Кратко о книге Стюарта Пиготта «Друиды. Поэты, ученые, прорицатели»

[b_a_n_d_r_a_o_i]

В начале книги автор дает примерный обзор целей своей работы: привлечение археологии и древней истории, литературных источников на греческом, латинском и кельтском языках, обзор истории идей, изучение литературной и художественной моды нескольких прошлых столетий и современных культурных течений.
Автор задается вопросом, почему жречество оказалось не забытым на протяжении двух тысяч лет, несмотря на официальный запрет властями Рима, и разделяет проблемы на две группы: те, что касаются фактического базиса знаний о друидах, и те, что связаны с идеализацией друидов. Используя философский подход Р. Д. Коллингвуда к нашим знаниям о прошлом человечества, автор терминологически выделяет «собственно прошлое», к которому апеллируют все историки, но полного знания которого им достичь никогда не удается именно потому, что оно прошло, и второе, с чем они имеют дело - это то, что они наблюдают и реконструируют - это «как бы прошлое»; таким образом, эти две группы проблем фактически являются результатом объективного и субъективного подходов. Автор принципиально разделил «друидов, как бы известных», от «друидов, какими мы бы хотели их видеть», то есть «желаемых друидов».
С конца 1920-х годов именно археология стала основным источником новых сведений о друидах. Автор упоминает надписи-посвящения кельтским божествам, иногда предстающими в римском обличье, а также изображения этих божеств, и отмечает, что имеющиеся иконографические свидетельства кельтской религии и почти все надписи относятся к самой поздней фазе, то есть к тому периоду, когда Галлия и Британия вошли в состав Римской империи.
Автор считает невозможным делать выводы о религиозных верованиях только на основании иконографических свидетельств, но эти иконографические данные могут быть использованы косвенно; надписи-посвящения, сопровождаемые изображениями или без оных, можно было бы применить для определения географических границ местных культов.
Говоря о свидетельствах письменных источников, автор считает самой важной и самой трудной группой источников письменные документы, которые разделяет на два класса, в первый помещая свидетельства греческих и римских писателей относительно кельтов, их религии и частично друидах, а ко второму классу относит ранние ирландские саги о героях и легенды, в которых действуют друиды (сохранялись в устной передаче до V века н. э. и в раннесредневековом переложении). Все это в целом дает представление о кельтах как народе Центральной и Западной Европы, который к III веку н. э. прочно расселился от Иберии на западе до Карпат и границ Украины на востоке, с крайним восточным форпостом в виде колонии галатов.
Говоря о кельтской культуре, автор отмечает, что наши знания о ней базируются, прежде всего, на археологических свидетельствах. Говоря о сельском хозяйстве, автор сообщает о растениях и животных, диких и домашних, которые предоставляли пищу и другие продукты.
Далее автор переходит к теме святилищ и храмов. Он пишет об исключениях из общего правила, а именно замкнутой священной ограде и небольших бревенчатых капищах, что были обнаружены на территории покоренной Южной Галлии, ставшей римской провинцией. В двух местах, в Моурисе и в Сен-Блэзе, были найдены фрагменты ранних каменных святилищ, встроенные в галло-греческие строения IV века до н. э. Отметим треугольные и круглые, квадратные основания этих строений. Например, в Бригстоке расположено многоугольное и круглое святилище, относящееся к III-IV веку н. э.
Развивая тему археологических памятников, автор говорит о ритуальных шахтах. Например, в Бозенсе была шахта 36 футов глубиной, содержащая римские вотивные предметы. Таким шахтам сопутствуют весьма необычные «колодцы» - они романо-кельтского происхождения и были рассеяны по всей Галлии; еще их называют похоронными колодцами или жертвенными ямами.
Автор не упускает из виду такой аспект изучения кельтской религии, как погребальные обряды. Анализируя характерные особенности погребений, можно сделать некоторые выводы. Они отражают, с одной стороны, социальную стратификацию первобытной Европы, что нашло свое выражение в прихотливой вычурности и пышности погребений, которые соответствовали обычаям воинственного и аристократического класса, а с другой стороны, их содержание обнаруживает глубокую веру в буквальное понимание религиозной максимы «жизни после смерти». Классические авторы с удивлением отмечали такую буквальную веру в личное бессмертие: «Похороны, - писал Цезарь, - в сравнении с уровнем жизни галлов слишком роскошны и дорогостоящи. Все, включая животных, которых покойный любил при жизни, предается огню вместе с ним».
Подводя промежуточные итоги о мире друидов и его истоках, автор приводит цитату из Бинчи, который пишет, что этот мир был «племенным, сельским и иерархическим», и отмечает, что было бы методически неправильно рассматривать комментарии классических авторов в отрыве от достоверной и связной антропологической картины общества, в котором они жили и о котором писали; греки и римляне знали о кельтах много такого, о чем мы никогда не узнаем, и, конечно, можно пожалеть, что до наших дней дошло слишком мало сведений, однако мы знаем о кельтах и о самом классическом мире такие вещи, которые не могли быть известны Посидонию или Цезарю, не говоря уже о Дивициакусе.
Говоря о т.н. Посидониевой традиции, Пиготт приводит четыре основных автора, которые заимствовали, цитировали и адаптировали труды Посидония. Страбон знал Посидония лично, Диодор Сицилийский также был его современником, Атеней прямо указывал на источник своих сведений, а Юлий Цезарь, описывая свои галльские кампании, вроде бы тоже основывался в своем рассказе о галльской этнографии, друидах, в том числе, на работе Посидония, но ввел некоторые добавления, достоверность которых служит до сих пор поводом для споров. Эти четыре автора дают нам общее и детальное представление о кельтских обрядах и обычаях, которое соответствует и цитатам из Посидония касательно этого предмета и тому, что сообщает до него Полибий и несколько позже Помпоний Мела, Лукан и Тацит.
Если применять классификацию историков идей касательно цивилизованных концепций примитивных обществ к анализу текстов о друидах, то можно увидеть, что они распадаются на две группы, характеризующиеся соответственно эмпирическим и идеализированным подходом: их можно назвать Посидониевой и Александрийской традициями. Философия стоиков окрасила некоторые комментарии первой группы идеализмом, привнесла в них миф о «благородных дикарях», но в основном базировалась на непосредственно полученных сведениях о кельтских нравах и обычаях, а во второй группе идеализм преобладает и создает романтический образ варварских философов - это переход от «друидов, которых знаем» к «друидам, какими хотелось бы их видеть».
Говоря о кельтских фольклорных источниках, автор замечает, что в сагах предстает нетронутый и не подогнанный под чужие мерки нехристианский языческий мир, и это несмотря на то, что перевод устных ранних версий сказаний в последнюю письменную редакцию делался руками христианских церковнослужителей.
Классические тексты прямо упоминают о наличии друидов лишь в Галлии и Британии.
Что касается названия "друид", то в классических текстах оно встречается только во множественном числе: «druidai» в греческом, «druidae» и «druides» в латинском; в староирландском есть слово «drui», являющееся единственным числом, множественная форма - «druid». Было много дискуссий о происхождении этого слова, но сегодня многие склоняются к точке зрения древних ученых, в частности Плиния, что оно связано с греческим наименованием дуба - «drus», а второй его слог рассматривается как происходящее от индоевропейского корня «wid», приравниваемого к глаголу «знать».
Автор сравнивает положение друидов с положением священнослужителей у других народов, приводя слова Диона Хризостома, что приравнивал друидов к персидским магам, египетским жрецам и индийским браминам. В менее четкой структуре их рассматривали в одном ряду с прорицателями, пророками, целителями, кудесниками и предсказателями.
Говоря о функции и деятельности друидов, автор описывает их как класс высокопоставленных, образованных, не воинственных, уважаемых и даже святых людей внутри варварского общества. Друиды только и могли рассматриваться как члены жречества, наряду с бардами, предсказателями и гадальщиками. Другие функции приписывались друидам вполне однозначно. Во-первых, они занимались изучением и познанием вещей, священных и мирских, а также передачей этих знаний новым ученикам. Согласно раннеирландскому закону, статус друида сразу за знатью по иерархической лестнице определялся местом в числе «людей искусства».
Далее автор переходит к теме жертвоприношений, отмечая, что наши сведения о друидических церемониях в основном сосредоточены именно на жертвоприношениях - они взяты из Плиния и Посидониевых источников. Плиний дает нам единственное детальное описание друидической церемонии - она определялась наблюдением в шестой день луны за ростом омелы на дубе, друид в белых одеждах взбирался на дерево и золотым серпом срезал плеть омелы, подхватывая ее, когда она падала на белый плащ, затем приносили в жертву быков. Автор считает, что рассказ Плиния о ритуальной необходимости срезания омелы без применения железного ножа, босым, притом правой рукой, продетой сквозь левый рукав белой туники - это выглядит скорее чьим-то личным колдовством, а не общепринятым друидическим ритуалом.
Говоря о личной вере в бессмертие, автор отмечает, что из всех пунктов друидической доктрины она сильнее всего потрясала античных писателей; согласно Посидонию, кельты полагали, что «души людей бессмертны, и после определенного числа лет они получают вторую жизнь, тогда эта душа переселяется в другое тело».
Далее автор рассматривает практические знания друидов, такие как астрономия и календарные вычисления. Страбон упоминает о знании друидами не только философии «моральной», то есть этической, но также физиологии, то есть естественной науки (естествознания). Такое свидетельство, как календарь Колиньи - фрагменты, оставшиеся от большой бронзовой таблицы, на которой выгравирован календарь с 62 последовательными лунными месяцами, двумя месяцами, «добавочными для выравнивания календаря», говорит нам о том, что «наблюдения за календарем, - это отдельное занятие, которое доверялось особо опытным и талантливым людям… За этими календарными трудами стояли жрецы» ((с)Нилссон)
С разрушением Древнего мира и взлетом средневекового христианства в Западной Европе знание друидов было утрачено. Но друидов "открыли заново"; это произошло в начале эпохи Возрождения. Заново были открыты, изданы, распространены и напечатаны сочинения классических авторов. В XVIII столетии трудами антиквариев друиды преобразились в неких кудесников, почти неотличимых от ветхозаветных патриархов и пророков, иногда чуть ли не предшественников христиан.
В XVIII считалось, что рощи - самый подходящий храм для друидов, но начало полевой археологии привело к резкому изменению этих взглядов. Обри писал, что хотел бы восстановить некоторые друидические храмы, «такие, как Эйвбери, Стоунхендж и им подобные». Также автор сообщает нам об Уильяме Стьюкли, что ежегодно посещал Уилтшир и осуществил программу полевых исследований обоих мест.
Как написал профессор Гуин Уильямс, «вымыслы Йоло Моргануига, придуманные им в XVIII веке, и ставшая их результатом величественная чушь горседдских церемоний, теперь накрепко связанная с ежегодным национальным айстеддфодом, помогли окружить туманом недостоверного антикварианизма этот вопрос. Туманом, полностью развеять который современная наука не имеет средств». Айстедфодды проводятся и в наши дни (насколько я знаю, их проводит ОБОД - Орден Бардов, Оватов и Друидов).
Говоря о XIX веке, автор отмечает, что теперь друиды в качестве романтического украшения переполняют печальные стихи и элегическую прозу. Он очень метко называет то, чем занимаются некоторые современники, "декоративным друидством", ставя его в один ряд с увлечением готикой, китайщиной и пр. В качестве примера современных друидических причуд автор приводит случай, когда во время понтиприддского айстеддфода в 1878 году архидруид, в придачу к нормальной церемонии Горседда, вознес молитву зловещей индуистской богине Кали. От себя могу добавить, что некоторые современные практики друидизма смешивают его и с виккой, с вуду и с прочим, так что, по сравнению в двадцатым веком, 21-й имеет все шансы быть более "веселым", если пустить вопрос на самотёк. Да, я имею в виду необходимость просвещения (чем, собственно, вполне успешно и занимаются некоторые ордена).
Вернемся к книге. В заключение автор говорит о том, что церемонии встречи восхода солнца в Стоунхендже, в последние годы привлекающие толпы безответственных зевак, стали ареной огорчительных актов хулиганства, поэтому с 1964 года публику на эти представления друидов не пускают. Автор отмечает, что современные ритуалы, проводимые на Стоунхендже, выражены в таких бесцветных формах, что не могут обидеть ничью религиозную чувствительность, и церемонии обеих групп вызывают не почтительный ужас, а ощущение легкой нелепости происходящего - так далеко современные неоязычники ушли от друидов Посидония или Лукана и точно так же далеко - от идей Обри и Стьюкли, с которых начинались нынешние церемонии в Стоунхендже.
Если говорить о книге целиком, то сначала в ней рассматривается природа раннего кельтского общества, в структуре которого отмечено существование друидов; также - литературные свидетельства соответствующих классических и местных источников, на которых базируются наши знания о друидах; и, наконец, создание мифа и фольклора о друидах, с эпохи Возрождения до наших дней; читателю становится ясно, что вообще приходится иметь дело с двумя типами друидов, созданиями как объективного, так и субъективного мышления: «друидами, какими мы их знаем» и «друидами, какими хотелось бы их видеть», то есть «друидами как факт» и «друидами как символ». Друиды вновь возвращают нас к Стоунхенджу. «Каждый век, - пишет Джакетта Хаукс, - имеет тот Стоунхендж, которого заслуживает… или желает». Романтическое XVIII столетие захотело увидеть друидов в Стоунхендже, и так началась их долгая связь с этим памятником, передаваясь от Мерлина у Джеффри Монмутского к римлянам Иниго Джонса и датчанам доктора Чарлтона. Но, как указывает она в блестящем своем обзоре современных разногласий по этому вопросу, сегодняшний «СТОУНХЕНДЖ, каким хотелось бы его видеть» в соответствии с меняющейся модой на приоритеты и шкалу ценностей, является прежде всего научным инструментом. Автор завершает книгу риторическим вопросом - смеем ли мы надеяться, что друиды вернутся на круги своя, подкрепленные сумятицей гиперборейских мифов и долговечной бронзой календаря Колиньи? И, может быть, наш век обретет таких друидов, каких захочется ему увидеть, друидов, которые сменят белые одежды на белые лабораторные халаты и станут астрономами, пишущими компьютерные программы на галло-бретонском?
...Шутки-шутками, а современные друиды, пишущие компьютерные программы, в наше время уже существуют. А если говорить вкратце о книге, то она ценна своей фактографией (читатель заполнит многие пробелы в своих знаниях по истории и археологии), а также тем, что открывает истинное лицо определенной прослойки неоязычников. Лично я не знаю, чем станет современный друидизм некоторых современных направлений, смешивающих его с Виккой, также я не знаю, что останется от друидизма, если его смешивать с совершенно не имеющими с ним общих черт направлениями, как это иногда делается в наши дни, - но одно я знаю точно - никогда не стоит переставать искать истину, даже если она сокрыта от наших глаз множеством выдуманных историй и чьих-то фантазий.