война, забастовки, голодовки, вымирание нации - для жирно отрыгивающей Москвы - это всего лишь давно поднадоевшие телесюжеты; щелчок - и все забыто, как будто и не было ничего, и внимание привычно переключено на привычные телесериалы.
И за Бога-то Москва ухватилась грязными от денег руками для того, чтобы в наживе подсоблял, да на шухере стоял; кто сегодня громче всех вопит о Боге? - да тот, кто урвать больше успел...
НАС МАЛО, НО МЫ - РУССКИЕ!
...Ну, а тех, кто устоял, не поддался сыпной заразе, не продался шкурной мечте, из кого не выбили мозги и душу газеты и телевидение, - тех в этом городе немного. Большинство из них замкнулось в собственной скорлупе, заткнуло уши, вырубило телевизор, не читает газет, не голосует, тем более, не митингует. Эти люди зарылись в детей, внуков, в дачные 6 соток; они утешают себя фразой, сказанной кем-то из великих: в годы испытаний, главное для каждого - хорошо делать свое дело, а остальное образуется само собой. Мысль мудрейшая, только уж очень на руку нынешним властям предержащим.
Впрочем, 27 марта они все-таки решились продемонстрировать властям свое недовольство, и вышли на улицу. Вероятно, их было тысяч триста, от четырехмиллионного взрослого населения Москвы - это 7%.
И уж совсем немного в этом городе тех, кто не утешает себя надеждами на то, что все образуется само собой. Почему-то они верят, что сами и по-своему должны образовать свою жизнь, и не хотят ждать, когда очнется, наконец, от страшной своей летаргии эта глухая, немая, безликая масса, называемая "великим русским народом"; и не могут они смириться с тем, что у этого народа мгновения яростных прорывов к великим свершениям сменяются столетиями рабской покорности и тупого равнодушия. Они верят, что смогут зажечь эту ярость уже сегодня.
Их легко выделить в раскормленной и разряженной московской толпе, и не только по худым лицам и стоптанным башмакам.
Вот уже седьмой год, каждую весну и каждую осень они собираются на площади, все еще называемой Октябрьской. Немного людей, много знамен и больше всего - красных. Весной, на фоне ясной голубизны неба и первой нежной зелени, этот красный цвет кажется символом надежды и веры, но хмурой тяжелой ноябрьской осенью память подсказывает, что цвет красных знамен - это еще и цвет пролитой крови, цвет отчаяния и гибели.
И уже был в недолгой истории сопротивления октябрь 1993 г., смешавший все краски и ассоциации - и безмятежную синеву неба, и обугленные стены восставшего Дворца, вспоровшие эту безмятежность, и огненные вспышки разрывов в черных проемах окон, и темные пятна распластанных тел, подплывающих кровью, и над всем этим - белое холодное око осеннего солнца...
... И миллионы других глаз, в тупом изумлении вперившихся в телеэкраны, на которых вооруженная до зубов армия деловито приканчивала безоружных под истошные визги правителей, озверевших то ли от страха, то ли от вида крови.
Это было 4 октября, а накануне, в ночь на 4, на площади перед Дворцом Советов уже знали о зверском расстреле безоружной демонстрации в Останкино, знали, что на утро их ждет то же. Многие уходили в эту ночь с площади. Остались лучшие. Остались не ради защиты народной власти, в сущности, и не бывшей никогда народной, не ради верности вождям, перепуганным насмерть собственной дерзостью, но ради великой идеи, за которую отдавали когда-то жизни их отцы и деды, и которую теперь им предстояло защищать голыми руками против танков и БТРов. Лучшим предстояло погибнуть завтра, ибо такова участь всех лучших: первыми восстать, первыми погибнуть, и подвигом своим зажечь других, идущих на смену, зажечь священным огнем нетерпения и непокорности.
Сто лет назад одним их таких первых было сказано: "среди русских людей всегда найдется десяток, настолько преданных своей идее и своей несчастной Родине, что им не составит труда умереть за нее". Сто лет спустя, в октябре 1993 г., в сытой, равнодушной, многомиллионной Москве нашлась горстка людей, не пожалевших своей жизни ради главной идеи своей Родины.
С тех пор прошло 3 года, и каждый год, 4 октября, колонна людей с портретами погибших героев начинает свой молчаливый марш от памятника восставшим и расстрелянным в 1905 г., к первой баррикаде восставших и расстрелянных в октябре 1993 г. Колонна идет вниз по Красной Пресне. Только теперь, пройдя через свой Октябрь, идущие понимают значение слов "героическая, легендарная Красная Пресня", глубинный смысл и этих слов, и тех лет.
Они идут молча, заполняя всю улицу широкими цепями. С каждым годом в колонне все больше молодых лиц, все больше молодых сердец, отшвырнувших ложь и грязь, которыми замазывают все последние годы нашу историю и нашу идею. Для них она остается такой же чистой и яркой звездой, какой была для тех, кто поднимал восстание в 1905 и в 1917 гг.
История повторится, страна вздыбится вновь, сколько бы в нее ни вколачивали теперь смирение, покорность и равнодушие. И МОЛОДЫЕ РУКИ ВНОВЬ ПОДНИМУТ КРАСНОЕ ЗНАМЯ БЕССМЕРТНОГО ВОССТАНИЯ. ОНО УЖЕ ПОБЕЖДАЛО, И ОНО ДОЛЖНО ПОБЕДИТЬ ВНОВЬ.
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199714/?14_5_2