Здесь будет дворик -сад !
Землю, подобную нашей, мне в жизни не приходилось больше видеть никогда: мягкая, чёрнее чёрного, она не сыпалась, а резалась лопатой на куски и маслом размазывалась на пальцах. Настоящий классический чернозём, к моему ужасу изобилующий длинными жирными червями. Не уверена, такой ли была земля в Чернозёмной полосе России. Воткни в неё сухую палку, и та зазеленеет. На это мои родные и рассчитывали. Мама к сельхоз работам не имела никакого отношения. Ей хватало преподавания в институте, кухни и стирки. А папа, вскопав грядки и посадив картошку, помидоры и огурцы, в лучшем случае производил разовое окучивание яблок земли (pommes de terre -фр.), во всём остальном полагаясь на милость природы. И она его не разочаровывала, особенно в первые годы: на клубнях висело штук по 10 крупных картофелин, в густых зарослях сорняка мы находили пупырчатые хрустящие сладкие огурчики ( с хлебом и солью - ммм!) и красные мясистые помидоры. У рачительных и трудолюбивых аграриев урожай мог быть на нашем огороде больше во много раз, но нам вполне хватало и того, что давала нам матушка - земля. Признаться, прополку помидоров и огурцов папа пытался возложить на меня, но не очень решительно. Нерешительностью я немедленно воспользовалась, и бедные овощи моего внимания были лишены. Не следует думать, что моё трудовое обучение закончилось. Мне был поручен уход за плантациями клубники. Плантации располагались около погреба и занимали площадь около 40 кв. метров. Клубнику следовало пропалывать и раз в сезон обрезать усы. Если обрезание мы с папой осуществляли вместе, то полола ягоды я в одиночестве и чувствовала себя рабом на плантациях. Утомительное, однообразное, скучнейшее занятие! А в это время за соседским забором подруги прыгали через скакалку и играли в лапту. Увы, Томом Сойером я не была и не смогла ничем заманить своих подруг себе в помощь. Ещё интереснее время можно было бы провести за чтением. Бросив прополку, я хватала книгу и пряталась с ней в укромной будочке, кабинете уединения и задумчивости, говоря прециозным языком, позади зарослей малины и крапивы. Всячески манкировала своими обязанностями, что выводило отца из себя. В наказание он стал отбирать у меня книги и отдавал по окончанию полевых работ. Этот удар бичом заставлял меня с ожесточённой яростью набрасываться на работу, дабы ускорить её завершение, особенно, если книга была интересной, но благодаря ему во мне зрело чувство недовольства и раздражения. Революционной ситуации не сложилось, но прополку я возненавидела навсегда, а клубнику - надолго. И никогда перспектива собственной дачи с возделыванием огорода меня не манила.
За дровяным сараем папа с дядей расчистили участок для садика, райского уголка для отдыха на природе. Планировалось по периметру обсадить сад ягодными кустами, всю площадь засеять травой для создания зелёного шелковистого ковра, посадить фруктовые деревья, разместив некоторые из них среди грядок, а заднюю стенку сарая скрыть от отдыхающих в саду кустами персидской сирени. Тут настала очередь мамы внести свою лепту в облагораживании двора. Она волею неких лиц была избрана (назначена) депутатом горсовета. Работала в комиссии по озеленению. Дальнейшая карьера мамы как депутата не сложилась по двум причинам: она отказалась вступать в партию, но поступила в аспирантуру и уехала в Ленинград. Какую именно роль сыграла мама в озеленении Минска, я не знаю. Минск в 48-ом г. бурно отстраивался после войны и озеленялся тоже. Возможно, что вклад комиссии был значительным, не могу сказать. Нам было важно то, что мама знала, где и как можно было приобрести нужные нам кусты, деревья и семена. Мама к ботанике не имела никакого отношения и могла отличить , разве что, дуб от берёзы. И вот во двор народного депутата в один прекрасный осенний день привезли деревья, черенки кустов и семена. Для деревьев были уже готовы ямы. Все с энтузиазмом принялись за работу. Суетливое воодушевление охватило и меня. Я жаждала сажать сад: то пыталась держать дерево, то хваталась за лейку, то тащила ведро с водой, то засыпала яму землёй. Когда все деревья и кусты были посажены и политы, папа разрыхлил землю и опытным жестом сеятеля с картины Милле рассыпал по подготовленному участку семена газонной травы. Оставалось ждать результатов, т. е. весеннее- летнего периода.
И мы дождались. Вместо махровой персидской сирени нам привезли обыкновенную, на которой пятилепестковый цветок найти было невозможно ( о каком счастье в таких условиях могла идти речь?), вместо двух высокосортных грушевых деревьев - две дички, мелкоплодный крыжовник и одно дикое сливовое дерево. Вишни, возможно, и дали бы вкусные и крупные плоды при хорошем уходе, но такого не последовало, и урожай был слишком скромен. Обещанная низкорослая газонная трава вымахала в человеческий рост и пошла колоситься. Однако мы нисколько не унывали.
Сирень пахла сиренью и на ней сверкали капли росы или дождя. Куст жасмина разросся и стоял весь в белом кипении цветов с головокружительном запахом. Дикие грушевые деревья образовали естественную беседку. Папа сам соорудил и поставил под ними стол и скамью. Осенью мы собирали, если хотели, жёлтые опавшие плоды, выжидали , пока они станут мягкими. И ели. У них был приятный сладкий, чуть терпкий вкус. Обильно плодоносили крыжовник, красная и чёрная смородина, Мы лениво обирали их , варили компоты, угощали гостей. «И к царевне наливное, молодое, золотое прямо яблочко летит…» Это о наших яблоках сорта пепин-шафран. Сорвёшь такое яблоко, с задорным румянцем, золотое, с тонкой прозрачной кожицей, солнце играет в нём, надкусишь и захлебнёшься соком, что лучше любого вина. Ляжешь в высокой траве, отгороженный и спрятанный ею от мира, и окунёшься в бездонную голубизну неба. Никакая газонная трава не укроет тебя от людских глаз так надёжно. Обман обернулся благом.
Обмануть же моих родителей было не сложно. Когда папа вскапывал землю, мимо проходил мужик и закричал: Копай, копай! Клад найдёшь. Здесь хитрые евреи жили, много золота закопали. О «богатствах» папиной семьи я рассказывала: 6 душ в семье, пятеро мужчин, глава семьи часто сидит без работы, ибо соблюдавшего субботу бухгалтера не всякий директор при советской власти мог терпеть. А хитрость моего умного отца и его брата, прошедших войну, знающих тору и имеющих высшее образование, проявилась в дни денежной реформы 47-го года. Все умные люди накануне реформы пытались вложить свои деньги в товары,зная, что сразу после неё они превратятся в ничто, а цены на товары и продукты поднимутся. Все устремились в магазины и вещевые рынки за покупками. И только мои отец и дядя пошли продавать. Вещей на продажу у них не было. Трофеев, кроме маленького приёмника Филипс, служившего отцу верой и правдой всю жизнь и помогавшего эту правду узнавать, они с войны не привезли. С чердака стащили два аккордеона ( как они туда попали и чьи были, не имею понятия) и понесли на рынок, полагая, что им дадут за них хорошую цену. Продать -продали, но цену им дали смешную, а на следующий день и эти деньги превратились в ничто.
Случай вошёл в историю семейных анекдотов. Горевать - ни о чём не горевали и не сожалели. Были молоды и полны сил. Готовились сажать свой сад.
За дровяным сараем папа с дядей расчистили участок для садика, райского уголка для отдыха на природе. Планировалось по периметру обсадить сад ягодными кустами, всю площадь засеять травой для создания зелёного шелковистого ковра, посадить фруктовые деревья, разместив некоторые из них среди грядок, а заднюю стенку сарая скрыть от отдыхающих в саду кустами персидской сирени. Тут настала очередь мамы внести свою лепту в облагораживании двора. Она волею неких лиц была избрана (назначена) депутатом горсовета. Работала в комиссии по озеленению. Дальнейшая карьера мамы как депутата не сложилась по двум причинам: она отказалась вступать в партию, но поступила в аспирантуру и уехала в Ленинград. Какую именно роль сыграла мама в озеленении Минска, я не знаю. Минск в 48-ом г. бурно отстраивался после войны и озеленялся тоже. Возможно, что вклад комиссии был значительным, не могу сказать. Нам было важно то, что мама знала, где и как можно было приобрести нужные нам кусты, деревья и семена. Мама к ботанике не имела никакого отношения и могла отличить , разве что, дуб от берёзы. И вот во двор народного депутата в один прекрасный осенний день привезли деревья, черенки кустов и семена. Для деревьев были уже готовы ямы. Все с энтузиазмом принялись за работу. Суетливое воодушевление охватило и меня. Я жаждала сажать сад: то пыталась держать дерево, то хваталась за лейку, то тащила ведро с водой, то засыпала яму землёй. Когда все деревья и кусты были посажены и политы, папа разрыхлил землю и опытным жестом сеятеля с картины Милле рассыпал по подготовленному участку семена газонной травы. Оставалось ждать результатов, т. е. весеннее- летнего периода.
И мы дождались. Вместо махровой персидской сирени нам привезли обыкновенную, на которой пятилепестковый цветок найти было невозможно ( о каком счастье в таких условиях могла идти речь?), вместо двух высокосортных грушевых деревьев - две дички, мелкоплодный крыжовник и одно дикое сливовое дерево. Вишни, возможно, и дали бы вкусные и крупные плоды при хорошем уходе, но такого не последовало, и урожай был слишком скромен. Обещанная низкорослая газонная трава вымахала в человеческий рост и пошла колоситься. Однако мы нисколько не унывали.
Сирень пахла сиренью и на ней сверкали капли росы или дождя. Куст жасмина разросся и стоял весь в белом кипении цветов с головокружительном запахом. Дикие грушевые деревья образовали естественную беседку. Папа сам соорудил и поставил под ними стол и скамью. Осенью мы собирали, если хотели, жёлтые опавшие плоды, выжидали , пока они станут мягкими. И ели. У них был приятный сладкий, чуть терпкий вкус. Обильно плодоносили крыжовник, красная и чёрная смородина, Мы лениво обирали их , варили компоты, угощали гостей. «И к царевне наливное, молодое, золотое прямо яблочко летит…» Это о наших яблоках сорта пепин-шафран. Сорвёшь такое яблоко, с задорным румянцем, золотое, с тонкой прозрачной кожицей, солнце играет в нём, надкусишь и захлебнёшься соком, что лучше любого вина. Ляжешь в высокой траве, отгороженный и спрятанный ею от мира, и окунёшься в бездонную голубизну неба. Никакая газонная трава не укроет тебя от людских глаз так надёжно. Обман обернулся благом.
Обмануть же моих родителей было не сложно. Когда папа вскапывал землю, мимо проходил мужик и закричал: Копай, копай! Клад найдёшь. Здесь хитрые евреи жили, много золота закопали. О «богатствах» папиной семьи я рассказывала: 6 душ в семье, пятеро мужчин, глава семьи часто сидит без работы, ибо соблюдавшего субботу бухгалтера не всякий директор при советской власти мог терпеть. А хитрость моего умного отца и его брата, прошедших войну, знающих тору и имеющих высшее образование, проявилась в дни денежной реформы 47-го года. Все умные люди накануне реформы пытались вложить свои деньги в товары,зная, что сразу после неё они превратятся в ничто, а цены на товары и продукты поднимутся. Все устремились в магазины и вещевые рынки за покупками. И только мои отец и дядя пошли продавать. Вещей на продажу у них не было. Трофеев, кроме маленького приёмника Филипс, служившего отцу верой и правдой всю жизнь и помогавшего эту правду узнавать, они с войны не привезли. С чердака стащили два аккордеона ( как они туда попали и чьи были, не имею понятия) и понесли на рынок, полагая, что им дадут за них хорошую цену. Продать -продали, но цену им дали смешную, а на следующий день и эти деньги превратились в ничто.
Случай вошёл в историю семейных анекдотов. Горевать - ни о чём не горевали и не сожалели. Были молоды и полны сил. Готовились сажать свой сад.