Название для привлечения внимания
Под катом небольшой рассказ, написанный только что. С такой концовкой, как мы любим. Треш, угар и немного ебанутинки. Чтения там минут на 5-7. Кстати, буду благодарна за варианты названия, потому что они никогда мне не удавались (выдаю секрет - для всего, что я писала, названия придумывали мои друзья).
Увольняясь с работы, Кирилл не стал устраивать прощальную вечеринку, но никто особенно не огорчился по этому поводу. Во всем офисе не нашлось бы человека, способного сказать тост и выразить искренние сожаления по поводу его ухода.
Спортивный редактор, куривший у входа, проводил Кирилла скучающими взглядами.
- Скатертью дорога, - сказал он, выпуская дым, когда Кирилл скрылся за углом здания.
Этой фразы Кирилл не слышал, но легко мог представить, что его провожают именно так. Он знал, что не нравится сотрудникам, как до этого не нравился предыдущим коллегам, а еще до этого - одноклассникам. Кирилл был уверен, что не нравился даже собственному отцу.
- Запомни, сынок, ты родился в семье неудачников и вырастешь неудачником. Не пытайся прыгнуть выше головы, - нередко говорил он сыну, прежде чем однажды выйти за сигаретами и больше никогда не вернуться.
Вначале Кирилл был даже рад тому, что никто теперь не станет отвешивать ему подзатыльники и орать на маму, но вскоре она объяснила, как обстоят дела на самом деле:
- Я любила твоего отца, - сказала она однажды вечером, прихлебывая вино из бутылки. - Видит бог, до того, как ты появился на свет, мы были счастливы. Но рождение ребенка ломает многих мужчин. Они-то представляют, как будут учить сыновей играть в мяч и пользоваться бритвой, а вместо этого получают постоянный плач и загаженные пеленки. Многие оказываются к такому не готовы. Твой отец был одним из них. Он был слабаком.
Она всё говорила и говорила, обращаясь к сыну, но глядя при этом куда-то поверх его головы. Кирилл не понял и половины сказанного, но твердо усвоил одно - это из-за него отец ушел из дома и, может быть, такого не случилось бы, если бы он вел себя потише, не писался в постель и не ломал игрушки.
Позже мать не раз давала Кириллу шанс исправиться. Она приводила в дом новых мужчин, и Кирилл изо всех сил старался понравиться каждому из них. С некоторыми он почти достигал успеха. Случалось, ему даже дарили машинки и водили в зоопарк, а потом, когда мама запиралась с ними в комнате, Кирилл оставался сидеть на кухне и вел себя очень тихо.
Но, видимо, этого было недостаточно. Потому что новые папы все равно уходили - даже те, которые обещали свозить его летом на море. Мама оставалась одна и снова пила вино, а Кирилл ничего не мог с этим поделать. Он просто никому не нравился.
Постепенно Кирилл уверился в том, что в нем есть какая-то ущербность, неочевидная для него самого и четко заметная со стороны. Ущербность врожденная и неизбывная, заставляющая людей бежать от него тем быстрей, чем больше усилий он прилагал, чтобы они остались. Даже мать нередко смотрела на него с нескрываемым разочарованием, и Кирилл был уверен, что она тоже ушла бы, как и отец, если бы только у нее была такая возможность.
Поэтому, достигнув совершеннолетия, Кирилл ушел сам, чтобы больше не стеснять её своим присутствием. Снял комнату в общежитии, кое-как учился, по мере сил работал. Возможно, в его жизни было меньше друзей, чем положено иметь молодому парню; возможно, он не был избалован женским вниманием, но в целом это была не такая уж плохая жизнь, вполне сносная - так думал Кирилл. Главное - вовремя смириться, принять условия игры.
Приходя на работу, он, не поднимая глаз, здоровался с боссом, тенью ходил по коридорам и старался никому не доставлять неудобств. Если случалось пересечься с кем-то у автомата с кофе, он делал вид, будто вспомнил что-то важное, и спешил уйти. Если весь отдел собирался на пиво после работы - он ссылался на плохое самочувствие и отправлялся домой. Кирилл с первого дня был уверен в том, что коллеги не любят его, и старался лишний раз не привлекать внимания. В конце концов, его никто никогда не любил, так что это не было сюрпризом.
Сюрпризом стало кое-что другое. Месяц назад Кирилл получил письмо, в котором находилось извещение о смерти отца. В последней редакции завещания была указана достаточно приличная сумма, которая теперь должна была отойти его сыну в наследство.
Узнав об этом, Кирилл испытал то, что другие люди назвали бы счастьем. Это письмо означало, что теперь он может уволиться с работы и больше не краснеть, встречаясь взглядами с блондинкой из отдела кадров, не начинать заикаться во время разговора с двухметровым спортивным редактором, не обмирать перед боссом и вообще избавить себя от всех изматывающих разговоров, во время которых он неизменно чувствовал себя ничтожным и беспомощным.
Кроме того, Кирилл унаследовал дом, который его отец купил незадолго до смерти. И теперь он собирался переехать туда - подальше от вечно ссорящихся соседей и шумной магистрали за окном. Сменить городскую суету на деревенскую пастораль.
Это место представлялось Кириллу раем, и теперь каждую минуту своей жизни он мечтал о том дне, когда сможет покинуть привычный мир мегаполиса если не навсегда, то, по крайней мере, надолго.
Наконец, этот день настал. Когда солнце опустилось за горизонт, и позади остался пыльный ад пригородной электрички, Кирилл вошел в свой новый дом, неся в чемодане керамическую кружку, несколько рубашек и десяток потертых книг - всё, что он успел нажить за несколько лет самостоятельной жизни. Остальные вещи он собирался заказать через Интернет - в конце концов, теперь он мог себе позволить не считать каждую копейку.
В доме было сыро и пахло плесенью, но Кириллу это не мешало. Он мог бы смириться и с более серьезными неудобствами в обмен на тишину - ту новую особенную тишину, которая обещала тянуться до тех пор, пока Кирилл сам не решит её прервать. Больше никаких будильников по утрам, поспешных и шумных сборов на работу, никаких звонков от начальника - ничего такого, от чего Кириллу захочется закрыть уши и сделаться невидимым.
Всю жизнь он мечтал остаться наедине с собой, чтобы больше не чувствовать страха сделать что-нибудь не так и обжигающего стыда, который неизменно ему сопутствовал. И вот, наконец, мечта сбылась - он ничего никому не должен.
Не включая свет, Кирилл прошелся по дому. Он воображал себя хозяином, обозревающим свои сумеречные владения, и находил удовольствие в том, что каждый уголок здесь теперь принадлежал ему одному.
- И увидел я, что это хорошо, - сказал он вслух, стоя посреди комнаты, которая казалась просторной из-за почти полного отсутствия мебели.
Будто в ответ на его слова сзади послышался шорох. Кирилл резко обернулся в поисках источника звука и настороженно спросил:
- Кто здесь?
- Кто здесь? - ответил ему тихий вкрадчивый голос, показавшийся Кириллу знакомым.
- Кто бы ты ни был, уходи, - сказал Кирилл, стараясь не выдать испуга.
- Кто бы ты ни был, уходи, - ответил ему голос.
Кирилл бросился к стене, будто ребенок, напуганный кошмарным сном, и нажал на выключатель. На миг ему показалось, что сейчас все будет как в фильмах ужасов - свет не зажжется, и из-за двери на него выскочит темная фигура с ножом. Но спустя секунду комната наполнилась тусклым светом, и стало очевидно, что она пуста.
Выходить в темный коридор из мира электрических ламп совсем не хотелось, но проверить нужно было весь дом. Поэтому Кирилл набрал в грудь побольше воздуха, будто ныряльщик, и шагнул во тьму. Когда спустя пятнадцать минут проверка показала, что в доме никого нет, он на ватных ногах поплелся назад к матрасу, брошенному в углу выбранной им комнаты.
Конечно, Кириллу все это показалось. Увольнение с работы, переезд - слишком много событий для одного дня. Неудивительно, что нервы начали шалить.
Не раздеваясь, он улегся на влажный матрас и закинул руки за голову. Сегодня он решил спать с включенным светом - не потому, что был напуган, а просто ему так было спокойнее. Уже закрывая глаза, он решил на всякий случай проверить:
- Ты еще здесь? - спросил он скорее в шутку, чем всерьез.
- Ты еще здесь? - ответил ему голос, и теперь в нем сквозили нотки недовольства.
Кирилл сел на матрасе и сжал кулаки до боли в ладонях. Ну уж нет, он не позволит собственной разгулявшейся фантазии выгнать его из дома. Это всего лишь эхо, рожденное в гулких сырых помещениях, - так думал Кирилл. Вслух он сказал:
- Я все еще здесь. И я намерен здесь остаться.
- Я намерен здесь остаться, - ответил ему голос.
- Ну и прекрасно, - чуть слышно пробормотал Кирилл, и на этот раз ответом ему была тишина.
Он несколько часов проворочался в постели, но заснуть ему так и не удалось. Из-за перебоев с электричеством лампочка под потолком то ярко вспыхивала, то становилась совсем тусклой, и на обратной стороне век Кирилла плясали разноцветные пятна. К тому же, несмотря на теплую погоду, без одеяла спать было холодно.
Наконец, устав бороться с собой, Кирилл поднялся с постели и поплелся на кухню, чтобы сварить себе кофе. Он надеялся, что здесь найдется работающая плита и какая-нибудь емкость для нагрева воды - в любом случае, кофе у него был только растворимый. Однако, кухня превзошла все ожидания. Здесь была не только плита, но также джезва, кофейник и грамм триста отличной арабики в жестяной банке.
- Кем бы ни был мой отец, - пробормотал Кирилл, - Он явно любил кофе.
- Он любил кофе, - будто издеваясь, произнес знакомый голос.
Оглядевшись по сторонам и снова никого не увидев, Кирилл словил себя на мысли, что больше не боится этого голоса. Разве что самую малость. В конце концов, кем бы ни был этот малый, он хотя бы соглашался с Кириллом, и это было больше, чем он мог ожидать от кого бы то ни было - даже от собственной матери.
- Я могу быть твоим другом, - улыбнувшись, сказал он.
- Я могу быть твоим другом, - ответило эхо.
Кирилл принялся варить кофе, размышляя о том, что прежде ему никогда в жизни не удавалось так легко обзаводиться друзьями. По большому счету, это вообще был первый друг в его жизни. Жаль только, что Кирилл не может его увидеть.
Тем временем кофе в джезве закипел, и Кирилл выключи конфорку. Налив ароматный дымящийся напиток в кружку, он сел за стол напротив окна. В ярком свете кухни стекло казалось черным глянцевым квадратом, в котором не было видно ничего, кроме отражения стола и человека, сидящего за ним. Это и стало ответом на незаданный вопрос.
- Так вот ты какой, - сказал Кирилл, разглядывая парня, сидящего напротив.
- Так вот ты какой, - почти в унисон ответило эхо.
Так была перевернута новая страница в жизни Кирилла. Днем он приводил свой дом в порядок, заказывал недостающую мебель и подрезал деревья в саду, а ночью садился напротив кухонного окна и обсуждал со своим отражением события прошедшего дня. Новый друг во всем соглашался с собеседником, и Кирилл принимал это за своеобразную форму уважения.
Впервые в жизни он был по-настоящему счастлив. Размеренная дневная жизнь и ночные разговоры по душам дарили ему покой и уверенность в завтрашнем дне. Однако эта идиллия, как и любая другая, оказалась чрезвычайно хрупка. Чтобы её разрушить, хватило всего пары камней, брошенных кем-то в кухонное окно с улицы.
Кирилл не стал разбираться, кто и зачем это сделал - в конце концов, в его жизни случалось уже слишком много неприятностей, чтобы пытаться найти причину каждой из них. Когда первый приступ ярости утих, он нашел в Интернете фирму по установке пластиковых окон и заказал у них самое лучшее и самое дорогое окно из имеющихся в наличии. Девушка, принимающая заказы по телефону, пообещала, что заказ будет выполнен в течение недели.
Это была самая длинная неделя в жизни Кирилла. Он пробовал общаться со своими отражениями в окнах других комнат, но это было не то. Недоставало привычного ритуала - приготовить кофе, сесть за стол, закурить сигарету… Кроме того, эхо в других комнатах было не таким отчетливым, отражение казалось тусклым, и Кирилл, сам не понимая, почему, терял всё свое красноречие.
Наконец, нужное окно доставили и установили.
Едва дождавшись ночи, Кирилл вышел на кухню и, отодвинув стол в сторону, встал перед своим отражением.
- Мне тебя не хватало, - сказал он мужскому силуэту в окне.
- Мне тебя не хватало, - почти прошептал в ответ знакомый голос.
- За эти дни я понял, что у меня никогда не было и не будет никого ближе тебя. Но при этом я почти ничего о тебе не знаю. Ты, как и я, любишь книги Линдквиста и ненавидишь копаться в огороде. Но на самом деле я не знаю, так ли это, или ты просто повторяешь за мной. Я хочу узнать тебя получше, понять тебя, почувствовать…
Кирилл говорил очень быстро, и эхо не поспевало за ним, поэтому в ответ он услышал только последние слова:
- Понять тебя, почувствовать.
Он протянул руку к стеклу, и отражение протянуло руку в ответ. Они почти коснулись друг друга - казалось, только тонкая стеклянная грань мешает им соединиться. Но Кирилл знал, что эта грань - единственное, что позволяет существовать их связи, и потому им оставалось только стоять, протянув друг к другу руки, как две фигуры на фреске Микеланджело.
Наконец, Кирилл опустил руку и открыл припасенную для сегодняшнего вечера бутылку коньяка. В тягостном молчании он осушал рюмки одну за другой, и наблюдал за тем, как отражение повторяет все его действия. Казалось, должен быть выход, какое-то простое решение, которое позволит ему постичь человека по ту сторону стекла, пропустить его через себя, понять до точки.
Внезапно он услышал голос, который исходил не снаружи, не был эхом, отраженным от стен, а звучал внутри, минуя все речевые условности.
- Дай мне часть себя, - монотонно твердил голос. - Дай часть себя, и я дам тебе то же.
- Ты этого хочешь? - с сомнением спросил Кирилл.
- Ты этого хочешь, - сказал голос.
Тогда Кирилл, пошатываясь, двинулся к разделочному столу у плиты и достал из ящика внушительный тесак для мяса. Взвесил его в руке, примеряясь. Затем, положив левую руку на стол, с размаху ударил ножом. После короткой вспышки боли он увидел, как указательный палец отделился от кисти и, скатившись со стола, упал на пол.
Подняв отрубленный палец здоровой рукой, и, не обращая внимания на кровотечение, он протянул его отражению. Человек по ту сторону послушно повторило его действия. Из-за коньяка и боли, затуманивающей глаза, Кириллу показалось, будто его рука прошла сквозь стекло. Он почувствовал как прозрачная стена, разделявшая их миры, потеряла плотность под его касанием, и пошла волнами, как водная гладь. Он протянул другу часть себя и в ответ тоже получил подарок.
Теперь у Кирилла в руке был такой же палец, идеально подходящий к его покалеченной кисти, и даже кровью он сочился как настоящий. Только это был не просто кусок мяса, обтянутого кожей - это был инструмент познания, позволяющий постичь другого так, как этого не могут сделать даже влюбленные. Познать так, как только туземцы способны познать врага и сделать его частью себя.
Дело стояло за малым. Кирилл поставил на огонь сковороду, нашинковал половину луковицы и, когда лук начал становиться золотистым, бросил туда палец. Вскоре по кухне начал разноситься соблазнительный сладковатый аромат, и на тарелке у Кирилла оказался деликатес, который не подают даже в самых дорогих ресторанах.
Расправившись с ужином, он обмотал покалеченную кисть полотенцем и отправился спать.
На следующий день Кирилл проснулся после полудня, и реальность встретила его острой пульсирующей болью. Туман в похмельной голове мешал мыслить связно, но вид пропитанного кровью полотенца, намотанного на левую руку, помог восстановить события прошлой ночи.
Кирилл метнулся на кухню. На большой плоской тарелке лежал наполовину обглоданный указательный палец с кусочком золотистого лука под ногтем. От увиденного Кирилла затошнило, и он едва успел добежать до умывальника, прежде чем из его желудка изверглось всё содержимое.
Кирилл больше не чувствовал и тени вчерашнего откровения - только боль и волнами накатывающий ужас. Но в самую глубину кошмара он нырнул в тот момент, когда осознал, что единственный человек, с которым он может поделиться своим горем - это его собственное отражение, которое будет повторять каждое произнесенное Кириллом слово. И более того, он ждал этой встречи, как ждут свидания с любимой - не мог думать ни о чем другом.
- Из этой ловушки нет выхода, - сказал он, здоровой рукой отирая пот со лба.
- Из этой ловушки нет выхода, - будто насмехаясь, повторило эхо.
Кирилл больше не мог оставаться в этом доме. Во всяком случае, не сейчас. Он вышел на крыльцо и, усевшись на ступеньки, стал наблюдать за медленной жизнью деревьев, растущих в саду. В их мире не было места тревоге и отчаянью - только шелест ветра в листве и постепенное вызревание плодов. Именно о такой жизни мечтал Кирилл, переезжая сюда.
Когда небо, повинуясь неумолимому ходу времени, окрасилось в черный, он вернулся в дом и твердым шагом отправился на кухню. Кирилл остановился напротив окна и, взяв в руки нож, примерился к своему горлу. Отражение в стекле тоже поднесло нож к шее. Затем Кирилл коснулся кончиком лезвия живота, и отражение сделало то же самое.
- Я должен это закончить, - сказал он. - Прощай.
- Прощай, - ответило эхо.
Не раздумывая больше ни секунды, Кирилл воткнул нож в живот и из последних сил рванул лезвие вниз, вспарывая себе брюхо. Лежа на полу и чувствуя, как угасает жизнь, он мог поклясться, что отражение в окне так и осталось стоять, держа нож в руках и улыбаясь.
- Просто ты никому не нравился, - сказал голос, прежде чем Кирилл навсегда погрузился во тьму.
Увольняясь с работы, Кирилл не стал устраивать прощальную вечеринку, но никто особенно не огорчился по этому поводу. Во всем офисе не нашлось бы человека, способного сказать тост и выразить искренние сожаления по поводу его ухода.
Спортивный редактор, куривший у входа, проводил Кирилла скучающими взглядами.
- Скатертью дорога, - сказал он, выпуская дым, когда Кирилл скрылся за углом здания.
Этой фразы Кирилл не слышал, но легко мог представить, что его провожают именно так. Он знал, что не нравится сотрудникам, как до этого не нравился предыдущим коллегам, а еще до этого - одноклассникам. Кирилл был уверен, что не нравился даже собственному отцу.
- Запомни, сынок, ты родился в семье неудачников и вырастешь неудачником. Не пытайся прыгнуть выше головы, - нередко говорил он сыну, прежде чем однажды выйти за сигаретами и больше никогда не вернуться.
Вначале Кирилл был даже рад тому, что никто теперь не станет отвешивать ему подзатыльники и орать на маму, но вскоре она объяснила, как обстоят дела на самом деле:
- Я любила твоего отца, - сказала она однажды вечером, прихлебывая вино из бутылки. - Видит бог, до того, как ты появился на свет, мы были счастливы. Но рождение ребенка ломает многих мужчин. Они-то представляют, как будут учить сыновей играть в мяч и пользоваться бритвой, а вместо этого получают постоянный плач и загаженные пеленки. Многие оказываются к такому не готовы. Твой отец был одним из них. Он был слабаком.
Она всё говорила и говорила, обращаясь к сыну, но глядя при этом куда-то поверх его головы. Кирилл не понял и половины сказанного, но твердо усвоил одно - это из-за него отец ушел из дома и, может быть, такого не случилось бы, если бы он вел себя потише, не писался в постель и не ломал игрушки.
Позже мать не раз давала Кириллу шанс исправиться. Она приводила в дом новых мужчин, и Кирилл изо всех сил старался понравиться каждому из них. С некоторыми он почти достигал успеха. Случалось, ему даже дарили машинки и водили в зоопарк, а потом, когда мама запиралась с ними в комнате, Кирилл оставался сидеть на кухне и вел себя очень тихо.
Но, видимо, этого было недостаточно. Потому что новые папы все равно уходили - даже те, которые обещали свозить его летом на море. Мама оставалась одна и снова пила вино, а Кирилл ничего не мог с этим поделать. Он просто никому не нравился.
Постепенно Кирилл уверился в том, что в нем есть какая-то ущербность, неочевидная для него самого и четко заметная со стороны. Ущербность врожденная и неизбывная, заставляющая людей бежать от него тем быстрей, чем больше усилий он прилагал, чтобы они остались. Даже мать нередко смотрела на него с нескрываемым разочарованием, и Кирилл был уверен, что она тоже ушла бы, как и отец, если бы только у нее была такая возможность.
Поэтому, достигнув совершеннолетия, Кирилл ушел сам, чтобы больше не стеснять её своим присутствием. Снял комнату в общежитии, кое-как учился, по мере сил работал. Возможно, в его жизни было меньше друзей, чем положено иметь молодому парню; возможно, он не был избалован женским вниманием, но в целом это была не такая уж плохая жизнь, вполне сносная - так думал Кирилл. Главное - вовремя смириться, принять условия игры.
Приходя на работу, он, не поднимая глаз, здоровался с боссом, тенью ходил по коридорам и старался никому не доставлять неудобств. Если случалось пересечься с кем-то у автомата с кофе, он делал вид, будто вспомнил что-то важное, и спешил уйти. Если весь отдел собирался на пиво после работы - он ссылался на плохое самочувствие и отправлялся домой. Кирилл с первого дня был уверен в том, что коллеги не любят его, и старался лишний раз не привлекать внимания. В конце концов, его никто никогда не любил, так что это не было сюрпризом.
Сюрпризом стало кое-что другое. Месяц назад Кирилл получил письмо, в котором находилось извещение о смерти отца. В последней редакции завещания была указана достаточно приличная сумма, которая теперь должна была отойти его сыну в наследство.
Узнав об этом, Кирилл испытал то, что другие люди назвали бы счастьем. Это письмо означало, что теперь он может уволиться с работы и больше не краснеть, встречаясь взглядами с блондинкой из отдела кадров, не начинать заикаться во время разговора с двухметровым спортивным редактором, не обмирать перед боссом и вообще избавить себя от всех изматывающих разговоров, во время которых он неизменно чувствовал себя ничтожным и беспомощным.
Кроме того, Кирилл унаследовал дом, который его отец купил незадолго до смерти. И теперь он собирался переехать туда - подальше от вечно ссорящихся соседей и шумной магистрали за окном. Сменить городскую суету на деревенскую пастораль.
Это место представлялось Кириллу раем, и теперь каждую минуту своей жизни он мечтал о том дне, когда сможет покинуть привычный мир мегаполиса если не навсегда, то, по крайней мере, надолго.
Наконец, этот день настал. Когда солнце опустилось за горизонт, и позади остался пыльный ад пригородной электрички, Кирилл вошел в свой новый дом, неся в чемодане керамическую кружку, несколько рубашек и десяток потертых книг - всё, что он успел нажить за несколько лет самостоятельной жизни. Остальные вещи он собирался заказать через Интернет - в конце концов, теперь он мог себе позволить не считать каждую копейку.
В доме было сыро и пахло плесенью, но Кириллу это не мешало. Он мог бы смириться и с более серьезными неудобствами в обмен на тишину - ту новую особенную тишину, которая обещала тянуться до тех пор, пока Кирилл сам не решит её прервать. Больше никаких будильников по утрам, поспешных и шумных сборов на работу, никаких звонков от начальника - ничего такого, от чего Кириллу захочется закрыть уши и сделаться невидимым.
Всю жизнь он мечтал остаться наедине с собой, чтобы больше не чувствовать страха сделать что-нибудь не так и обжигающего стыда, который неизменно ему сопутствовал. И вот, наконец, мечта сбылась - он ничего никому не должен.
Не включая свет, Кирилл прошелся по дому. Он воображал себя хозяином, обозревающим свои сумеречные владения, и находил удовольствие в том, что каждый уголок здесь теперь принадлежал ему одному.
- И увидел я, что это хорошо, - сказал он вслух, стоя посреди комнаты, которая казалась просторной из-за почти полного отсутствия мебели.
Будто в ответ на его слова сзади послышался шорох. Кирилл резко обернулся в поисках источника звука и настороженно спросил:
- Кто здесь?
- Кто здесь? - ответил ему тихий вкрадчивый голос, показавшийся Кириллу знакомым.
- Кто бы ты ни был, уходи, - сказал Кирилл, стараясь не выдать испуга.
- Кто бы ты ни был, уходи, - ответил ему голос.
Кирилл бросился к стене, будто ребенок, напуганный кошмарным сном, и нажал на выключатель. На миг ему показалось, что сейчас все будет как в фильмах ужасов - свет не зажжется, и из-за двери на него выскочит темная фигура с ножом. Но спустя секунду комната наполнилась тусклым светом, и стало очевидно, что она пуста.
Выходить в темный коридор из мира электрических ламп совсем не хотелось, но проверить нужно было весь дом. Поэтому Кирилл набрал в грудь побольше воздуха, будто ныряльщик, и шагнул во тьму. Когда спустя пятнадцать минут проверка показала, что в доме никого нет, он на ватных ногах поплелся назад к матрасу, брошенному в углу выбранной им комнаты.
Конечно, Кириллу все это показалось. Увольнение с работы, переезд - слишком много событий для одного дня. Неудивительно, что нервы начали шалить.
Не раздеваясь, он улегся на влажный матрас и закинул руки за голову. Сегодня он решил спать с включенным светом - не потому, что был напуган, а просто ему так было спокойнее. Уже закрывая глаза, он решил на всякий случай проверить:
- Ты еще здесь? - спросил он скорее в шутку, чем всерьез.
- Ты еще здесь? - ответил ему голос, и теперь в нем сквозили нотки недовольства.
Кирилл сел на матрасе и сжал кулаки до боли в ладонях. Ну уж нет, он не позволит собственной разгулявшейся фантазии выгнать его из дома. Это всего лишь эхо, рожденное в гулких сырых помещениях, - так думал Кирилл. Вслух он сказал:
- Я все еще здесь. И я намерен здесь остаться.
- Я намерен здесь остаться, - ответил ему голос.
- Ну и прекрасно, - чуть слышно пробормотал Кирилл, и на этот раз ответом ему была тишина.
Он несколько часов проворочался в постели, но заснуть ему так и не удалось. Из-за перебоев с электричеством лампочка под потолком то ярко вспыхивала, то становилась совсем тусклой, и на обратной стороне век Кирилла плясали разноцветные пятна. К тому же, несмотря на теплую погоду, без одеяла спать было холодно.
Наконец, устав бороться с собой, Кирилл поднялся с постели и поплелся на кухню, чтобы сварить себе кофе. Он надеялся, что здесь найдется работающая плита и какая-нибудь емкость для нагрева воды - в любом случае, кофе у него был только растворимый. Однако, кухня превзошла все ожидания. Здесь была не только плита, но также джезва, кофейник и грамм триста отличной арабики в жестяной банке.
- Кем бы ни был мой отец, - пробормотал Кирилл, - Он явно любил кофе.
- Он любил кофе, - будто издеваясь, произнес знакомый голос.
Оглядевшись по сторонам и снова никого не увидев, Кирилл словил себя на мысли, что больше не боится этого голоса. Разве что самую малость. В конце концов, кем бы ни был этот малый, он хотя бы соглашался с Кириллом, и это было больше, чем он мог ожидать от кого бы то ни было - даже от собственной матери.
- Я могу быть твоим другом, - улыбнувшись, сказал он.
- Я могу быть твоим другом, - ответило эхо.
Кирилл принялся варить кофе, размышляя о том, что прежде ему никогда в жизни не удавалось так легко обзаводиться друзьями. По большому счету, это вообще был первый друг в его жизни. Жаль только, что Кирилл не может его увидеть.
Тем временем кофе в джезве закипел, и Кирилл выключи конфорку. Налив ароматный дымящийся напиток в кружку, он сел за стол напротив окна. В ярком свете кухни стекло казалось черным глянцевым квадратом, в котором не было видно ничего, кроме отражения стола и человека, сидящего за ним. Это и стало ответом на незаданный вопрос.
- Так вот ты какой, - сказал Кирилл, разглядывая парня, сидящего напротив.
- Так вот ты какой, - почти в унисон ответило эхо.
Так была перевернута новая страница в жизни Кирилла. Днем он приводил свой дом в порядок, заказывал недостающую мебель и подрезал деревья в саду, а ночью садился напротив кухонного окна и обсуждал со своим отражением события прошедшего дня. Новый друг во всем соглашался с собеседником, и Кирилл принимал это за своеобразную форму уважения.
Впервые в жизни он был по-настоящему счастлив. Размеренная дневная жизнь и ночные разговоры по душам дарили ему покой и уверенность в завтрашнем дне. Однако эта идиллия, как и любая другая, оказалась чрезвычайно хрупка. Чтобы её разрушить, хватило всего пары камней, брошенных кем-то в кухонное окно с улицы.
Кирилл не стал разбираться, кто и зачем это сделал - в конце концов, в его жизни случалось уже слишком много неприятностей, чтобы пытаться найти причину каждой из них. Когда первый приступ ярости утих, он нашел в Интернете фирму по установке пластиковых окон и заказал у них самое лучшее и самое дорогое окно из имеющихся в наличии. Девушка, принимающая заказы по телефону, пообещала, что заказ будет выполнен в течение недели.
Это была самая длинная неделя в жизни Кирилла. Он пробовал общаться со своими отражениями в окнах других комнат, но это было не то. Недоставало привычного ритуала - приготовить кофе, сесть за стол, закурить сигарету… Кроме того, эхо в других комнатах было не таким отчетливым, отражение казалось тусклым, и Кирилл, сам не понимая, почему, терял всё свое красноречие.
Наконец, нужное окно доставили и установили.
Едва дождавшись ночи, Кирилл вышел на кухню и, отодвинув стол в сторону, встал перед своим отражением.
- Мне тебя не хватало, - сказал он мужскому силуэту в окне.
- Мне тебя не хватало, - почти прошептал в ответ знакомый голос.
- За эти дни я понял, что у меня никогда не было и не будет никого ближе тебя. Но при этом я почти ничего о тебе не знаю. Ты, как и я, любишь книги Линдквиста и ненавидишь копаться в огороде. Но на самом деле я не знаю, так ли это, или ты просто повторяешь за мной. Я хочу узнать тебя получше, понять тебя, почувствовать…
Кирилл говорил очень быстро, и эхо не поспевало за ним, поэтому в ответ он услышал только последние слова:
- Понять тебя, почувствовать.
Он протянул руку к стеклу, и отражение протянуло руку в ответ. Они почти коснулись друг друга - казалось, только тонкая стеклянная грань мешает им соединиться. Но Кирилл знал, что эта грань - единственное, что позволяет существовать их связи, и потому им оставалось только стоять, протянув друг к другу руки, как две фигуры на фреске Микеланджело.
Наконец, Кирилл опустил руку и открыл припасенную для сегодняшнего вечера бутылку коньяка. В тягостном молчании он осушал рюмки одну за другой, и наблюдал за тем, как отражение повторяет все его действия. Казалось, должен быть выход, какое-то простое решение, которое позволит ему постичь человека по ту сторону стекла, пропустить его через себя, понять до точки.
Внезапно он услышал голос, который исходил не снаружи, не был эхом, отраженным от стен, а звучал внутри, минуя все речевые условности.
- Дай мне часть себя, - монотонно твердил голос. - Дай часть себя, и я дам тебе то же.
- Ты этого хочешь? - с сомнением спросил Кирилл.
- Ты этого хочешь, - сказал голос.
Тогда Кирилл, пошатываясь, двинулся к разделочному столу у плиты и достал из ящика внушительный тесак для мяса. Взвесил его в руке, примеряясь. Затем, положив левую руку на стол, с размаху ударил ножом. После короткой вспышки боли он увидел, как указательный палец отделился от кисти и, скатившись со стола, упал на пол.
Подняв отрубленный палец здоровой рукой, и, не обращая внимания на кровотечение, он протянул его отражению. Человек по ту сторону послушно повторило его действия. Из-за коньяка и боли, затуманивающей глаза, Кириллу показалось, будто его рука прошла сквозь стекло. Он почувствовал как прозрачная стена, разделявшая их миры, потеряла плотность под его касанием, и пошла волнами, как водная гладь. Он протянул другу часть себя и в ответ тоже получил подарок.
Теперь у Кирилла в руке был такой же палец, идеально подходящий к его покалеченной кисти, и даже кровью он сочился как настоящий. Только это был не просто кусок мяса, обтянутого кожей - это был инструмент познания, позволяющий постичь другого так, как этого не могут сделать даже влюбленные. Познать так, как только туземцы способны познать врага и сделать его частью себя.
Дело стояло за малым. Кирилл поставил на огонь сковороду, нашинковал половину луковицы и, когда лук начал становиться золотистым, бросил туда палец. Вскоре по кухне начал разноситься соблазнительный сладковатый аромат, и на тарелке у Кирилла оказался деликатес, который не подают даже в самых дорогих ресторанах.
Расправившись с ужином, он обмотал покалеченную кисть полотенцем и отправился спать.
На следующий день Кирилл проснулся после полудня, и реальность встретила его острой пульсирующей болью. Туман в похмельной голове мешал мыслить связно, но вид пропитанного кровью полотенца, намотанного на левую руку, помог восстановить события прошлой ночи.
Кирилл метнулся на кухню. На большой плоской тарелке лежал наполовину обглоданный указательный палец с кусочком золотистого лука под ногтем. От увиденного Кирилла затошнило, и он едва успел добежать до умывальника, прежде чем из его желудка изверглось всё содержимое.
Кирилл больше не чувствовал и тени вчерашнего откровения - только боль и волнами накатывающий ужас. Но в самую глубину кошмара он нырнул в тот момент, когда осознал, что единственный человек, с которым он может поделиться своим горем - это его собственное отражение, которое будет повторять каждое произнесенное Кириллом слово. И более того, он ждал этой встречи, как ждут свидания с любимой - не мог думать ни о чем другом.
- Из этой ловушки нет выхода, - сказал он, здоровой рукой отирая пот со лба.
- Из этой ловушки нет выхода, - будто насмехаясь, повторило эхо.
Кирилл больше не мог оставаться в этом доме. Во всяком случае, не сейчас. Он вышел на крыльцо и, усевшись на ступеньки, стал наблюдать за медленной жизнью деревьев, растущих в саду. В их мире не было места тревоге и отчаянью - только шелест ветра в листве и постепенное вызревание плодов. Именно о такой жизни мечтал Кирилл, переезжая сюда.
Когда небо, повинуясь неумолимому ходу времени, окрасилось в черный, он вернулся в дом и твердым шагом отправился на кухню. Кирилл остановился напротив окна и, взяв в руки нож, примерился к своему горлу. Отражение в стекле тоже поднесло нож к шее. Затем Кирилл коснулся кончиком лезвия живота, и отражение сделало то же самое.
- Я должен это закончить, - сказал он. - Прощай.
- Прощай, - ответило эхо.
Не раздумывая больше ни секунды, Кирилл воткнул нож в живот и из последних сил рванул лезвие вниз, вспарывая себе брюхо. Лежа на полу и чувствуя, как угасает жизнь, он мог поклясться, что отражение в окне так и осталось стоять, держа нож в руках и улыбаясь.
- Просто ты никому не нравился, - сказал голос, прежде чем Кирилл навсегда погрузился во тьму.