В канун Рождества
Светлого Рождества, господа! Под катом - очаровательные и добрые святочные рассказы из детских дореволюционных журналов.
В Святую ночь
Был канун Рождества. Вера Сергеевна Мирская вернулась от всенощной в особенно грустном настроении. Уже по дороге из церкви слезы застилали ее глаза при одной мысли о том, как одиноко придется ей проводить этот святой вечер. Пять месяцев назад ее мужа взяли на войну, и их тихое уютное гнездышко сразу опустело.
Даже дети, двухлетний крошка Коля и шестилетняя Ирочка, стали совсем другими. Нередко в разгаре игры они внезапно останавливались, и лица их принимали грустное, сосредоточенное выражение.
Теперь, когда Вера Сергеевна переступила порог детской, малыши уже сладко спали в своих кроватках. В комнате царила тишина... Перед киотом ярко горела лампадка, а старая няня Василиса дремала на небольшом диванчике.
- Няня, идите ужинать, я побуду здесь, - сказала Вера Сергеевна, подходя к Колиной кровати.
Мальчик крепко спал, раскрасневшись и полуоткрыв ротик. Она наклонилась над ним и перекрестила его кудрявую головку, а затем, движимая внезапным порывом, повернулась лицом к киоту и безмолвно опустилась на колени. Чувство невыносимой боли и тоски сжимало ее душу. Несвязные слова срывались с ее уст: "Господи, ведь Ты знаешь? Ты все знаешь..? Мне больно, мне тяжело, исцели, помоги!"
Молитва несколько успокоила ее душу. Она тихо поднялась с колен и, отодвинув перильце Колиной кровати, осторожно прилегла на ее край и крепко заснула. Через четверть часа пришла из кухни няня. "Умаялась от горя, сердечная", прошептала она, увидев Веру Сергеевну спящей на Колиной кровати, но не решилась будить ее и, поправив лампадку, стала готовиться ко сну.
Но маленькая Ира не спала; она уже целый час лежала, зажмурив глазки, стараясь не шевелиться. Теперь же, когда в детской воцарилась полная тишина, девочка едва дыша поднялась на своей кроватке и несколько минут сидела неподвижно. Потом она приложила пальчик к губам и улыбнулась.
- Я сделаю им сюрприз! - промолвила малютка. Еще вчера няня говорила: - Помни, Ирочка, завтра канун Христова Рождества; Господь невидимо сойдет к нам на землю и будет в святую ночь принимать все молитвы, приносимые Ему от чистого сердца... Вот ты и помолись, чтобы папочку Он нам скорее вернул, - и няня с торжественным видом принялась рассказывать девочке чудную, вечно новую повесть Рождества Христова.
- Хорошо, я помолюсь, - ответила Ирочка, занимаясь своей куклой с рассеянным видом. На самом же деле слова няни глубоко запали в ее детскую душу.
Ира горячо любила отца и нередко последнее время случалось ей засыпать в слезах с мыслью о том, что быть может высокий, страшный немец штыком пронзает ее милого папочку, который весь окровавленный падает на землю... Но в сегодняшнюю ночь девочкой овладело какое-то светлое, торжественное настроение. В столовой часы пробили один раз...
"Христос уже, верно, сошел на землю", сказала они и неслышно соскользнула со своей кроватки. В длинной ночной рубашечке она осторожно пробралась в столовую и затем в гостиную. Шторы были подняты. Серебристый лунный свет проникал в комнату, ярко освещая маленькую елочку, стоявшую на круглом столе... В углу висел образ Спасителя, достаточно видный при свете луны. Девочка стала на колени и благоговейно сложила ручки, как она это делала во время молитвы. "Боженька добрый! - зашептала она, - сделай так, чтобы папа поскорее к нам вернулся.Без него так скучно, и мама все время плачет. Я знаю, Ты исполнишь мою просьбу, ведь сегодня святая ночь и Ты, Господи, сошел на землю, только мы тебя не видим!" Ирочка прилегла головкой на ковер, замерев в долгом земном поклоне.
Но что это! Ей вдруг показалось, что кто-то тихо и ласково коснулся ее плеча; девочка невольно подняла голову и увидела лучезарного ангела. Серебристые крылья трепетали за его плечами, а прекрасные глаза кротко и любовно смотрели на нее.
- Иди за мной, детка - сказал небожитель, беря ее руку... И, вдруг не стало перед ними стены гостиной, все куда-то рассеялось, исчезло, как легкая дымка. Они понеслись в безбрежной лазури трепещущего в серебряных лучах воздуха. Светлые звезды искрились и дрожали, а ярче всех горела дивная Рождественская звезда, в древности приведшая волхвов к Вифлеемской пещере. Эта звезда шла все время перед ними и остановилась как раз над пещерой, высеченной в скале.
Ангел стал медленно опускаться, крепко держа Ирочкину руку; лучезарное лицо его стало еще прекраснее. С безмолвной улыбкой указал он девочке на преддверие пещеры и остановился у входа. Вся трепещущая, умиленная, устремилась Ирочка навстречу яркому свету, льющемуся из пещеры. Свет исходил из яслей, в которых лежал младенец Христос, повитый белыми пеленами, а над ним с выражением неизъяснимой нежности на лице стояла прекрасная Дева, Божия Матерь.
"Христос Младенец, Господи! - вскрикнула Ирочка, заливаясь слезами восторга при виде чудного зрелища. И, вдруг, торжествующая мысль охватила ее детский мозг: "Я попрошу Его Самого, здесь... сейчас отдать нам папу!" Она припала головкой к краю яслей и зашептала детские несвязные слова: "Господи, добрый, милостивый... добрый... добрый, отдай папочку, пусть он будет жив, я постараюсь быть хорошей, умной, послушной!" И вдруг девочка увидела, как Божественный Младенец повернулся к ней и улыбнулся такой улыбкой, какой никто никогда не видел на земле.
Маленькая Ирочка крепко спала на коленях, припав головой к мягкому мохнатому ковру. Тихий осторожный звонок раздался в передней, но никто не услышал его, кроме няни Василисы. "Кого это нелегкая несет в такую пору, не телеграмма ли? - заворчала она и, надев туфли, поплелась через гостиную, не замечая спящей на ковре Ирочки. Каково же было изумление старушки, когда, открыв дверь, она увидела перед собой раненого в руку офицера. - "Батюшка, Владимир Петрович, - ахнула она: - с нами крестная сила!".
- Да, это я, милая няня, ранен, но слава Богу не смертельно, сохранил Господь... торопился домой поспеть к празднику, - скороговоркой говорил офицер, целуя старушку. - Ну что наши? Все здоровы? - спросил он дрожащим голосом. - Все, батюшка мой, все, барыня вот только больно убивается, сегодня так не емши и заснула в детской. - И старушка концом кофты вытерла непослушные, застилавшие глаза слезы. Владимир Петрович волновался не меньше ее; проходя через гостиную, няня зажгла электричество, и оба они, как вкопанные, остановились при виде необыкновенного зрелища. Крошка Ира, вся съежившаяся, спала на коленях, припав к ковру своей белокурой головкой.
- Мать Пресвятая Богородица! - воскликнула няня - ведь это она встала за папу помолиться, ведь мы вчера с ней про Святую ночь говорили. Вот уж поистине чудо Божие свершилось... услышал Господь чистую детскую молитву. - Владимир Петрович, едва сдерживая слезы от волнения, наклонился над девочкой. "Ира, Ирок, радость моя, проснись... ты простудишься!" Малютка подняла голову и вся просияла, как солнышко, обхватив шею отца своими пухленькими ручонками.
- А я знала, - шептала она, целуя его лицо, - ведь это я Христа Младенца попросила, чтобы ты вернулся. Пойдем скорее в детскую, сделаем им сюрприз, - защебетала она, еще не замечая, что у отца ранена рука.
Счастье и светлая радость наполнили через край тихую квартирку Мирских.
М. Чокой, журнал "Незабудка", декабрь 1916
Кукла рождественской девочки
Вечерело. Короткий зимний день быстро подходил к концу. Несмотря на то, что был всего пятый час вечера, в окнах домов и магазинов торопливо зажигали огни. Нынешний декабрь был особенно ненастный и холодный: шел снег, смешанный с дождем, и дул сильный холодный и резкий ветер, отчего день казался еще темнее и печальнее. Но это обстоятельство нисколько не мешало какому-то особенно веселому оживленному движению в этот ненастный вечер на улицах города К.
На подоконнике одного из окон пятого этажа высокого мрачного дома, занятого множеством мелких квартир, сидела маленькая девочка, лет шести-семи. Она грустно смотрела на улицу. Впрочем, улицы ей совсем не было видно. В окне лишь мерцали отблески электрических фонарей, виднелся клочок темного неба да стена и крыша противоположного дома. В маленькой комнатке с одним окном было почти совсем темно Только несколько углей, догоравших в открытой печке, слабо освещали помещение. Обстановка комнатки была самая бедная и скудная: три колченогих стула, простой некрашеный стол, диван с продавленным сиденьем и за занавеской старая деревянная кровать, на которой, плотно закутанная старым вытертым одеялом, спала тревожным сном женщина. Девочка сидела тихо, прислонившись к деревянному переплету окна, и задумчиво покачивала большую красивую куклу.
Кукла была очаровательная, с пышными темными локонами, с подвижными руками и ногами и чудесными голубыми, как небо, глазками. Одета она была в изящное голубенькое платье, отделанное дорогими тонкими кружевами. По величине своей она походила на двухгодовалого ребенка. Странную противоположность представляла эта нарядная кукла с убогой обстановкой комнаты и старым красным простеньким платьицем девочки. Кукла эта без слов свидетельствовала, что обладательница ее видела лучшие дни. И это была правда. Еще так недавно все хорошее в жизни было правдой! Всего полгода назад Женя Дан и ее мать пользовались полным довольством и удобством, которые дает богатство.
Но с тех пор как отец девочки умер, дела пошли все хуже и хуже. Мало-помалу были проданы все вещи, даже одежда. Через шесть месяцев тяжко заболевшая Любовь Николаевна Дан очутилась вместе с маленькой дочерью в убогой комнатке пятого этажа с нищенской обстановкой.
Через три дня Рождество! Какое грустное Рождество будет в нынешнем году, да притом еще и мама больна!
Жене вспомнилась залитая огнями елка, с румяными яблоками, конфетами и золочеными орехами. Тогда был жив отец. Он подарил дочке, своей любимой Рождественской девочке, ее Катюшу, которую сейчас она так нежно качала на коленях. Потом, после елки, тогда подали гуся. Как вкусно хрустела поджаристая корочка! Женя вздохнула и проглотила слюнки. Сегодня она пила только чай с хлебом вместо обеда, и ей хотелось есть. Через три дня Рождество, но о таком великолепии, как елка и гусь, конечно, и мечтать, и даже думать нечего!
А она - настоящая Рождественская девочка. Родилась она в самый сочельник, накануне Рождества, и отец говорил ей постоянно:
- Помни, девочка, что ты родилась в одну ночь со Христом и не забывай никогда в этот вечер поклониться Ему.
А вот теперь придется сидеть дома, ничего теплого у Жени нет и взять негде. Продать нечего. Все, что возможно продать, было уже продано. Заработать Женя тоже ничего не может. Слишком она для этого мала и ничего еще не умеет. Вот горе! Женя тоскливо обвела глазами комнату, которая все больше и больше погружалась во мрак. Девочке очень хотелось заплакать, но она победила себя. Никогда не была Женя плаксой и не любила нюнить. Она решила встать, зажечь лампу, чтобы было веселее, и дожидаться Пелагеи Сергеевны, соседки, которая обещала зайти к ним после вечерни и принести хлеба. Женя хотела соскочить с окна и при этом чуть не уронила куклу. Она совсем о ней забыла. И вдруг лицо ее сразу просияло. Она подумала, что у нее есть, что продать к празднику.
Ее Катюша совсем новая и такая красивая! В былые лучшие времена, когда Женя с Катюшей на руках гуляла, она не раз замечала, как встречные девочки засматривались на куклу. Конечно, ей дорого дадут за Катюшу. Может быть, дадут рублей 25-30. Тогда она купит себе теплое платье, а маме новое одеяло. Женя знала, что когда мама продавала мебель и другие вещи, то делала объявления в газете. Знала Женя и дорогу в редакцию, куда не раз сопровождала мать.
Это было недалеко, всего три-четыре дома от их квартиры. Еще не поздно. Недавно пробило шесть часов. Объявление завтра будет уже напечатано в газете, и можно еще успеть купить, что нужно. В том, что кукла будет продана, Женя ни минуты не сомневалась. Затаив дыхание, едва ступая на кончики пальцев, чтобы не разбудить спящую маму, Женя сняла с кровати старый платок и накинула его на голову и плечи. Под платок она спрятала Катюшу, которую решила захватить с собой. Тихо, как мышка, выскользнула девочка за дверь и стала спускаться по крутой темной лестнице. Через несколько минут ее крошечная фигурка затерялась в толпе прохожих.
Николай Петрович Бугров, издатель и редактор К-ской газеты, высокий худой старик, носил очки на носу, что придавало ему строгий вид (хотя он был очень добрый, мягкосердечный человек). Взглянув на часы, издатель собрался было приказать единственному оставшемуся в редакции сотруднику, давно уже потихоньку зевавшему, тушить огонь и собираться домой. В этот момент дверь быстро отворилась, и на пороге показалась запыхавшаяся маленькая девочка, закутанная в большой старый платок.
- Вы, кажется, не туда попали, барышня, здесь издают газету, и такой маленькой девочке, да еще в такой поздний час, здесь делать нечего, - присматриваясь к ней, притворно строго сказал старый редактор. Сотрудник же молча, с удивлением, смотрел на девочку.
- Так мне нужно напечатать объявление в газете, - смело ответила Женя, нисколько не смущаясь нахмуренным видом старого редактора.
- Вам нужно сделать объявление? Тогда, конечно, дело другое, - сказал старик, усаживаясь в кресло и готовясь слушать.
- Идите ближе в таком случае и скажите, какое объявление нужно вам сделать.
- Видите ли, мне хотелось бы продать куклу, и для этого сделать объявление в газете. Кукла очень хорошая, вот посмотрите, я ее нарочно с собой захватила, чтобы вы посмотрели. Женя вытащила из-под платка Катюшу.
- Куклу? А для чего, позвольте узнать, хотите вы продать такую прекрасную куклу? Неужели кукла ваша так надоела вам, неужели же вы ее не любите? Почему вы хотите продать ее? - строго спросил Николай Петрович и пытливо через очки посмотрел на стоящую перед ним Женю.
- Ой, нет! Я очень люблю Катюшу, - сказала Женя, крепко прижимая к себе куклу. - Только мне деньги очень нужны, а денег взять негде и продать больше нечего. Мы уже все продали. А мама лежит больная. Ей нужно новое теплое одеяло непременно. Она ужасно больна и вся дрожит под старым одеялом.
И потом мне нужно теплое пальто, чтобы пойти к Рождественской всенощной. Я Рождественская девочка и мне нельзя не быть у Рождественской всенощной.
- Вот видите, господин редактор, - продолжала Женя, которую почему-то совсем не пугал сердитый вид редактора и его нахмуренные брови, - когда папа был жив, у нас все было, ну, а как он умер, да еще мама заболела, то стало очень плохо. Маме все пришлось продать, даже шубы и платья. Теперь уж и продавать нечего. А мама все больна. Вот я и подумала, что можно продать Катюшу. Посмотрите-ка, какая она хорошенькая! Это папа подарил мне ее в прошлом году на Рождество. И еще совсем новенькая! Я ужасно берегла ее.
И Женя заботливо поправила на кукле ее голубое платье и пригладила растрепавшиеся волосы.
- Гм! Кхе-кхе!.. Подождите, вот я сейчас рассмотрю ее хорошенько. Только протру свои очки; они что-то совсем затуманились… А тут еще этот невозможный насморк. И откуда взялся? Утром его еще не было. Не находите ли вы, что двери у нас плохо закрыты, Семенов? - Старик-редактор вытер набежавшие слезы.
- Это вам показалось, двери заперты плотно,- ответил, улыбаясь, сотрудник и потрогал ручку крепко запертой двери.
- Странно, однако, откуда он взялся, этот ужасный насморк? Понять не могу!
И старый редактор, сняв очки, принялся сморкаться. Наконец он справился с так внезапно напавшим на него «насморком», протер носовым платком очки и, надев их вновь на покрасневший нос, взглянул на стоявшую перед ним и с любопытством смотревшую на него Женю.
- Кажется, приступ окончился, - сказал он. - Покажите-ка мне теперь вашу куклу. Да, да, кукла в самом деле чудесная и совсем новая.
Старик осторожно взял из рук радостно улыбавшейся Жени куклу и рассматривал ее сквозь очки.
- Прекрасная кукла, - продолжая улыбаться, подтвердил Семенов, к великому восторгу Жени. - Думаю, что каждой девочке было бы приятно иметь ее.
- Да, да! Вы правы, и мне очень, очень жаль, что у меня нет дочки, или внучки, - я непременно купил бы ее для нее! Ну, да для такой красавицы скоро найдется покупательница, и мы это устроим… А вы не будете жалеть, что продали вашу куклу? - спросил вдруг Николай Петрович и зорко посмотрел на стоявшую перед ним девочку.
- Нет, нет! - торопливо и решительно ответила Женя, раскрасневшееся лицо которой улыбалось и сияло, как солнце, от радости и гордости при такой похвале ее Катюше. - Катюшу я очень люблю, конечно, но без нее можно обойтись, а теплые вещи ведь ужасно нужны, без них никак нельзя… Я думаю, что та девочка, которая ее купит, будет беречь и любить ее. Ведь, правда? Как вы думаете?
И голос Жени, несмотря на всю решимость, невольно дрогнул и зазвучал тревожно, когда она вопросительно взглянула на старого редактора.
Но старый редактор ничего не мог ответить ей, так как на него вновь внезапно напал новый сильный припадок «насморка». На его глаза снова навернулись слезы, и он принужден был вновь протирать свои очки.
- Ну, конечно, правда! Кто ее купит, непременно будет ее любить и беречь! Разве Катюшу можно не любить? Такая чудесная кукла, - уверенно сказал он Жене, как только справился с припадком «насморка», и лицо девочки опять просияло.
- А какое же объявление хотели бы вы напечатать в газете?
- Продаю куклу, чтобы купить теплые вещи, я думаю…
- Гм, гм… продаю куклу, чтобы купить теплые вещи… Превосходно! Конечно, больше ничего и не нужно: этим все сказано… Однако скажите, как вас зовут, маленькая Рождественская девочка, который вам год и где вы живете?
- Тут, совсем близко, всего четыре дома, в тридцатом номере, зовут меня Евгения Дан, и на Рождество мне уже будет семь лет. Как Вы думаете, дадут за Катюшу мне рублей… сорок?
Кукла стоила не больше десяти рублей, но Женя сильно любила ее, и даже эта цена казалась ей слишком маленькой!
- Дадут, конечно дадут, быть может, и гораздо больше!.. А теперь, Женя, идите домой, уже поздно, и не думайте ни о чем: все будет устроено. Семенов вас проводит. Катюшу же оставьте у меня. Я уверяю, что она завтра утром будет продана. Такая прекрасная кукла!.. Погодите! А кто же купит для вас теплые вещи? - спросил редактор.
- Наша соседка, Пелагея Сергеевна, она очень добрая! - уверенно ответила Женя.
- Отлично, значит все устроено, Спокойной ночи, милая Рождественская девочка. Да хранит вас Христос, с Которым вы родились в одну ночь! Дайте мне вашу ручку на прощанье. Вот так! Семенов, проводите, пожалуйста, маленькую барышню домой, - и Николай Петрович, почтительно пожав ручку Жени, проводил ее до самых дверей, как будто она была знатная посетительница, а не бедная маленькая девочка в старом потертом платке.
На следующее утро, едва успела Женя открыть глаза, как в комнату вошла улыбающаяся Пелагея Сергеевна, а за ней посыльный внес несколько больших, толстых пакетов. Когда пакеты были вскрыты, из них перед восхищенным взором Жени (она сильно волновалась, помогая Пелагее Сергеевне развертывать пакеты, и беспрерывно роняла на пол ножницы) появились чудесные вещи, которые ей и во сне не снились. Тут было теплое пушистое одеяло, большой платок и теплые чулки для мамы, для самой же Жени хорошенькое голубое платье, шубка, маленькая, как игрушечная, белая муфта и такая же шапочка, а также чулки, ботинки и галоши. Жене казалось, что она видит чудесный сон. Ей хотелось и смеяться и плакать.
- Все это прислал мне редактор К-ой газеты, - улыбаясь, сказала девочке потихоньку (Любовь Николаевна еще спала) Пелагея Сергеевна, - и просил передать тебе. На Рождество он сам зайдет к вам.
Наступал сочельник.
Во всем К. не было девочки счастливее Жени, когда она, под торжественный звон колоколов, одетая во все новое входила в ярко освещенную церковь вместе с Пелагеей Сергеевной. Еще несколько минут - и веселый, радостный Рождественский тропарь раздается под сводами храма, расплывается и тает там высоко-высоко где-то, кажется в самом бездонном темно-синем небе, на котором так ласково блестят и переливаются в окнах под куполом бесчисленные яркие звездочки. - «Рождество Твое, Христе Боже наш»… поет где-то вверху невидимый хор и светлой радостью наполняет сердце маленькой Рождественской девочки… Ночь эту она спала крепко и спокойно. Уже совсем утром ей начала сниться Катюша, но как раз в это время необычайное движение в комнате разбудило ее и заставило открыть глаза. И в ту же минуту она опять невольно закрыла их: то, что она увидела, так походило на сон! Через мгновение она, однако, их снова открыла, на этот раз широко, и пристально стала приглядываться к тому, что ей показалось продолжением сна. Нет, она ошиблась, это не сон! Прямо напротив Жениной кровати стояла наряженная елка, а под елкой сидела Катюша в новом платье и, улыбаясь, протягивала к ней руки. Тут же под елкой лежали огромные красные яблоки, конфеты и игрушки. Женя была так изумлена, что продолжала лежать, не шевелясь, только все шире и шире открывала глаза.
Дружный смех матери, чувствовавшей себя в это утро лучше (такое уж счастливое было утро), и сидевших возле ее постели Пелагеи Сергеевны и Николая Петровича заставил девочку очнуться и убедиться окончательно, что это не сон, а «настоящая правда».
Через несколько минут, одетая в новое платье, с Катюшей на руках, сиявшая радостью Женя, сидела на коленях старого редактора и, не спуская с него внимательных глаз, слушала рождественскую сказку о «Рождественской девочке и ее кукле», которую он рассказывал. Впрочем, рассказ Николая Петровича нельзя было назвать сказкой, так как волшебного в нем не было ничего, а все было «правдой», но от этого рассказ был намного интереснее, таким он, по крайней мере, казался живой Рождественской девочке. Нужно ли говорить, что старый редактор и не думал продавать оставленную у него Женей куклу. Доброе сердце девочки, решившейся продать любимую куклу, чтобы купить теплое одеяло больной матери и иметь возможность пойти в церковь, чтобы там поклониться Христу, накануне Его Рождества, как она всегда это делала - глубоко тронуло старика. Но, чтобы проверить, искренно ли было это желание и не будет ли Женя потом раскаиваться в своем поступке, он оставил Катюшу у себя. На другой день он призвал Пелагею Сергеевну и расспросил подробно о Жене и ее матери. Узнав, что Женя ни разу не всплакнула о кукле, Николай Петрович, остался очень доволен и дал Пелагее Сергеевне денег, чтобы она купила все нужное. Однако объявление о продаже куклы он в газете все-таки сделал, как раз в том номере, который должен был появиться в день Рождества. На первой странице этого номера читавшие увидели в этот день следующее объявление: «Рождественская девочка продает куклу, чтобы купить теплую одежду». И охотников, пожелавших купить эту куклу и увидеть Рождественскую девочку, оказалось так много, что двери в маленькую комнатку Жени и ее мамы не затворялись целый день, пропуская все новых и новых посетителей. А так как все приходившие являлись не с пустыми руками, то скоро в небольшой комнатке стало совсем тесно от наваленной кругом теплой одежды. А игрушки и лакомства некуда было даже ставить, так много их было. Добрые люди, принявшие участие в судьбе Жени и ее мамы, не оставили их и после Светлого Праздника. Любовь Николаевна поправилась, и ее определили классной дамой в институт, а когда Женя подросла, ее поместили в тот же институт.
Юлия Насветова