Pierre
Есть люди, о которых я помню только какую-то деталь: тонкие пальцы с массивным кольцом, запах сигары, разлет бровей , искусанные губы.. У любимого Бродского об этом написано вот так - «зачем же дева, коли есть колени..».
От Пьера в моей памяти остался взгляд - такой извиняющийся и сожалеющий; взгляд, смирившийся с невозможностью мечты.
Все началось со звонка одного моего парижского знакомого. «Ленá, (вот уже сколько лет не могу привыкнуть к этой офранцуженной версии моего имени - звучит как зов о помощи..) ты ведь работала на Saville Row, да?» И, не дождавшись ответа, дальше залпом: «Я обещал тебя привести.. Ты должна прийти.. Он согласился хоть с кем-то встретиться.. Он такой замечательный и такой одинокий.. Avenue Hoche, 7» и дальше гудки, отрезающие всякую возможность отступления.
Пьер оказался сухоньким старичком с толстым глухим голосом и необыкновенно голубыми глазами. Вышедший на пенсию портной (вот, оказывается, к чему был вопрос о Saville Row), затворничающий и печальный. Увы, мой визит никак не развлек его - я тогда совсем не говорила по-французски, а Пьер - по-английски. Предложение моего приятеля переводить нашу беседу вызвало в ответ цитату из Дон Кихота - «перевод - это разглядывание обратной стороны гобелена..». Вот тогда и появился на его лице этот взгляд, выражающий «очень жаль» каким-то неуловимым движением глаз. На том мы и простились.
И вот четыре года спустя. Парк Монсо. Моя любимая скамейка совсем мокрая от дождя и я отправляюсь бродить.. «Ленá?».. Это был Пьер, замерший от неловкости. Видно было, что окликнул он меня инстинктивно, а теперь вспомнил, что мы и поговорить-то не сможем. Но, спасибо тебе, Монреаль! Ты отнял у меня счастье, но научил французскому..
Мы проговорили.. Нет, говорил он, а я слушала его почти весь день. Он вовсе не останавливался и лишь изредка прерывался фразой: «Vous comprenez?». Передо мной разворачивалась история его любви. Почему передо мной? Оказалось, что у меня «вавилонские» глаза; такие же глаза были и у нее.
Они познакомились, когда ему было 45.
- Я был уже стар, Ленá.. Вы понимаете? Жена, трое детей, карьера, квартира в Париже и дом на море.. А она - она могла выбрать кого угодно, а выбрала меня. В конце жизни я испытывал чувства, которых была лишена моя юность. Я был счастлив, счастлив ею, полон сил и желания все изменить.. для нее.. для нас..
- А дальше..?
- Дальше.. я струсил, не решился стать парией в глазах знакомых и друзей; посчитал, что разрушу идеалы и ценности, которые воспитывал в детях; унижу женщину, прожившую со мной жизнь.. Мы еще долгое время встречались, но только во время моих командировок; где-нибудь, где меня никто не знал - она ненавидела врать и прятаться. Иногда я ждал ее в гостинице, а она не появлялась. В другой раз я находил ее уже спящей в номере. В нашу последнюю встречу она была так слишком хороша и сумасбродна.., таким образом она прощалась со мной.. Больше мы никогда не виделись..
- А я думала, что то сожаление в Ваших глазах было связано с невозможностью поговорить со мной о Saville Row.
- Нет, это все Ваши вавилонские глаза и стрижка. Я еще подумал, что ей бы тоже пошла стрижка вот с такими жесткими кольцами кудрей. Но теперь и у Вас локоны.. Можно дотронуться?
-…
- Вы оплакиваете свою нерешительность?
- Нет, не нерешительность.. Нежелание бороться, неверие в силу любви, в ее ценность. Я считал, что жизнь больше, чем любовь; что есть долг и обязанности. Но это второстепенно, этим я лишь прикрывал свою неспособность принять решение, быть смелым. Я оказался обычным, серым, маленьким, одним из многих..
От Пьера в моей памяти остался взгляд - такой извиняющийся и сожалеющий; взгляд, смирившийся с невозможностью мечты.
Все началось со звонка одного моего парижского знакомого. «Ленá, (вот уже сколько лет не могу привыкнуть к этой офранцуженной версии моего имени - звучит как зов о помощи..) ты ведь работала на Saville Row, да?» И, не дождавшись ответа, дальше залпом: «Я обещал тебя привести.. Ты должна прийти.. Он согласился хоть с кем-то встретиться.. Он такой замечательный и такой одинокий.. Avenue Hoche, 7» и дальше гудки, отрезающие всякую возможность отступления.
Пьер оказался сухоньким старичком с толстым глухим голосом и необыкновенно голубыми глазами. Вышедший на пенсию портной (вот, оказывается, к чему был вопрос о Saville Row), затворничающий и печальный. Увы, мой визит никак не развлек его - я тогда совсем не говорила по-французски, а Пьер - по-английски. Предложение моего приятеля переводить нашу беседу вызвало в ответ цитату из Дон Кихота - «перевод - это разглядывание обратной стороны гобелена..». Вот тогда и появился на его лице этот взгляд, выражающий «очень жаль» каким-то неуловимым движением глаз. На том мы и простились.
И вот четыре года спустя. Парк Монсо. Моя любимая скамейка совсем мокрая от дождя и я отправляюсь бродить.. «Ленá?».. Это был Пьер, замерший от неловкости. Видно было, что окликнул он меня инстинктивно, а теперь вспомнил, что мы и поговорить-то не сможем. Но, спасибо тебе, Монреаль! Ты отнял у меня счастье, но научил французскому..
Мы проговорили.. Нет, говорил он, а я слушала его почти весь день. Он вовсе не останавливался и лишь изредка прерывался фразой: «Vous comprenez?». Передо мной разворачивалась история его любви. Почему передо мной? Оказалось, что у меня «вавилонские» глаза; такие же глаза были и у нее.
Они познакомились, когда ему было 45.
- Я был уже стар, Ленá.. Вы понимаете? Жена, трое детей, карьера, квартира в Париже и дом на море.. А она - она могла выбрать кого угодно, а выбрала меня. В конце жизни я испытывал чувства, которых была лишена моя юность. Я был счастлив, счастлив ею, полон сил и желания все изменить.. для нее.. для нас..
- А дальше..?
- Дальше.. я струсил, не решился стать парией в глазах знакомых и друзей; посчитал, что разрушу идеалы и ценности, которые воспитывал в детях; унижу женщину, прожившую со мной жизнь.. Мы еще долгое время встречались, но только во время моих командировок; где-нибудь, где меня никто не знал - она ненавидела врать и прятаться. Иногда я ждал ее в гостинице, а она не появлялась. В другой раз я находил ее уже спящей в номере. В нашу последнюю встречу она была так слишком хороша и сумасбродна.., таким образом она прощалась со мной.. Больше мы никогда не виделись..
- А я думала, что то сожаление в Ваших глазах было связано с невозможностью поговорить со мной о Saville Row.
- Нет, это все Ваши вавилонские глаза и стрижка. Я еще подумал, что ей бы тоже пошла стрижка вот с такими жесткими кольцами кудрей. Но теперь и у Вас локоны.. Можно дотронуться?
-…
- Вы оплакиваете свою нерешительность?
- Нет, не нерешительность.. Нежелание бороться, неверие в силу любви, в ее ценность. Я считал, что жизнь больше, чем любовь; что есть долг и обязанности. Но это второстепенно, этим я лишь прикрывал свою неспособность принять решение, быть смелым. Я оказался обычным, серым, маленьким, одним из многих..