Ароматы в дворянских усадьбах
Aleksander Gierymski
Великий знаток садов маркиз де Жирарден писал о той поразительной «силе аналогии», которая возникает в саду между физическими раздражителями и нравственными впечатлениями, что, в свою очередь, ведет к пробуждению страстей «тонко чувствующего человека». К числу физических раздражителей, помимо воспринимаемого зрением пейзажа и воздействующих на слух шумов (ветра, ручья и проч.), он, естественно, относил и запахи, ратуя, в частности, за непременное использование в саду тех ароматов, что заставляют «сильнее биться сердце».
Характерно, что и в многочисленных описаниях праздников в русских загородных резиденциях и усадьбах удовольствия также классифицировались в соответствии с четырьмя известными тогда человеческими чувствами (зрение, слух, обоняние и вкус), каждое из которых должно было быть удовлетворено. Там, где человек отдыхает, для достижения данной цели Жирарден советовал, в частности, «сооружать» в саду скамейки из аптечной ромашки, которая источает нежный и сладкий аромат, располагающий к отдыху и наслаждению. Ранее особое внимание садовым ароматам уделял Ф. Бэкон, предлагавший засаживать аллеи цветами черноголовника и тимьяна, источающими запах лишь при растирании. Предполагалось, что люди, прогуливающиеся по аллее, невольно топчут цветы и содействуют тем самым благоуханию сада, где он «предается мыслям и воображениям», где он охотнее ощущает, нежели рассматривает, «надлежало быть духовитым цветным произрастаниям», испускающим из недр своих сладкие, пряные, приятные испарения, дабы «удовольствовать» чувство обоняния.
Сад же с его ароматами заставляет нас воспринимать окружающий мир по горизонтали, вынуждая отправиться на поиски самих себя и тем самым возвращая к нашим истокам. Одним из таких истоков естественно оказывается Эдем - общая и, увы, утраченная прародина человечества. Питаться запахами, нематериальной пищей, не имеющей ничего общего с нашей телесностью, - именно так представляется жизнь ангелов. Не случайно в «Путешествии на остров удовольствий» Фенелона герой отправляется
на остров, обитатели которого питаются «исключительно хорошими запахами».
А почти два столетия спустя русский писатель В.Ф. Одоевский в повести «Сильфида» увидит в самом запахе
цветка словно проявление стихийного духа:
...с тех пор каждый день поутру я встаю, подхожу к моей таинственной розе и ожидаю нового чуда; но тщетно - роза цветет спокойно и лишь наполняет всю мою комнату невыразимым благоуханием. Я невольно вспомнил читанное мною в одной каббалистической книге о том, что стихийные духи проходят все царства природы прежде, нежели достигнут своего настоящего образа. Чудно! Чудно!
Именно запахи, и в первую очередь запахи садовые, немало содействовали обольщению. В конце XVIII века еще один великий знаток садового искусства и не менее великий знаток женщин принц де Линь писал:
Женщины легко даются в обман. Оберегайте и обожествляйте прекрасный пол, делайте его прогулку приятной: проложите хорошие дорожки, чтобы ничто не мешало их хорошеньким ножкам, и позаботьтесь о нерегулярных, узких и благоуханных тенистых аллеях, пахнущих розами, жасмином, цветами апельсина, фиалками и жимолостью, которые бы увлекали дам к купанию или к отдохновению.
Считается, что запахи сада изменяются в зависимости от цикла жизни самого сада, а также его хозяев8. В одном и том же саду в каждое мгновение присутствуют и рождение, и жизнь, и умирание. И каждый из этих моментов сообщает саду свой специфический запах, составленный из ароматов растений (трав, цветов, деревьев), земли, камня, наконец, людей - короче, той «смеси», которая и лежит в основе изготовления любого букета духов. Каков же букет ароматов русской усадьбы? Как менялся он (и менялся ли) в зависимости от времени года, от эпох, от смены поколений и стилей?
Был тихий вечер. В воздухе пахло. Соловей пел во всю ивановскую. Деревья шептались. В воздухе, выражаясь длинным языком российских беллетристов, висела нега... Луна, разумеется, тоже была. Для полноты райской поэзии не хватало только г. Фета, который, стоя за кустом, во всеуслышание читал бы свои пленительные стихи, - писал в начале XX в. А.П. Чехов, разумеется, играя штампами, но вместе с тем обозначая и главное: усадебный (вариант: дачный) сад - это место всевозможных ароматов, место, где обоняние, наряду со зрением, включается в игру в первую очередь.
Конкретизация же запаха появляется в русской усадебной литературе сравнительно поздно и претерпевает в дальнейшем значительную эволюцию. Вообще говоря, в описании сада поначалу конкретизируются визуальные впечатления, а обонятельные чаще продолжают существовать в обобщенном виде. Так, в описании Г.Р. Державиным убранства усадьбы князя Потемкина, подготовленного к празднику в честь Екатерины II по случаю взятия Измаила, речь идет о некоем «обобщенном» аромате рощи, в то время как сами растения предстают перед читателем во всем их конкретном многообразии:
Высочайшие пальмы, по подбористым и равным их стеблям до самых вершин увиты как бы звездами, и горят как пламенеющие столпы. Ароматные рощи обрамлены златопрозрачными померанцами, лимонами, апельсинами; зеленый, червленый и желтый виноград, виясь по тычинкам огнистыми кистями своими, и в тенях по черным грядам лилеи и тюльпаны, ананасы и другие плоды пламенностию своею неизреченную пестроту и чудесность удивленному взору представляют.
Аналогичное соотношение обобщенных обонятельных и конкретных зрительных впечатлений в описании сельской (читай: усадебной) жизни - в ответном (на «Мои Пенаты») послании В.А. Жуковского «К Батюшкову»:
В окно твое влетает
Цветов приятный дух;
Террас пред ним дерновый
Узорный полукруг;
Там ландыши перловы,
Там розовы кусты,
Тюльпан, нарцисс душистый
И тубероза - чистой
Эмблема красоты...
Первые конкретизированные садовые запахи и ароматы, появившиеся в описаниях конца XVIII - начала XIX вв., - это запахи розы, реже жасмина, ландыша, тюльпана или резеды.
В объяснении Г.Р. Державина к одному из его стихотворений запах розы и жасмина, помноженный на пение птиц, создает locus amoenus описываемого им дворца: Зеленеющий дерновый скат вел дорогою, обсаженной цветущими померанцевыми деревьями. Там видами были лесочки, по окружающим которые решеткам обвивались розы и жасмины, наполняющие воздух благовонием. В кустарниках видимы были гнезда соловьев и других поющих птиц... О «розовом аромате» «долины мирной» пишет Н.А. Львов в «Эпистоле к А.М. Бакунину из Павловского, июня 14, 1797»: Утехи и покой постель нам постилают Из роз, и розы обновляют Всечасно цвет и аромат!"
Другие запахи появляются позже. У Пушкина Татьяна хоть и ломает «кусты сирен»26, но запаха их не ощущает. Одно из немногих описаний пахнущей сирени содержится в переложении Батюшковым элегии Э. Парни, известной под заглавием «Мщение»:
В зеленом сумраке развесистых древес,
Где льется в воздухе сирен благоуханье
И облако цветов скрывает свод небес.
Как ни удивительно, сирень «запахнет» в литературных садах в основном во второй половине XIX века, и
запах ее усилится к началу XX века, вместе с запахом жасмина, гелиотропа и иных экзотических - если не в реальности, то по крайней мере фонетически - растений.
Проводив тебя, я вернулся в Гнездиловку и просидел там безвыездно все это время. Каждый день ходил я в нашу беседку.
Там сирень, которая охватывала ее со всех сторон, врывалась в ее окна и всю ее наполняла своим благоуханием, теперь отцвела, - сокрушается герой повести А. Апухтина «Архив графини д***»
Сиреневый аромат будет явно доминировать у И. Северянина, причем в различных лексических комбинациях:
Елена в парк идет. Олунен
И просиренен росный парк.
В автобиографическом романе Б. Зайцева «Путешествие Глеба» благоухает жасмин:
Как по всему дому этим жасмином благоухало - ветви с цветами прямо лезли из окон в комнаты.
Запах жасмина (смешанный с запахом ели) становится смысловым контрапунктом в новелле И. Бунина «Митина любовь» (в сцене, когда Митя проезжает через заброшенную усадьбу Шаховское):
сухой и сладкий запах елей и роскошный запах жасмина дали ему такое острое чувство лета и чьей-то старинной летней жизни в этой богатой и прекрасной усадьбе, что, взглянув на красно-золотой вечерний свет в аллее, на дом, стоявший в ее глубине, в вечереющей тени, он вдруг увидел Катю, сходившую с балкона в сад.
Из пахучих деревьев русская усадебная литература, по-видимому, была наиболее чувствительна к запаху лип. Впрочем, и липы, несмотря на всю свою распространенность в русских садах, благоухать в литературе тоже начинают относительно поздно. У Пушкина, например (как явствует, в частности, из «Словаря языка Пушкина»), благоухать может мирт, но не липа:
И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал, и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
Но особенно внимательной к липовому запаху оказывается усадебная литература второй половины XIX века.
Ароматом лип наполняет свою ностальгию по усадебному детству и усадебному прошлому А.К. Толстой:
Я помню дом и пестрые узоры
Вокруг окон,
Под тенью лип душистых разговоры -
Все это сон!
Гораздо реже встречается в усадебной литературе запах берез. Среди того немногого, что удалось обнаружить в русских текстах- упоминание Б. Пильняка в рассказе «Смертельное манит» (1918):
...в июне ночами горько пахнет березами, и рассветы в июне - хрустальны.
В густом аромате терпких цветов («Цветы, оттого что их только что полили, издавали влажный, раздражающий запах») впервые появляется на аллее сада черный монах в одноименном чеховском рассказе. Даже запах липы, традиционно ощущавшийся как сладкий и медовый, в начале XX века воспринимается как источник дурмана- например, в рассказе Г. Чулкова «Западня»: Поднималась луна, и все изменялось. От лип, как от огромных курильниц, струился дурманный запах; на лугу бродили туманы, как вереницы белых старух...
Примечательно при этом, что дурманный, пряный, томный запах в это время нередко связан с пограничным состоянием героя. В упомянутом рассказе Чулкова «дурманный запах» - знак надвигающегося безумия («Тогда жутко было смотреть на Николая Петровича. Он ходил по террасе, пугаясь своей тени. Он уже не скрывал своего страха»). В романе Ф. Сологуба «Творимая легенда» «душистые» и «томные» запахи сопутствуют переходу сестер- героинь в мир «навьего двора»: Казалось, что этот ход идет глубоко под землею... Странно пахло, - тоскливый, чуждый разливался аромат. Он становился все душистее и все томнее. От этого запаха слегка кружилась голова и сердце сладко и больно замирало.
Летние запахи в начале XX века почти на равных соседствуют с осенними и зимними - как, например, в описании «призраков старого дома» в «Опавших листьях» П.Н. Краснова:
А ночью поднимется в степи вьюга. Все исчезнет в молочном тумане. Мы в нем одни, отрезанные от слободы, от всего живого. И вдруг, в шуме вихрей, когда снег точно пальцами колотит в стекло дома, что-то треснет в зале, бахнет и бах, бах, бах, пойдет трещать, стрелять и шуметь по всему дому... Или напротив. Кругом так тихо, тихо. Синее небо усыпано звездами. Полный месяц висит неподвижно. Сад в снеговом уборе застыл, ни одна снежинка не упадет с сучьев. Откроешь окно и слушаешь... И ждешь... Нигде даже собака не залает. Пахнет снегом, морозом... И вдруг начинает надоедно в ушах звенеть. Точно время идет, и слышно, как оно идет. Ах, как тоскливо станет на сердце!»
О «горьковатом, влажном и ранящем запахе осени»в усадьбе пишет Б. Зайцев (рассказ «Осенний свет»).
И еще одна примета запахов усадьбы рубежа XIX- XX веков: запахи в это время источают не только растения (цветы, деревья, кустарники), водные источники (река, пруд, болото), но и - по закону контрапункта - предметы неодушевленные, будто бы и запаха не имеющие. Именно с запахом населяющих, а точнее, населявших усадьбу вещей вводится ностальгическая тема утраченного и обретенного (впрочем, последнее происходит далеко не всегда) усадебного рая.
Затхлыми книгами пахнут шкафы в доме Аггея Коровина в повести А.Н. Толстого «Мечтатель». Это свойство вещей возвращать своим запахом в иную жизнь, иную реальность переведено в мистический и одновременно метафорический план в новелле А. Апухтина «Между жизнью и смертью»:
Воображение, словно курьер, скакавший впереди, докладывало мне обо всем, что я увижу. Вот широкий двор (la cour d'honneur), посыпанный красным песком; вот подъезд, увенчанный гербом графов Ларош-Моденов; вот зала в два света, вот семейная гостиная, увешанная семейными портретами. Даже особенный, специфический запах этой гостиной - какой- то смешанный запах мускуса, плесени и розового дерева - поразил меня как что-то слишком знакомое.
Примечательно, что с конца XIX века в усадебную литературу входит (сначала как чуждая, а затем и как магистральная) тема духов - то есть уже не естественных, но искусственных ароматов, вторгающихся из мира городского в мир сельский. Так, у Зайцева запах духов исходит не только от бабушки - что вовсе не нравится маленькому герою и в чем он ощущает знак иного, чуждого мира, - но и от соблазняющей и героя, и его отца гувернантки Софьи Эдуардовны. Причем в последнем случае «слабый запах» духов гувернантки также является знаком иного мира, но уже мира гораздо более привлекательного для героя.
Е.Дмитриева "Запахи в усадьбе"