Букет из сорных трав
Пошли погулять. Я взяла ножницы, положила их в пакет: решила, буду резать букет из сорных трав прямо такой толщины, какой сама захочу. Газоны у нас лысые, какой-то одержимый травоненавистничеством злой мозг регулярно отдает по городу приказы все стричь под ноль. Но есть все равно совсем рядом задворки, тайные тропы, "ничейные" травяные поляны с полынью и ромашкой по пояс. Всего этого не касается костлявая рука благоустройства, и можно свободно наблюдать, как одно цветение сменяет другое.
Срезаю где клевер, где ромашку, где полынь и иван-чай, где просто косматую травку или дикий душистый горошек, а где и распустившуюся колючую прелесть - всего понемногу.
Мой принц влачится за мной и стенает: зачем такой большой букет; зачем я сорвала колючую колючку, зачем эта трава, а не та. И вообще - это веник с колючкой, а не букет.
Благоухают липы, жужжат шмели и вечно недовольные подростки. На площади у детского театра журчат фонтаны, солнечно и пустынно. Между фонтанами нарезает круги на велосипеде женщина-эльф. Это я ее так прозвала, еще когда сын был маленький и щекастый, а не высокий и худой, как сейчас.
Это удивительная женщина. Возраста у нее нет, зато есть взрослые дети и даже внуки - не знаю, какого размера. Одета она всегда легко и спортивно, фигуру имеет девичью, а шапку в любое время года ей заменяет серебряная грива волос
Еще при ней почти всегда есть собаки - огромные, лохматые, красивые и очень добрые. И она вечно остается верна одной и той же породе. Когда сын только родился, были то ли две, то ли три собачищи сразу. Все они прожили очень долгую и счастливую собачью жизнь, несмотря на уязвимость и даже хрупкость этой породы. Следом за ними шла наша и всеобщая любимица: вечно пасть до ушей, хвост мотается из стороны в сторону от избытка чувств. На ней всегда висели гроздьями дети, а иногда и взрослые лечились от хандры, обнимая большую собаку за шею. Прожила она совсем недолгую, но тоже, уверена, счастливую собачью жизнь. Теперь выросла уже ее преемница: такая же благодушная, веселая и лохматая.
Эта женщина-бабушка-эльф раньше меня узнавала по маленькому мальчику, а теперь явно не узнает, потому что юноша рядом со мной его мало чем напоминает. Но все равно она кивает и улыбается, и отвечает на мое приветствие. Мы садимся у фонтана: я что-то такое рассуждаю про японское кино вообще и Куросаву - в частности; юноша греет нос на солнце, шмели жужжат, а букет из трав просто лежит рядом и мечтает броситься в фонтан, и там забыться.
Женщина-эльф описывает быстро и ловко вокруг нас и двух фонтанов восьмерки и вдруг на лету негромко произносит: Какой удивительный, прекрасный букет! Не могу налюбоваться на него!
Я даю букету попить из фонтана и вижу, что он и вправду очень красивый, а вовсе не веник с колючкой.
Потом мы уходим с букетом, а женщина-эльф взлетает вслед за нами по пандусу для велосипедистов, подъезжает поближе, улыбаясь, и произносит волшебные слова. Я не помню, - говорит она, - откуда я вас знаю, а вы ведь тоже откуда-то знаете меня, но вот чего вы не знаете: от вашего букета и от вас двоих исходит такое ощущение радости и счастья, что я просто не могу не сказать вам об этом. Об вас хочется греться, такие вы теплые и красивые.
С этими словами загорелая и волшебная женщина-эльф уносится прочь, взмахнув на прощанье рукой. И вот уже не угрюмый подросток и не давно не стриженная и совершенно дезориентированная женщина трудной судьбы с веником-колючкой в руках - прекрасные мы удаляемся прочь по аллее, от нас исходят тепло и свет, а в руках я несу прекрасный букет. И, возможно, как раз в этот момент к нам действительно приходит лето. Волшебники, эльфы - они ведь действительно знают волшебные слова. И, возможно, даже живут среди нас.
