(no subject)
Милый, любимый Павловск, обожаемый с детских лет. Когда-то по парку водил экскурсии высокий, седой и очень красивый человек по фамилии ИвАнов - так он неизменно представлялся: Не ИванОв - ИвАнов!
Этот Иванов вернулся с войны и так и остался в Павловске навсегда.
Многие приезжали специально из Ленинграда и других городов - послушать Иванова.
Помимо рассказов про повеление Екатерины "оную Гонзагу немедленно доставить в Петербург!" - и вот театральный художник Пьетро Гонзаго рисует на Камероновом дворце обманку: галерею Гонзаго, об которую якобы бьются птицы, обманутые гением художника. И разбивает по законам театральных декораций парк: кулиса, кулиса, задник: "Хоровод березок", "Лебединое озеро"... И подбирает деревья по цветам: продумывая, как листья будут менять цвет осенью. Золотой осенью - именно тогда нужно приезжать в Павловск, чтобы остаться там навсегда.
Еще рассказывает про девочек-саперов, которые разминировали Павловск...босиком, чтобы ноги лучше чувствовали, что в земле. А было холодно. И что потом стало с этими девочками: он называет фамилии и говорит, как дальше жили спасительницы и спасители парка. Что было потом с их ногами, ходившими по мерзлой земле.
Как велено было статуи закапывать и рыть ямы в два раза глубже немецких нормативов - и голодные люди рыли: законопослушные немцы, достигнув указанных цифр, глубже не копали, статуи уцелели.
Как отрезали от каждой обивки, от каждого куска шелковых обоев квадраты и протоколировали, сохраняли, чтобы потом - знали, что наступит потом - все восстановить до мелких подробностей...
Про первого директора Павловска, которая выходила и выпросила его у чиновников, восстановила, а потом упала и умерла, не выдержав клеветы.
Но главное - про девочек-саперов, ходивших по мерзлой земле босиком, чтобы лучше чувствовать бомбы - как они потом доживали век в ленинградских коммунальных квартирах.
Экскурсанты плакали все. Ахали: да-да, как красиво, - ужасались, стояли молча, склонив головы. Никто не жевал и не скучал, все влюблялись в Павловск, чтобы не забывать его никогда.
Тихая его прелесть: меньше золота, больше нежности. Меньше пышности, больше английской строгости. Меньше графики, больше живописи.
Прошло много лет. Мы стоим с сыном в "Собственном садике" императрицы Марии Федоровны и смотрим на чудо-дуб, встречающий посетителей. И дуб на нас смотрит - вполне благосклонно.
Я говорю, что не прочь бы самой стать этим дубом, сын мне категорически не верит:
- Дубом?! Стоять на одном месте?! Скучно!
- Да, но на каком месте!
- Все равно на одном - ты бы не выдержала!
- Я бы смотрела на дворец, построенный Чарльзом Камероном, на розы, на Трех граций. Я бы шелестела листьями. А зимой спала. У меня бы не было родительского чата!
Петр мне не верит. Сестра тоже не верит, что я смогу остановиться вовремя и не упасть дубом, и убеждает не ходить во дворец. Я не могу остановиться вовремя и мы идем во дворец. Сестра смотрит на меня заботливым взглядом единственного взрослого в компании лиц сомнительного разума.
Экскурсовод: экскурсия продлится один час двадцать минут - глядит на мой костыль.
Сестра делает последнюю попытку:
- Слышала, час и двадцать минут! Идем?!
Мы идем. Ребенок страдает, но напитывается прекрасным. Остальные просто напитываются. К нам приехала любимая питерская тетушка, которая до снега ездит в Павловск окучивать дачу, мужа и собаку. Она-то и подсадила меня в свое время на ИвАнова и на Павловск. Она тоже напитывается, оставив на время грядки.
Выходим из дворца счастливые - некоторые, по крайней мере, вполне и безусловно счастливы - идем в левое крыло. В левом крыле дворца устроен ресторан, мы туда идем, потому что у меня день рождения. День рождения в Павловске. Не очень-то верится, но похоже, так и есть. Ущипните меня!
В ресторане Петр садится за огромный круглый стол - Петр желает обедать, как император Павел, с царским размахом. Столик на четверых Петра расстраивает: в кои-то веки совпали масштаб личности и просто масштаб. Побеждают, как всегда косность и столик на четверых.
Пока мы обедаем в левом крыле дворца, в природе совершается перемена. Все в каплях: Павел |, парк, дворец. Все подернулось дымкой, все выглядит немного потусторонним.
Мои планы неизменны, в них входят еще Аполлон и дети Ниобеи, а также "Конец света": стелла в конце аллеи, отмечавшая когда-то границу владений императрицы Марии Федоровны. Сестра смотрит на меня участливым взглядом доброй нянечки в доме умалишенных.
Все туристы разошлись, парковые автомобильчики разъехались и до конца света с костылем мне не дойти нипочем и никогда. А Аполлон - тот вообще в другую сторону.
В начале аллеи на дворцовой площади стоит возок - кажется, уже без лошади.
Сестра идет к нему, находит на другом конце возка лошадь и добрую возницу, которая собирается домой. Сестра, как обычно, работает волшебницей и у нее получается. Это она придумала поселиться в Павловске. Карету тоже она придумала.
Возница соглашается нас захватить.
Мокрая лошадь берет у меня морковку и тоже соглашается.
Хозяйка говорит лошади: Вероника, стой! Умная лошадь смирно стоит и ждет, когда мы заберемся внутрь повозки, косит на нас черным глазом. Ее не нужно держать под уздцы, она сама.
Мы едем по парку. Все в мокрой дымке. Мы видим "Конец света" - вон он, белеет вдалеке. Мы видим амфитеатр. Там сидели зрители, а через речку выступали артисты. У зрителей было хорошее зрение.
Проезжаем по мостику речку Славянку. Около Детей Ниобеи лошадь Вероника соглашается еще немного постоять, чтобы я могла поздороваться с Аполлоном.
Я в первый раз в жизни еду в карете. У меня день рождения и все вокруг Павловск.
У ворот парка добрая женщина спрашивает, где мы остановились: они с Вероникой едут домой и могли бы нас подвезти.
Но живем мы совсем рядом с дальним входом в парк, а напротив, через дорогу, стоит тетушкина машина - жаль, когда еще выпадет случай приехать домой в карете, запряженной доброй и умной лошадью Вероникой!
Мы приезжаем в "аппартаменты" и садимся пить кофе.
Длинный, невероятно вместительный и полный чудес день смотрит на меня участливо глазами моей сестры и тихонько затворяет за собой дверь. Сестра провожает тетушку до машины. День рождения в Павловске подходит к концу.
Павловский дворец, и ни души!
Сестра Аня
Барбарис
"Три грации"
Ниобея оплакивает своих детей - греческие боги были злые
Павлрвские львы
Мой любимец
Что у льва в пасти?
Я и лошадь Вероника
Этот Иванов вернулся с войны и так и остался в Павловске навсегда.
Многие приезжали специально из Ленинграда и других городов - послушать Иванова.
Помимо рассказов про повеление Екатерины "оную Гонзагу немедленно доставить в Петербург!" - и вот театральный художник Пьетро Гонзаго рисует на Камероновом дворце обманку: галерею Гонзаго, об которую якобы бьются птицы, обманутые гением художника. И разбивает по законам театральных декораций парк: кулиса, кулиса, задник: "Хоровод березок", "Лебединое озеро"... И подбирает деревья по цветам: продумывая, как листья будут менять цвет осенью. Золотой осенью - именно тогда нужно приезжать в Павловск, чтобы остаться там навсегда.
Еще рассказывает про девочек-саперов, которые разминировали Павловск...босиком, чтобы ноги лучше чувствовали, что в земле. А было холодно. И что потом стало с этими девочками: он называет фамилии и говорит, как дальше жили спасительницы и спасители парка. Что было потом с их ногами, ходившими по мерзлой земле.
Как велено было статуи закапывать и рыть ямы в два раза глубже немецких нормативов - и голодные люди рыли: законопослушные немцы, достигнув указанных цифр, глубже не копали, статуи уцелели.
Как отрезали от каждой обивки, от каждого куска шелковых обоев квадраты и протоколировали, сохраняли, чтобы потом - знали, что наступит потом - все восстановить до мелких подробностей...
Про первого директора Павловска, которая выходила и выпросила его у чиновников, восстановила, а потом упала и умерла, не выдержав клеветы.
Но главное - про девочек-саперов, ходивших по мерзлой земле босиком, чтобы лучше чувствовать бомбы - как они потом доживали век в ленинградских коммунальных квартирах.
Экскурсанты плакали все. Ахали: да-да, как красиво, - ужасались, стояли молча, склонив головы. Никто не жевал и не скучал, все влюблялись в Павловск, чтобы не забывать его никогда.
Тихая его прелесть: меньше золота, больше нежности. Меньше пышности, больше английской строгости. Меньше графики, больше живописи.
Прошло много лет. Мы стоим с сыном в "Собственном садике" императрицы Марии Федоровны и смотрим на чудо-дуб, встречающий посетителей. И дуб на нас смотрит - вполне благосклонно.
Я говорю, что не прочь бы самой стать этим дубом, сын мне категорически не верит:
- Дубом?! Стоять на одном месте?! Скучно!
- Да, но на каком месте!
- Все равно на одном - ты бы не выдержала!
- Я бы смотрела на дворец, построенный Чарльзом Камероном, на розы, на Трех граций. Я бы шелестела листьями. А зимой спала. У меня бы не было родительского чата!
Петр мне не верит. Сестра тоже не верит, что я смогу остановиться вовремя и не упасть дубом, и убеждает не ходить во дворец. Я не могу остановиться вовремя и мы идем во дворец. Сестра смотрит на меня заботливым взглядом единственного взрослого в компании лиц сомнительного разума.
Экскурсовод: экскурсия продлится один час двадцать минут - глядит на мой костыль.
Сестра делает последнюю попытку:
- Слышала, час и двадцать минут! Идем?!
Мы идем. Ребенок страдает, но напитывается прекрасным. Остальные просто напитываются. К нам приехала любимая питерская тетушка, которая до снега ездит в Павловск окучивать дачу, мужа и собаку. Она-то и подсадила меня в свое время на ИвАнова и на Павловск. Она тоже напитывается, оставив на время грядки.
Выходим из дворца счастливые - некоторые, по крайней мере, вполне и безусловно счастливы - идем в левое крыло. В левом крыле дворца устроен ресторан, мы туда идем, потому что у меня день рождения. День рождения в Павловске. Не очень-то верится, но похоже, так и есть. Ущипните меня!
В ресторане Петр садится за огромный круглый стол - Петр желает обедать, как император Павел, с царским размахом. Столик на четверых Петра расстраивает: в кои-то веки совпали масштаб личности и просто масштаб. Побеждают, как всегда косность и столик на четверых.
Пока мы обедаем в левом крыле дворца, в природе совершается перемена. Все в каплях: Павел |, парк, дворец. Все подернулось дымкой, все выглядит немного потусторонним.
Мои планы неизменны, в них входят еще Аполлон и дети Ниобеи, а также "Конец света": стелла в конце аллеи, отмечавшая когда-то границу владений императрицы Марии Федоровны. Сестра смотрит на меня участливым взглядом доброй нянечки в доме умалишенных.
Все туристы разошлись, парковые автомобильчики разъехались и до конца света с костылем мне не дойти нипочем и никогда. А Аполлон - тот вообще в другую сторону.
В начале аллеи на дворцовой площади стоит возок - кажется, уже без лошади.
Сестра идет к нему, находит на другом конце возка лошадь и добрую возницу, которая собирается домой. Сестра, как обычно, работает волшебницей и у нее получается. Это она придумала поселиться в Павловске. Карету тоже она придумала.
Возница соглашается нас захватить.
Мокрая лошадь берет у меня морковку и тоже соглашается.
Хозяйка говорит лошади: Вероника, стой! Умная лошадь смирно стоит и ждет, когда мы заберемся внутрь повозки, косит на нас черным глазом. Ее не нужно держать под уздцы, она сама.
Мы едем по парку. Все в мокрой дымке. Мы видим "Конец света" - вон он, белеет вдалеке. Мы видим амфитеатр. Там сидели зрители, а через речку выступали артисты. У зрителей было хорошее зрение.
Проезжаем по мостику речку Славянку. Около Детей Ниобеи лошадь Вероника соглашается еще немного постоять, чтобы я могла поздороваться с Аполлоном.
Я в первый раз в жизни еду в карете. У меня день рождения и все вокруг Павловск.
У ворот парка добрая женщина спрашивает, где мы остановились: они с Вероникой едут домой и могли бы нас подвезти.
Но живем мы совсем рядом с дальним входом в парк, а напротив, через дорогу, стоит тетушкина машина - жаль, когда еще выпадет случай приехать домой в карете, запряженной доброй и умной лошадью Вероникой!
Мы приезжаем в "аппартаменты" и садимся пить кофе.
Длинный, невероятно вместительный и полный чудес день смотрит на меня участливо глазами моей сестры и тихонько затворяет за собой дверь. Сестра провожает тетушку до машины. День рождения в Павловске подходит к концу.
Павловский дворец, и ни души!
Сестра Аня
Барбарис
"Три грации"
Ниобея оплакивает своих детей - греческие боги были злые
Павлрвские львы
Мой любимец
Что у льва в пасти?
Я и лошадь Вероника