Лыжи, опера, зима...
Удивительный день, микс: кое-что из прошлой жизни, а что-то и впервые.
Из прошлой, очень прошлой жизни, вдруг возникли лыжи. Есть такие люди, с которыми "всюду жизнь". Эти люди методично приносят в клюве скандинавские палки, лыжи, самокаты и прочие забытые предметы со словами: "Ну, ты попробуй, а не получится - ничего страшного, отдашь назад". Потом выясняется, без этих вещей уже не обойтись - как же я без них была раньше?!
Так вот, сегодня лыжи: как же я буду, я же в последний раз стояла на лыжах лет 15 назад, я же не смогу, я же задохнусь, ножки подломятся, упаду бездыханная...
Поначалу дело и впрямь не заладилось: некоторые наши районные бабули о восьмидесяти примерно годках ходят на лыжах пошустрее. Один дерзкий мальчик даже поначалу позволял себе нелестные предположения и оценочные суждения в мой адрес. Зато потом, постепенно, тело начало вспоминать: руки-ноги задвигались как-то в такт, дерзкий мальчик переместился из головы в хвост, в дальний край лыжни, за елки-сосенки, и оттуда пищал свое "мама па-даж-ди".
Пока тело вспоминало, голова забывала про таблетки/контрольные (выстрелы в голову) осмотры/анализы/ тонометры, звонки доктору. На выходе получился просто веселый, счастливый человек на лыжах под морозным, но уже отдающим весенним теплом февральским солнцем.
А как снег искрился! Собаки и встречные старушки нас приветствовали, встречные елки махали снеговыми лапами...
Физкультурная часть закончилась мастер-классом по сборке лыжкомплекта и переноске его на плече: просто мы в школе зимой бегали на лыжах, а у детей про такие уроки никто и слыхом не слыхивал.
Потом мы немного отдышались и пошли слушать "Иоланту". В "Центр оперного пения имени Галины Вишневской" - так, кажется, называется этот особняк на Остоженке, с ног до головы увешанный портретами угадайте кого.
Когда моя младшая сестра была маленькой, она страшно любила "Иоланту", знала ее наизусть, потому что была любимая пластинка и можно было слушать, когда душа просит; и даже пела втихомолку, когда никого не было дома - не потому, что плохо пела, а потому что была девочка очень скромная.
Потом я, уже взрослой, узнала и полюбила на всю жизнь еще одного человека, у которого "Иоланта" была любимой оперой - нашу Нину. Нина, которая сейчас превратилась в маму четырех детей с железным стержнем внутри и тремя работами за пазухой, тогда была прелестной, романтичной барышней и носила капор, такой она мне и запомнилась при первом знакомстве. Нина - страстная меломанка, и еще она незрячая с рождения. Как-то она меня спросила, понизив голос до полушепота: Знаешь, какая у меня любимая опера?
Я подумала несколько минут:
- "Иоланта"?
- Откуда ты знаешь?! Как? Как ты догадалась?!
Действительно, как?
На этом ностальгическую часть можно считать законченной - по доброй традиции, начав за здравие, заканчиваю...
Приходим мы, радостные и воодушевленные, на наш верхний ярус, находим наши замечательные места, откуда вся компактная сцена как на ладони. Рассаживаемся...
Через пару минут выясняется, что жить, когда тебе в спину, вернее в шею, дует мощный поток холодного воздуха, очень непросто. Иду к милой девушке, проверяющей билеты и помогающей публике рассаживаться: Простите, а нельзя эту штуку, ну, которая дует, как-нибудь выключить на время спектакля? Понимаете, я после болезни, я тут просто не выживу!
Оказывается, нет, нельзя: это даже не кондиционер работает, это некий мощный вентилятор, который - сюрприз - дует по всему ярусу, но особенно направленно делает это именно на наши места. Если же его выключают, люди в партере медленно умирают мучительной смертью от удушья. Так отвечает мне славная девушка. Такая конструкция, так построили.
Милая девушка предлагает единственный доступный способ остаться в живых: спуститься снова в подвальный этаж, взять из гардероба куртки и шапки, и как следует насладиться оперой.
Начинаю понимать, почему наши билеты стоят 200 рублей.
Забираю у привычного ко всему молодого человека обратно с вешалки свое норковое манто модификации пуховик с капюшоном. Петя гордо отказывается от куртки и поэтому весь спектакль проводит, замотанный в мой выходной палантин по самые уши. В особенно волнующих местах он засовывает бахрому от палантина себе в рот и страстно жует. Интеллигентная дама в антракте с интересом обнаруживает, что хорошенькая девочка в платочке, сидящая с ней рядом, на самом деле мальчик по имени Петрович.
У сестры очень толстый и очень теплый шарф... Некоторое время мы с интересом наблюдаем миграцию зрителей, которые не догадались или не успели забрать из гардероба пальто - в поисках теплого местечка люди перемещаются взад-вперед по залу прямо по ходу спектакля - и кто бы бросил в них за это камень?!
Это, если вы еще не догадались, о том, что сегодня случилось впервые - впервые я, нарядившись в платье, навешав на себя висюлек и всячески украсившись для похода в театр, в результате слушала оперу в куртке и шапке, обмотав ребенка собственным шарфом и прижав к себе для тепла. Капюшон с меховой опушкой пришлось снять: оказывается, мех очень плохо пропускает звуковые волны. В антракте пуховик элегантно висел у меня на локте, придавая неповторимый шарм всему ансамблю.
И немного об опере.
1. Когда дуэт Иоланты и Водемона был пропет до последней ноты, моя не слишком-то язвительная сестра хладнокровно констатировала: 1:0 в пользу Иоланты.
2. Самым выразительным исполнителем единогласно был признан слуга, который на вопрос, прозрела ли Иоланта, честно ответил: А кто его знает!
(Ну, то есть, он конечно, пропел все, как полагается, как написал брат великого композитора Модест, но прозвучало именно так как прозвучало, причем очень искренне, и именно в таком контексте имело заслуженный успех.)
3. Оглушительную, блестящую, искрометную "Матильду" Роберт, герцог Буггундский, зажевал, что, безусловно, непростительно.
4. Оркестр играл, как обычно, хорошо - громко. Иногда избыточно громко, но кто считает.
5. В номинации "без сарказма" лидировала очень хорошая Екатерина Власова в партии кормилицы Марты.
- Петя, а кто вообще-то написал "Иоланту"?
- Эээ, ну кто-кто: Чуковский.
- Почти в яблочко. Только не Чуковский, а Чайковский.
- Ну, Чайковский. Я и сказал - Чайковский, вообще, какая разница. Пойдем скорее есть бургер!
И мы пошли есть бургер.
Из прошлой, очень прошлой жизни, вдруг возникли лыжи. Есть такие люди, с которыми "всюду жизнь". Эти люди методично приносят в клюве скандинавские палки, лыжи, самокаты и прочие забытые предметы со словами: "Ну, ты попробуй, а не получится - ничего страшного, отдашь назад". Потом выясняется, без этих вещей уже не обойтись - как же я без них была раньше?!
Так вот, сегодня лыжи: как же я буду, я же в последний раз стояла на лыжах лет 15 назад, я же не смогу, я же задохнусь, ножки подломятся, упаду бездыханная...
Поначалу дело и впрямь не заладилось: некоторые наши районные бабули о восьмидесяти примерно годках ходят на лыжах пошустрее. Один дерзкий мальчик даже поначалу позволял себе нелестные предположения и оценочные суждения в мой адрес. Зато потом, постепенно, тело начало вспоминать: руки-ноги задвигались как-то в такт, дерзкий мальчик переместился из головы в хвост, в дальний край лыжни, за елки-сосенки, и оттуда пищал свое "мама па-даж-ди".
Пока тело вспоминало, голова забывала про таблетки/контрольные (выстрелы в голову) осмотры/анализы/ тонометры, звонки доктору. На выходе получился просто веселый, счастливый человек на лыжах под морозным, но уже отдающим весенним теплом февральским солнцем.
А как снег искрился! Собаки и встречные старушки нас приветствовали, встречные елки махали снеговыми лапами...
Физкультурная часть закончилась мастер-классом по сборке лыжкомплекта и переноске его на плече: просто мы в школе зимой бегали на лыжах, а у детей про такие уроки никто и слыхом не слыхивал.
Потом мы немного отдышались и пошли слушать "Иоланту". В "Центр оперного пения имени Галины Вишневской" - так, кажется, называется этот особняк на Остоженке, с ног до головы увешанный портретами угадайте кого.
Когда моя младшая сестра была маленькой, она страшно любила "Иоланту", знала ее наизусть, потому что была любимая пластинка и можно было слушать, когда душа просит; и даже пела втихомолку, когда никого не было дома - не потому, что плохо пела, а потому что была девочка очень скромная.
Потом я, уже взрослой, узнала и полюбила на всю жизнь еще одного человека, у которого "Иоланта" была любимой оперой - нашу Нину. Нина, которая сейчас превратилась в маму четырех детей с железным стержнем внутри и тремя работами за пазухой, тогда была прелестной, романтичной барышней и носила капор, такой она мне и запомнилась при первом знакомстве. Нина - страстная меломанка, и еще она незрячая с рождения. Как-то она меня спросила, понизив голос до полушепота: Знаешь, какая у меня любимая опера?
Я подумала несколько минут:
- "Иоланта"?
- Откуда ты знаешь?! Как? Как ты догадалась?!
Действительно, как?
На этом ностальгическую часть можно считать законченной - по доброй традиции, начав за здравие, заканчиваю...
Приходим мы, радостные и воодушевленные, на наш верхний ярус, находим наши замечательные места, откуда вся компактная сцена как на ладони. Рассаживаемся...
Через пару минут выясняется, что жить, когда тебе в спину, вернее в шею, дует мощный поток холодного воздуха, очень непросто. Иду к милой девушке, проверяющей билеты и помогающей публике рассаживаться: Простите, а нельзя эту штуку, ну, которая дует, как-нибудь выключить на время спектакля? Понимаете, я после болезни, я тут просто не выживу!
Оказывается, нет, нельзя: это даже не кондиционер работает, это некий мощный вентилятор, который - сюрприз - дует по всему ярусу, но особенно направленно делает это именно на наши места. Если же его выключают, люди в партере медленно умирают мучительной смертью от удушья. Так отвечает мне славная девушка. Такая конструкция, так построили.
Милая девушка предлагает единственный доступный способ остаться в живых: спуститься снова в подвальный этаж, взять из гардероба куртки и шапки, и как следует насладиться оперой.
Начинаю понимать, почему наши билеты стоят 200 рублей.
Забираю у привычного ко всему молодого человека обратно с вешалки свое норковое манто модификации пуховик с капюшоном. Петя гордо отказывается от куртки и поэтому весь спектакль проводит, замотанный в мой выходной палантин по самые уши. В особенно волнующих местах он засовывает бахрому от палантина себе в рот и страстно жует. Интеллигентная дама в антракте с интересом обнаруживает, что хорошенькая девочка в платочке, сидящая с ней рядом, на самом деле мальчик по имени Петрович.
У сестры очень толстый и очень теплый шарф... Некоторое время мы с интересом наблюдаем миграцию зрителей, которые не догадались или не успели забрать из гардероба пальто - в поисках теплого местечка люди перемещаются взад-вперед по залу прямо по ходу спектакля - и кто бы бросил в них за это камень?!
Это, если вы еще не догадались, о том, что сегодня случилось впервые - впервые я, нарядившись в платье, навешав на себя висюлек и всячески украсившись для похода в театр, в результате слушала оперу в куртке и шапке, обмотав ребенка собственным шарфом и прижав к себе для тепла. Капюшон с меховой опушкой пришлось снять: оказывается, мех очень плохо пропускает звуковые волны. В антракте пуховик элегантно висел у меня на локте, придавая неповторимый шарм всему ансамблю.
И немного об опере.
1. Когда дуэт Иоланты и Водемона был пропет до последней ноты, моя не слишком-то язвительная сестра хладнокровно констатировала: 1:0 в пользу Иоланты.
2. Самым выразительным исполнителем единогласно был признан слуга, который на вопрос, прозрела ли Иоланта, честно ответил: А кто его знает!
(Ну, то есть, он конечно, пропел все, как полагается, как написал брат великого композитора Модест, но прозвучало именно так как прозвучало, причем очень искренне, и именно в таком контексте имело заслуженный успех.)
3. Оглушительную, блестящую, искрометную "Матильду" Роберт, герцог Буггундский, зажевал, что, безусловно, непростительно.
4. Оркестр играл, как обычно, хорошо - громко. Иногда избыточно громко, но кто считает.
5. В номинации "без сарказма" лидировала очень хорошая Екатерина Власова в партии кормилицы Марты.
- Петя, а кто вообще-то написал "Иоланту"?
- Эээ, ну кто-кто: Чуковский.
- Почти в яблочко. Только не Чуковский, а Чайковский.
- Ну, Чайковский. Я и сказал - Чайковский, вообще, какая разница. Пойдем скорее есть бургер!
И мы пошли есть бургер.