В гостях у княгини Марины Петровны Романовой
В 1949 году голландка Агнис Белаэрц ван Блокланд вместе с сестрой Махтелд по поручению знакомых взялись доставить из Италии во Францию кое-какие личные вещи княгини Марины Петровны Романовой. Накануне Второй мировой войны княгиня оставила у знакомых в Италии целый ряд своих ценных вещей, среди которых были фамильные иконы и привезенная из России коллекция татарских народных костюмов. Теперь же все это должны были перевезти из Италии во Францию и вернуть хозяйке две юные голландки. Свое путешествие, встречу с княгиней, а также с ее супругом, князем Александром Голицыным, Агнис впоследствии описала. Спустя несколько десятилетий после той встречи Агнис снова приехала во Францию и решила заглянуть к княгине, но она к тому времени была уже мертва, а ее дом находился в запустении. Агнис подобрала валявшиеся в беспорядке бумаги и письма княгини, бережно сохранила этот архив и впоследствии передала историку Мартине Артц. На основании этих документов Мартина написала книгу о княгине. А отрывки из Агнис о встрече 1949 года ниже:
"Местные жители, у которых мы спрашивали дорогу, смотрели на нас удивленно.
- Ле Брюск? - и потом с наивной любознательностью на своем провансальском диалекте пытались узнать у нас:
- А что вам там нужно? Ааа, ла принцес!
А один маленький мальчик возбужденно закричал:
- Вы едете к колдунье!? Мадемуазели едут к колдунье!
Это подстегнуло наше любопытство. И мы покатили дальше по проселочной дороге мимо старых, искривленных жарким солнцем и морским ветром больших дубов, мимо белых изгородей, переплетенных вьюном. Пыльная дорога поднималась все выше, машину заполнил запах смолы, тимьяна и сосен. Вдалеке раздавался шум моря. Лесная дорога сужалась и постепенно становилась песочной. Вершины сосен переплетались своими ветками высоко над нашими головами, и все это казалось нам безумно таинственным и захватывающим, ведь мы ехали к настоящей русской княгине! Дорога сделала еще несколько поворотов. Неожиданно перед нами появился старый каменный дом и часовня с небольшой башней и двуглавым орлом на фасаде. Никого не было видно. И что теперь? Как вообще здороваются с княгинями? «Бонжюр, княгиня?»
- Иди ты посмотри, я подожду в машине, - сказала мне сестра. И в этот самый момент на ступенях каменной лестницы вдруг появилась высокая темноволосая женщина. Широко улыбаясь, она направилась к нам:
- Бонжюр, бонжюр, добро пожаловать! Мне сообщили, что вы должны приехать.
За женщиной семенила маленькая старушка, настоящая русская бабушка, одетая с головы до ног во все черное. Она была похожа на монашенку: ее лицо облегал черный чепец, в руке она несла деревянный крест. К нашему удивлению, она подняла крест высоко над нашими головами и перекрестила нас, быстро и напевно произнося при этом какую-то русскую молитву. Княгиня Марина рассмеялась, глядя на нас, и объяснила, что это благославляющая молитва. Потом мы узнали, что в старой дореволюционной России духовенство приветствовало почетных гостей именно таким образом. Так мы познакомились с Нюсси, верной няней княгини, прожившей с ней всю свою жизнь. Немного смущенные таким необычным приемом, мы последовали за ними в дом.
Марина Петровна с супругом, князем Александром Голицыным
Обстановка в доме была захудалой, но в то же время излучала аристократизм, впрочем так же, как и сама княгиня Марина, одетая в старое серое платье с длинными рукавами. Когда мы садились за стол, я заметила, что у нее на чулках были две длинные затяжки, которые шли от пятки до самого колена. В то же время на шее у нее висели жемчужные бусы «величиной с голубиное яйцо», как выразилась моя сестра. У княгини были очень темные глаза и вытянутое бледное лицо. Черные непослушные волосы собраны в небрежный пучок. Макияж на ее лице напоминал героинь из довоенных фильмов: вишнево-красная помада на губах, красные румяна и нарисованные черным дуги бровей. Княгиня была стройна и величественна и походила на балерину в годах, хотя и с бросающимися в глаза слишком большими руками и ступнями. В доме во всем чувствовалась ее любовь к искусству и она, конечно, ужасно обрадовалась возвращению своих вещей. Все, кроме икон, она положила на пол, где уже лежали стопки книг, валялись бумаги, кисточки и краски. Комната больше походила на ателье художника или фотографа, чем на жилье князей. Было видно, что всем этим хозяйка регулярно пользовалась и чувствовала себя в этом милом беспорядке очень даже комфортно.
Она прекрасно рисовала, фотографировала, делала скульптуры, писала стихи, занималась археологическими раскопками и графическим дизайном, говорила на многих языках и явно многое в жизни пережила. Иногда по се лицу пробегала еле заметная грусть, но в целом она оставляла впечатление человека веселого и жизнерадостного. Ее любимой фразой было французское «С’est une grande consolation»- «это большое утешение». Так она говорила обо всем, что казалось ей красивым или давало вдохновение для творчества: природа, религия, искусство. Это, впрочем, и были ее любимые темы для разговоров...
Марина Петровна в годы Первой мировой войны
Другая тема, на которую она любила поговорить, была медицина, но медицина не официальная классическая, а альтернативная. У нее было свое мнение по этому вопросу. Выздоровление человека она видела не как естественный или механический процесс, а как следствие силы духа самого больного и милости Божьей. Когда моя сестра сказала, что у нее иногда побаливает спина, то княгиня сразу заставила ее делать специальные упражнения: что-то среднее между гимнастикой, медитацией и правильным дыханием. Она рассказала нам, что во время Первой мировой войны у нее было серьезное заболевание легких и тогда она научилась дышать одним легким и тем самым вылечила сама себя. Она уверяла, что и сейчас умеет это делать. Очевидно, что она свято верила в излечение молитвой и рукоположением. По ее словам, однажды так была спасена се жизнь. Еще будучи маленьким ребенком, она заболела тифом, болезнью, которая в те времена внушала страх людям всех сословий. У нее поднялась такая высокая температура, что врачи начали серьезно беспокоиться за ее жизнь. Во дворец был срочно вызван отец Иоанн Кронштадтский, который, как я поняла из ее рассказа, был духовником всей императорской семьи. Была середина зимы и он приехал на санях через замерзший Финский залив. Войдя в комнату к больной Марине, отец Иоанн попросил всех выйти, даже родителей, только Нюсси он разрешил остаться. Когда в комнате стало тихо, он начал громко и напевно произносить молитву. Через некоторое время температура у Марины упала, и она уснула спокойным сном.
Хотя об этом удивительном выздоровлении ей позже много раз рассказывали ее близкие, она считала, что кое-что из этого запомнила сама.
- Это был чисто мистический момент, не черная магия и не спиритизм, - добавляла она, - так как Русская православная церковь категорически против таких вещей, а наш отец Иоанн был верный сын православной церкви так же, как и все мои родственники. Я совершенно далека от спиритизма, хотя и обладаю даром предвидения.
Марина Петровна в детстве
Так как наш разговор принял такой интересный оборот, мы осмелились спросить ее о Распутине. Как мы и ожидали, она действительно хорошо его знала. И чтобы избежать последующих вопросов, она сразу категорично заявила:
- Он был очень приятный человек. А все те мерзости, которые про него говорят - клевета!
Ее слова нас очень удивили, но мы благоразумно отказались от дальнейших расспросов. Было ясно, что она привыкла определять тему разговора, не позволяя при этом никому выпытать у нее то, о чем она не хотела бы говорить. Одной из таких больных тем, безусловно, была ее русская семья. В ее высказываниях чувствовалась любовь к России; например, ей было жаль, что в ней так мало русской крови. И действительно, ее мать была родом из Черногории, а в семье се отца было принято вступать в браки с немецкими принцами и принцессами.
Но не думайте, что мысли княгини были устремлены только на дальние страны и далекое прошлое. Она была типичным представителем двух эпох и двух миров: XIX и ХX века, России и Европы. И именно этим она была мне интересна. Современный мир со своим материализмом, технологиями и массовой культурой был ей во многом чужд, но в то же время она с большим энтузиазмом поддерживала эмансипацию женщин. Несмотря на свою кажущуюся романтичность и непрактичность, она тем не менее не была наивным человеком. Один из ее французских друзей охарактеризовал ее красивым французским словом intransigeante, что можно перевести как «человек, который не подстраивается под что-либо и во всех обстоятельствах остается самим собой, всегда следуя своим принципам». Хотя во многих отношениях княгиня удивительным образом приспособилась к требованиям современного времени, тем не менее она всегда чувствовала живую связь со старой, исчезнувшей Россией.
Марина Петровна с родственниками в Крыму
Через несколько дней мы попрощались с княгиней Мариной, князем Александром и их преданной няней. Встреча с ними была, без сомнения, особенным событием в нашей жизни. Мы навсегда запомнили, как князь Александр одним решительным движением отодвинул в сторону лежащие на полу груды бумаг и книг, чтобы Нюсси могла постелить нам постель. Помню, как в уголке пододеяльника мы увидели вышитую царскую эмблему с двуглавым орлом.
Теплый прием, творческий хаос в доме, солнце на старинных колоннах в саду, запах сосен и розмарина - все это осталось в нашей памяти навсегда. Со смешанным чувством тревоги и восхищения думала я об этих милых людях, которые как бы чудом переместились из прошлого прямо в настоящее. Какими словами описать их? Заблудшиеся романтические души? Неудачники, трагические изгои истории? Или все таки мужественные несдающиеся люди, образцы стойкости и гибкости? Я неоднократно задавала себе вопрос: все ли русские обладают этими качествами или может быть только русские того времени, того поколения? Может быть это как раз и есть то, что мы называем загадочной русской душой?
Приехав домой, мы написали княгине письмо с благодарностью за ее гостеприимство. С тех пор мы больше ни разу не виделись, и поводов для писем больше не было. Мы погрузились в наши повседневные дела и заботы. Так пролетело несколько десятилетий.
И только в 1983 году мне снова удалось побывать в Провансе. Я решила наконец-то еще раз навестить княгиню Марину, если она, конечно, еще жива. Ей должно быть сейчас уже за 90, подсчитала я. Вспомнит ли она меня? Дорогу в Сис-Фур найти было нетрудно, хотя за эти годы многое сильно изменилось. И сам Сис-Фур, который после войны был сонной рыбацкой деревней, теперь стал оживленным туристическим центром, заполненным закусочными и бетонными домиками для туристов. Но дорога через сосновый лес была все так же красива и тиха, и мне даже сначала показалось, что и сам Бастид совсем не изменился за эти годы. Так же как много лет назад, солнце рассыпало веселые зайчики на сосны и кипарисы, освещая своим светом и часовенку с двуглавым орлом. Подойдя ближе к дому, я подумала, что дверь была открыта и что повсюду цвели какие-то белые цветы. "Вот удача, - подумала я, - значит она дома!" Я достала сумку из машины и хотела уже зайти в дом, как вдруг поняла, что ужасно ошиблась. Дверь была не просто открыта, а вырвана из петель, так же как и рамы, и все стекла были разбиты. А то, что я приняла за белые цветы, оказалось просто кусочками ваты и бумаги, разбросанными по всему саду. Едва придя в себя от испуга, я засомневалась, надо ли мне заходить внутрь. Из дома веяло плесенью, сыростью и запахом старого тряпья. И вообще что я скажу, если в доме кто-то есть? Но следы запущения и вандализма каким-то странным образом тянули меня к себе, и я рискнула войти. Внутри дома я увидела полное разрушение. Деревянный пол был в некоторых местах проломлен, стены разрушены, а мебель наполовину сгнила. Повсюду была видна варварская работа грабителей, очевидно привлеченных слухами о том, что русская принцесса где-то в доме запрятала клад. Имя Романовых у многих людей до сих пор ассоциируется со сказочным богатством и роскошью! Я представила себе, как же были разочарованы эти искатели клада, когда не нашли ничего, кроме потрепанных старых книг и полусгнивших бумаг. Может они разгромили дом со злости! Вокруг дома в саду также царил страшный беспорядок: целые куски сада были перекопаны, несколько колонн опрокинуто, коринфские капители валялись разбитыми на земле, на кустах лежали разбросанные ветром бумаги...
Я ходила по саду, погруженная в грустные раздумья, и машинально подбирала валяющиеся на земле предметы. Вдруг буквально у себя под ногами я увидела лист бумаги с очень знакомым мне почерком: это было письмо, которое мы с Махтелд много лет назад старательно написали на французском языке, чтобы поблагодарить княгиню Марину за ее гостеприимство. Это не могло быть простой случайностью, это был знак! Я внимательно осмотрелась и увидела, что во всех уголках сада, на кустах и между веток деревьев были рассыпаны листы бумаги. Это были письма на французском и русском языках, вырезки из газет, фотографии, наброски и листы с заметками, явно сделанные самой княгиней. Несмотря на солнечную погоду и чудесный запах сосен, чем-то тяжелым и грозным повеяло от разоренного Бастида. Мне захотелось как можно скорее покинуть это место. Я быстро подобрала все бумаги и положила их в сумку. Потом, оглядевшись вокруг, я в последний раз бросила взгляд на часовенку с двуглавым орлом. «Прощайте, дорогая княгиня, - произнесла я мысленно, - мне жаль, что я приехала слишком поздно..."
Мартина Артц "Марина Петровна Романова"