Ольга Лодыженская. Институтские воспоминания.
От мемуаров Ольги Лодыженской у меня в целом остался не самый приятный осадок. Эти ее либерально-революционные реверансы меня передергивали на протяжении всей книги. Тем не менее она интересно описывает дореволюционную городскую и усадебную жизнь, в том числе и года, проведенные в Московском Патриотическом институте благородных девиц. Ольга Лодыженская не была прилежной ученицей, не обладала какими-либо талантами, у нее был очень эгоистичный и грубоватый характер. Из-за слабого здоровья девочка много занятий пропускала. Об институте она судит довольно строго, ей там не нравилось. Мне было интересно сравнить эти воспоминания с мнением другой девочки, учившейся в Патриотическом институте примерно в те же года - княжной Китти Мещерской. Китти институт очень любила и сохранила о нем самые теплые воспоминания. Все то, что для Ольги Лодыженской было невыносимо - Китти воспринимала иначе, как приключение, как ожившую книгу Лидии Чарской. Ольга же тратила много времени на жалость к себе, нытье, скуку, лень. Все радости, присущие девичьим закрытым школам проходили как-то мимо нее.
Об институтской форме: "Первое, что меня поразило, это рубашка. Она была из грубого полотна и очень длинная. Шелкового белья тогда я еще не видела, трикотажа тоже не было еще, во всяком случае, в широкое пользование ни то, ни другое еще не вошло. Белье шилось тогда из мадаполама, побогаче - из батиста. Из такого же грубого полотна мне подали и остальные принадлежности. Затем дали белую кофточку, синюю юбку, белый фартук и красный кожаный ремень.
Юбка просто изумила меня, она была такая тяжелая, что, мне кажется, больше трех юбок я бы поднять не смогла. Материал этот назывался камлот, и, кроме института, я нигде и никогда больше такого материала не видела. Таких чулок я тоже никогда не встречала, ни до, ни после института. Они были связаны из суровых желтоватых ниток. Ботинки еще ничего, я видела такие у няни, назывались они «полусапожки». Сзади и спереди ушки, за них очень удобно тянуть, когда обуваешься, а по бокам вшита резинка, она тоже помогает, как бы растягивает ботинок. По крайней мере, хорошо, что нет ни пуговиц, ни шнурков. Я оделась с грехом пополам. На спинке кофточки была пришита пуговица, на нее надо было пристегивать эту тяжеленную страшилище-юбку, и она тянула тебя назад. «Вот они, Манины власяницы», - мелькнуло у меня в голове".
Распорядок дня: "Режим дня мне казался очень трудным. В 7 часов утра оглушительный звонок, зажигается электричество, и мы должны тут же вскакивать. Каждая минутка рассчитана: нужно постелить постель без единой складочки, вымыться до пояса, еще мне не надо причесываться. Одеться. 20 минут восьмого приходит дежурная классная дама. Она просматривает тумбочки, постель и спускается с нами в столовую. Там мы минут 15 слушаем молитвы, читают по очереди воспитанницы 3-го класса. Пьем чай и опять же парами поднимаемся в класс. Мы приходим в 8 часов, а уроки начинаются в 8 час. 30 мин. Так вот, вместо того, чтобы дать девочкам свободно повторить уроки, за эти полчаса нас заставляют заниматься с дежурной классухой по ее языку. С полдевятого до полпервого 4 урока с десятиминутными переменами. Полпервого мы направляемся, конечно, парами, на третий этаж мыть руки и потом спускаемся в столовую обедать. В час обед кончается и мы до двух часов гуляем. С двух до четырех еще два урока. С 4-х до 5-ти у малышей опять прогулка, у старших спевки и уроки музыки. В пять ужин. С полшестого до полвосьмого приготовление уроков. Из класса выйти нельзя, обстановка почти как на уроке. Я делала все как автомат. Самый трудный момент была для меня прогулка. Мы ходили взад-вперед по саду под бдительным присмотром классух. В саду было две площадки, одна для старших, там играли в теннис, а зимой катались на коньках. Вторая для младших, на ней играли в «знамя» и в «казаки и разбойники»".
Репетиции танцев: "Мы с нетерпением ждали вечерней прогулки и продолжения игры. Вот, наконец, 4 часа. И вдруг:
- Все в зал на репетицию полонеза.
Это что-то новое.
- А что такое полонез? - недоумеваю я.
- С неба свалилась! - с насмешкой говорит Ширинская, - целый месяц до Рождества репетировали, и что такое полонез?
Я смотрю на нее и отвечаю ее тоном:
- А я два месяца не была в институте до Рождества и с неба не валилась ни разу. - По- моему, я говорю похоже на нее.
Девчонки хохочут, а Ширинская, к моему изумлению, начинает спокойно мне рассказывать, что полонез это такой танец, его танцуют все институтки на елке, которая будет у нас через неделю. Вдруг Еремка хватает меня за руку:
- Ты будешь моя пара, а то мне дали какую то толстую шестушку, она все время учит меня. Да что же мы не идем?
- Нет тети Любы, - отвечает кто-то.
- Вот она!
- Идите скорей, молодцы, сами построились!
Еремка как схватила меня за руку, так и не выпускает. Мы быстро прошли вперед. В зале уже орудовал Манохин, наш учитель танцев. Говорят, бывшая знаменитость, балетмейстер Большого театра. Но сейчас уже старый, хромой и очень ворчливый. Ему помогает учительница гимнастики Мария Павловна, полная и в меру крикливая. Она подбирает девочек по росту, делает перетасовки. Еремка, не выпуская моей руки, втискивается на свое место, мы оказываемся в третьей паре.
Репетировали мы долго, даже немного опоздали к ужину. Мы выполняли разные фигуры, расходились, сходились, кланялись друг другу. Благодаря тому, что мы были в третьей паре, мы все время повторяли движения первых пар. Но те, кто должны были самостоятельно начинать фигуру, часто путали, и крику было много.
Репетициями полонеза нас изводили каждый день. Нам предложили написать родным, находящимся в Москве, приглашение на елку. Я написала дедушке Сергею. Накануне праздника нам сделали даже две репетиции, и мы танцевали вокруг уже привезенной елки. Ну и громадина! Зал двухэтажный, а она до потолка! Вот когда заглушились все казенные, противные запахи! Когда я оказывалась около елки, я, не забывая считать «раз, два, три», вдыхала аромат хвои. И вот, наконец, нас повели в дортуар надевать парадную форму. До сих пор мне еще не приходилось ее видеть. Вместо юбки и кофточки нам дали платье, сшитое из того же самого камлота, тяжеленное и до полу. С трудом мы влезли в эти платья, рукавов в них не было, вырез больше, чем на рубашке. Но что мне понравилось, так это фартук, белый из легкого батиста, весь в кружевах, узенькая красная ленточка шла по вороту. Этот фартук был похож на легкое летнее платье, которое надевалось поверх камлотового урода, и даже на нем были крылышки, как на наших розовых ситцевых платьицах. Девочки тщательно причесывались, помогала нянечка и одна другой".
Бал в институте: "Оркестр заиграл вальс и начался бал. Длинный лицеист в синем мундире дирижирует танцами. После вальса играют мазурку. Вон наша Ступина лихо отплясывает с каким-то офицером. А лицеист все выкрикивает разные команды. Мазурка кончилась. Лицеист громко сказал по-французски:
- Приглашайте маленьких, они скоро пойдут спать.
Заиграли венгерку, это один из немногих танцев, который я знаю. Вдруг лицеист подскакивает ко мне и кланяется. Это значит, он меня приглашает. Я смущенно иду танцевать. Лицеисту, видно, очень неудобно со мной, он согнулся в три погибели, еще бы, он самый высокий в зале, а я самая маленькая. Сейчас надо посмотреть, когда будем проходить мимо кресел, здесь ли дедушка и мама. Лицеист выкрикивает команды, а я поднимаюсь на цыпочки и смотрю на приглашенных, дедушка здесь, а мамы не видно, наверно, тоже здесь. Я замечаю, что танцуют также: Шатошка, Шура Челюскина и Еремка. Венгерка кончается, тетя Люба быстро уводит нас. А музыка гремит и разносится по всему зданию. В столовой, вместо обычного чая и молока, нам дают тартинки с телятиной и по стакану лимонада. Как жалко, что все так быстро кончилось, столько время готовились и уже все".
Институтское меню: "Вот, наконец, звонок к обеду. Обед, как всегда, очень вкусный. Борщ со сметаной, на второе тушеное мясо с морковкой и картошкой и на третье моя любимая «зандткухен». Это круглая лепешка из песочного теста. Порции, правда, очень маленькие, Супу наливают меньше, чем современные полпорции в столовой, гарнир две чайных ложечки, да и мяса маловато, но в десять лет этого еще хватало. Главное, «зандткухен» такая вкусная и сытная. После сладкого две дежурные подают на подносе конфеты и фрукты, принесенные родителями. Вот это была неприятная процедура, конечно, для тех, у кого не было гостинцев. За столом должны были оставаться все и, сидя за пустым прибором, наблюдать, как лакомятся сладостями счастливчики. Я помню, это возмущало меня еще в детстве. Было много девочек, к которым приезжали очень редко, и были москвички, которых заваливали конфетами. Конечно, все девочки разные, некоторые не могли есть в одиночку и быстро раздаривали свои коробочки, а некоторые деловито насыщались, стараясь угостить только самую близкую соседку. Например, Кира Ушакова, протягивая коробочку с конфетами, она неизменно говори- ла: «Возьми одну». Институтская этика не позволяла попрошайничать, и удивительно, как твердо она укоренилась даже в маленьких девочках. Они молча ждали, когда насытятся счастливчики, уныло потягивая кипяченую воду из стакана".
"Должна сказать, что кормили нас всегда очень вкусно и изысканно, меню вывешивалось в столовой на неделю. И блюда почти не повторялись. Но порции были очень маленькие. Вообще, г-жа и классухи всегда старались нам внушить, что есть много неприлично, и девочек с хорошим аппетитом считали за обжор. Питание было распределено так:
1) Утром в 7 часов 30 минут полстакана молока, очень жидкого, полбулки, крошечный кусочек масла, 2 куска сахара и чашка чая. Посуда в институте была какая-то особенная, мы называли ее каменной, но чашки и стаканы были очень большие. Завтрака этого нам было явно мало.
2) В 12 часов 30 минут был обед. Супы были разнообразны, наваристы и вкусны, но наливали иногда меньше чем полпорции в современной столовой. Второе, мясное мы проглатывали мгновенно, незаметно, гарниру было буквально две чайных ложечки, а третье бывало замечательно: мусс, бланманже, желе, крем, пончик или зандкухен, но сладкого давали вовсе чуть-чуть.
3) В 5 часов вечера ужин состоял из двух вторых блюд. Макаронник с мясом, форшмак, паштет, печенка или тушеное мясо, котлеты, а на второе или пирожок, или очень пышная, но одна оладья, и на ней тоже одна ягодка варенья. Иногда давали каши.
4) В 8 часов вечера опять полстакана молока, полбулки, два куска сахара и чашка чая, масло уже не полагалось".
Катание на коньках: "Перед прогулкой я заметила, что она надевает высокие по колено ботинки на меховой подкладке с привинченными к ним коньками. У нас в классе ни у кого коньков не было. Катя каталась очень хорошо. Заметив, что я слежу за ней, Катя сказала:
- Хочешь, в следующую прогулку я тебе дам надеть свои коньки и немного поучу тебя?
- Конечно, хочу, - отвечала я, не веря, что может быть такое счастье.
На следующую прогулку Катя выполнила свое обещание. На всю жизнь мне запомнилось это радостное ощущение, когда я натягивала ботинки, а потом, постукивая коньками по каменному полу, прошла в сад на каток. Там, конечно, вела себя, как медвежонок, и часто падала, но, когда удавалось проскользить несколько шагов, было какое-то изумительное чувство полета. Катя сказала мне, что она наказана на три дня, а 25, в первый день Рождества, за ней с утра приедет мама, но коньки она с собой брать не будет. Мама не хочет с ними возиться. Какое-то особое чувство овладевало мной, когда я натягивала ботинки, ощущая запах кожи и еле уловимый запах металла. А когда коньки касались льда, и издавался легкий скрежет, он казался мне волшебной музыкой. Я стала делать заметные успехи".
Приезд Царской семьи: “Ранней весной у нас распространился слух, что в конце мая, к выпуску (это был уже второй выпуск с открытия), к нам в институт приедет вся царская фамилия. Все стали тщательно готовиться к этому чрезвычайному событию. На ходу подмазывали и подбеливали в зале и в коридорах, а старшеклассницы на уроках рукоделия и по вечерам шили полное приданое для большой куклы-институтки, которая предназначалась в подарок младшей государевой дочке Анастасии. Эта кукла с ее гардеробом нас всех очень интересовала, мы сами были не прочь поиграть в нее, но в класс, где готовились эти подарки, никого постороннего не пускали. В другом классе вязались рукавицы из разноцветного бисера наследнику. По всему фасаду здания, противоположного зданию с классами и дортуарами, выходящему в сад, шла широкая и длинная галерея, она вся была украшена колоннами, а в просветах, вверху, виднелись маленькие кругленькие окошки с толстыми стеклами. Прошел слух, что на галерее царскую фамилию будут угощать чаем. Вся эта суматоха нам очень нравилась, и, хотя мы ворчали на то, что нас задерживают, - шестушек обычно распускали в начале 19-20-х чисел мая, а теперь раньше 1 июня домой не попадешь, - все же мы ждали какое-то интересное развлечение.
В день приезда в Москву царской фамилии нас выстроили недалеко от института, они должны были проехать мимо. Уж сам выход из четырех стен на улицу нас радовал. Сначала было интересно: толпы народа, много военных, разряженные городовые очистили нам первые ряды. Но ждать пришлось долго - часа четыре, наверное, мы млели на жарком солнце. Вот когда захотелось в прохладный институт. Но вот послышалось отдаленное «ура». Вдали показалась тройка, запряженная в карету типа ландо. Все семейство поместилось там. Царь, царица, четверо дочерей и наследник. Нас интересовали младшие дети. Мария и Анастасия были в белых платьях, с распущенными длинными волосами и с белыми бантами на голове. Проезжая мимо института, Анастасия показала на нас пальцем, и старшая, Ольга, отвела ее руку. «Ничего они не особенные, а такие же девочки, как и мы», - подумала я. Возвращаясь, думала с огорчением: «Так и забыла посмотреть, как классные дамы делали реверанс». Через день царь с царицей и со всеми пятью детьми должны были приехать к нам.
Программа торжества намечалась следующая. Первым делом они проходят в зал. Там их ожидает вся администрация, учителя и воспитанницы с четвертого класса. Младшие же должны были сидеть за своими партами в ожидании, если высокие гости захотят осмотреть классы. В зале проходит награждение лучших выпускниц. Награды раздает сама императрица. Затем хор исполняет кантату и подносятся подарки. Потом воспитанницы должны спуститься вниз и в саду построиться шпалерами от входной двери до галереи. Таким образом, гости и вся свита должны были пройти живым коридором. Несмотря на то что мы в зале не были, мы потом узнали все подробности.
Оказывается, из царских детей были только две старшие дочери. Когда начальница со всякими ужимками выразила сожаление, что не приехали младшие, и сказала, что институтки им приготовили подарки, царь ответил, что Алексей подрался с Анастасией, а Мария их стала разнимать и он наказал всех троих. Подарки он взял.
И вот они входят. Впереди царь под руку с нашей начальницей, которая млеет от восторга, а царь невысокого роста, в форме полковника, лицо обыкновенное. За ними наш главный опекун, Александр Дмитриевич Самарин, почтительно ведет царицу. Она красивая, но лицо холодное и немного надменное. Старшие дочки идут за ними. Девочки хорошенькие, одеты скромно. Старшей, Ольге, лет 18, второй, Татьяне, - 16 или 15. Дальше великие князья, почти все в военной форме, причем с разными аксельбантами, пышнее, чем у царя. Когда процессия стала подниматься на галерею, нам разрешили ходить по саду, но только парами.
Было отдано распоряжение, что, как только мы увидим спускающуюся по белой лестнице инспектрису, мы должны опять строиться на свои места. Но это не вышло - очевидно, очарованная царской компанией, инспектриса упустила момент. И гости обратно прошли как-то быстро и без всяких приветствий. Все ринулись за ними. Институтки совсем ополоумели. Они прорвались в передние комнаты и влезли на подоконники. Гости в это время садились в карету. Орали «ура».
Бал 1912 года: "Через несколько дней нас, одетых в парадную форму, повезли на бал в Дворянское Собрание. Оно помещалось в том здании, где сейчас Дом Союза, один из лучших домов тогдашней Москвы. Этот бал давался в честь торжеств 1812-го года, на нем должна была присутствовать царская фамилия и вся знать Москвы. Мама на этот бал приглашения не получила, хотя ее и наградили медалью как потомка героя отечественной войны 1812-го года. Перед тем как ехать на бал, нам в зале прочитали царский указ о награждении потомков героев и упомянули фамилии родителей девочек нашего института, фамилий было немного, всего, наверное, 10 или 12. Г-жа торжественно поздравила нас.
Институток привезли, как всегда, задолго до начала бала и провели прямо на хоры, а так как наш пятый класс был самый младший, нас поставили в первый ряд. Ни старшеклассницы, ни педагогички, ни классухи спуститься вниз не имели права. Зато наша начальница блистала внизу своим «придворным декольте». Я первый раз видела это декольте, половина груди и почти вся спина голая.
Наконец, громадный зал начал наполняться. Дамы в светлом, мужчины во фраках с орденами и с широкими муаровыми лентами через плечо, военные черезчур разукрашены - столько на них всяких побрякушек, качаются серебряные и золотые шнуры, позвякивают шпоры. Вдруг все засуетились. Образовался широкий проход, и по нему торжественно проследовали царь и царица. Они оба встали на какое-то возвышение в начале зала и оркестр заиграл царский гимн «Боже, царя храни». Пел весь зал.
- Незабываемая картина, она запомнится на всю жизнь! Правда? - услышала я шепот.
Это говорила стоящая рядом Наташа Друцкая, оставшаяся в наш класс. Княжну Друцкую-Соколинскую я знала мало. Эта рыжеватая с веснушками девочка была весела и шаловлива, но мне не нравилось в ней то, что она легко переходила от одной крайности к другой и казалась очень легкомысленной.
- Что же ты не отвечаешь? Какая ты деревянная! - сказала она и встала с другой стороны, отодвинув от меня Веру Куртенэр. Она буквально вцепилась в Веру и стала шептать ей что-то на ухо. Я посмотрела на лицо Веры. Она не любила выражать свои чувства, внимательно выслушивая собеседницу, она молчала, но в зеленых глазах ее играли огоньки, и казалось, она сдерживает губы от улыбки.
Гимн кончился. Царь подал руку знатной московской даме Базилевской, грянул оркестр и бал открылся торжественным полонезом. Картина была красивая. И вот прошло очень много лет, я смотрела 2-ю серию фильма «Война и мир» по роману Толстого в одном из московских кинотеатров. И вдруг машина времени сделала крутой поворот, сместились века, перевернулись годы, и я опять почувствовала себя девчонкой на хорах Дворянского Собрания.
После полонеза танцевали вальс. Хорошо танцевали старшие царские дочки Ольга и Татьяна (из детей только они и присутствовали), и еще все восхищались великим князем Дмитрием Павловичем, который впоследствии убил Распутина. Он танцевал то с Ольгой, то с Татьяной. Вальс исполнялся с фигурами, и в левую, и в правую сторону. Старшие институтки стали сзади напирать на нас, некоторые просили: «Дайте и нам посмотреть», а другие бесцеремонно отодвигали нас назад. Мазурку я еще немного видела, а потом вдруг очутилась в последнем ряду и, увидев у стен скамейки, с радостью уселась.
Великий князь Дмитрий Павлович
Вдруг на хоры открылись двери, и разряженные классные дамы стали звать нас пить чай. Старшие с трудом отрывались от пышного зрелища, а главный магнит был Дмитрий Павлович. Его имя произносилось с восторгом.
- Влюбились, дурочки, - констатировала Вера.
За столом, уставленным яствами, Друцкая оказалась рядом.
- Ты заметила, Вера, - заговорила она, - какие красивые платья на Ольге и Татьяне, одинаковые, голубые с розовым, это сейчас модно, называется «комбинированные». Ответа не последовало, у всех рты были набиты сладостями. Особенное впечатление на меня произвели груши, большие, желтые и очень сочные. Мы ухитрились напихать их в наши исторические карманы, но результат оказался плачевный, привезли в институт жидкий кисель.
На другое утро в столовой во время чтения молитвы, перед чаем, произошел оригинальный случай. Длинные молитвы у нас читали два раза в день, утром и вечером на ночь. Перед обедом и ужином читали очень коротенькую. Как правило, молитвы читали по очереди воспитанницы 3-го класса. На этот раз дежурная была Вера Цингер. Она, как всегда, вышла вперед и встала лицом к иконе, висящей в углу. Сначала все шло как обычно, когда она дошла до того места, где просится здоровья царю, царице и наследнику, она вдруг встала на колени и с большим чувством произнесла:
- И великому князю Дмитрию Павловичу, - как по команде весь 3-й класс опустился на колени".
Таша Лодыженская, сестра автора
В годы войны: "В общем, война коснулась очень многих. Да и в институте обстановка какая-то другая. Все вяжут шарфы и напульсники, так называлось некое подобие перчаток без пальцев. Время от времени собирают посылки, шьют кисеты.
- Хорошо, если это дойдет до солдат, - критически замечает Тамара Кичеева.
По воскресеньям лучшие ученицы едут с классухами в Дворянское Собрание. Там помогают дамам-патронессам скатывать бинты для раненых. Мне туда попасть ни разу не довелось".
Перед закрытием института: Снимание царских портретов: "Снимание портретов вылилось в целую церемонию.
- Я видела, как они понесли по лестнице портреты на чердак, - писала Таша. - Впереди шла г-жа. Лицо ее было каменное. За ней классухи, а сзади небольшая кучка девочек. Среди них я заметила плачущую Марусю Наумову, дочь богатого симбирского помещика.
Когда мы остались с ней вдвоем, я ей сказала:
- Удивляюсь, Маруся, твоим слезам. Ведь ты же религиозна, а Христос учил, что все равны. Почему же ты недовольна?
- Ах, не приплетай, пожалуйста, Христа! - резко ответила она. - Я чувствую, что это наша смерть!"