Кастрюлькины дрязги: он считает нас своими вещами
21.03.2018 / Марина ЛЕПИНА
Каждый день происходят случаи семейного насилия. Это стало данностью. Закон о защите жертв насилия в России до сих пор не принят, и дети, женщины, старики остаются заложниками ситуации
Изображение с сайта pinterest.com
История Лилии - прекрасный ответ на всевозможные стереотипные «зачем терпела», «почему не ушла сразу», «сама виновата» и так далее. Это повод задуматься каждому - вот почему вовсе не у каждой жертвы насилия есть возможность сбежать от своего агрессора да еще обеспечить себя надежной защитой.
Лилия познакомилась со своим мужем в 2010 году - ей было 25 лет, Николаю 27. Мужчина осыпал свою избранницу розами, красиво ухаживал, скоро пара начала жить вместе. Это был гражданский брак. Никаких странностей женщина за Николаем не замечала.
Перед началом семейной жизни Лилия, приехавшая в свое время в Россию из Донбасса (когда еще на Украине не было войны), получила российское гражданство. Жилья своего в России не было. Вскоре забеременела, муж предложил уйти с работы, она тогда работала в сфере торговли и дистрибуции, и заняться учебой.
«Он работал программистом в лаборатории Касперского, финансовых трудностей мы не испытывали. И я стала готовиться. В свое время на Украине я училась в медицинском вузе, но ушла после 4 курса, потому что сильно заболела мама. А здесь в России я решила продолжить учебу - мечтала стать врачом. Тщательно подготовилась, подала документы в 4 вуза и во все прошла, выбрала Пироговку. Но, правда, вскоре пришлось уйти в декрет, родилась дочь Ира (имя ребенка изменено. - Ред.)».
Когда Лилия была беременна, ее мама умерла от рака. Так рядом вообще не осталось близких людей, папа умер еще раньше.
«Когда родилась Ира, начался ад. Муж почувствовал мою полную зависимость от него. Помощи мне просить было не у кого», - говорит Лилия. Николай начал распускать руки. Его бесило, когда младенец плакал по ночам. «Заткни это орущее бревно!» - кричал глава семейства.
«Он мог меня ударить, по лицу, по телу, обзывать, за то, что у меня не получалось первые дни кормить грудью.
Уже тогда я поняла, что не смогу дальше с ним жить, появился психологический настрой стать матерью-одиночкой. Тем более мы в браке официально не были. Я отказалась записывать его отцом в свидетельство о рождении дочери», - говорит Лилия.
Своего жилья нет, работы нет, куда деться? Своим дальним родственникам на Украине Лилия пробовала жаловаться, но реагировали они поверхностно, не проявили сочувствия.
«Ты же сама его выбрала», «ты же сама от него родила» - такие ответы от них приходили. Мать Николая, которой жаловалась Лилия, тоже не поддержала ее. «Когда я ей звонила, она мне сочувствовала “как же он так поступает!”, а ему она, наоборот, рассказывала, что я ей жаловалась».
Когда Ире было 8 месяцев, родители отправились с дочерью в гости к матери Николая, в станицу под Анапу.
Изображение с сайта mental-health-matters.com
«Там он бил меня с ребенком на руках, а мать хладнокровно советовала: “Смотри аккуратно ее бей, а то по ребенку попадешь”. Меня не раз выгоняли из дома с дочерью на руках. Однажды ночью мы с ней так и просидели до утра на качелях на детской площадке».
Когда семья вернулась в Москву, Лилия сказала, что хочет расстаться. Николай просил прощения на коленях, но все же ушел. 5 месяцев Лилия жила самостоятельно, но потом Николай вернулся. Продолжились скандалы и избиения.
«Он бил не по лицу, а чтобы не видно было, бил по ногам, по рукам. Мог ногой спихнуть с кровати, выкрутить пальцы, уши, впивался пальцами в лицо, издевался. Осенью 2013 года я поняла, что нужно бежать, что нахожусь в токсической ситуации и рано или поздно это закончится летальным исходом».
Лилии пришлось финансово подготовиться к побегу. Квартиру мамы на Украине после ее смерти продали, часть денег получила Лилия, она сохранила их, не говоря мужу. Попутно женщина стала искать в интернете форумы, посвященные насилию.
«Я раньше про насилие и не слышала ничего, ни про какие центры поддержки жертв не знала. И когда начала гуглить, поняла, что живу с тираном».
Несколько раз то соседи, то сама Лилия вызывали полицию. Несколько раз полицейские забирали Николая, но отпускали, как обычно, через несколько часов, мужчина возвращался домой, и жертве доставалось еще больше.
«После одного вызова я потом пришла писать заявление к участковому - сам он даже не пришел к нам домой. Мне пришлось идти в полицию с ребенком. Полицейские курили там прямо при нас с Ирой, и говорили: «У вас отказной материал будет, обращайтесь в суд сами, вы ничего не докажете», хотя у меня на лице были следы, он меня пытался душить, и остались кровоподтеки, отпечатки от рукава его свитера.
«Чего вы тогда с ним живете , раз жалуетесь? - это была стандартная реакция полиции. -Пока ваш труп в кустах не найдут, мы ничего с ним сделать не можем», - рассказывает Лилия.
Оказалось, далеко не все готовы сдать жилье одинокой женщине с ребенком. «Я была наивна - думала, съеду, и все закончится», - говорит Лилия. Она действительно переехала, но осталась в том же районе, будучи привязана к бассейну и детской поликлинике, и Николай быстро их выследил.
Снова стал приходить к ним в дом. А параллельно подал иск в суд на установление отцовства. Под давлением Николая Лилия отправилась с ним в ЗАГС, чтобы добровольно вписать его в свидетельство о рождении Иры. А как только вписала, мужчина отобрал ребенка.
Ей удалось в один из дней сбежать с дочерью, вернуться в свою съемную квартиру. Однажды, летом 2014 года, придя домой, Лилия обнаружила, что Николай побывал у нее - и забрал все документы ее и ребенка, банковскую карту, код от которой он знал, ноутбук, папку, где Лилия собирала все доказательства его правонарушений.
Лилия вызвала полицию, и началась проверка по ее заявлению. «Я тогда была еще наивной. Теперь я уже знаю, что полиция нас не защитит», - говорит Лилия.
А в сентябре 2014 года Николай забрал Иру, приехав к детскому центру, где занималась девочка, в машине с неизвестными мужчинами. Лилия отмечает, что семейный киднепинг - когда вот такие наемные «доброхоты» помогают одному родителю (чаще всего отцу) увозить ребенка у другого родителя - сейчас процветает, но полиция и с этим ничего не может сделать.
«Я бежала за ним, он успел с Ирой на руках сесть в машину, я пыталась открыть двери автомобиля, кричала “Помогите, похищают моего ребенка”, но люди столпились поглазеть, и никто не помог. Полиция приехала только через полчаса: “Нууу, ее же отец увез, это не похищение”.
А Николай написал в полицию заявление, что Лилия неадекватна и хочет увезти ребенка на Донбасс. Полиция поверила ему, а не матери. А меня они называли обиженной разведенкой».
Николай и Ирина пропали. Он уволился с работы, съехал с прежней квартиры, отключил телефон. Лилия искала дочь через соцсети, обивала пороги службы опеки и попечительства, отдела по делам несовершеннолетних, полиции, но все говорили: «Отец ребенка не обидит».
«Это ваши кастрюлькины дрязги», - говорил оперуполномоченный угрозыска. Наконец, Николай объявился сам и заставил Лилию приехать к нему. Он снял квартиру в Подольске. Лилия застала дочь грязной и неухоженной.
«Николай заявил, что мы поедем в Таиланд, будем там торговать спайсами. “Ты будешь теперь собачкой на цепи, если когда-то я тебя прощу, тогда ты снова станешь мне женой”. В ту ночь он снова избил меня. Я вырвалась оттуда, но без дочери. Он с ней снова скрылся, но Ира заболела пневмонией, он вызвал меня, дочь на скорой увезли в больницу, и вот оттуда мы с ней скрылись на несколько месяцев», - говорит Лилия.
Но Николай снова их нашел, и снова забрал Иру, скрылся на полгода. А потом уехал с дочерью в Таиланд.
Изображение с сайта mental-health-matters.com
«Он начал выходить на связь в скайпе. Он стал развращать дочь, применять к ней сексуальное насилие - сам об этом мне писал, я не верила, думала что он врет.
А он в знак доказательства прислал мне видеозаписи. На них он показывал ей детское порно, заставлял ее повторять, говорил ей, что там на видео - папа с дочкой, и все так делают, и она тоже должна. Он снял с ней несколько роликов и прислал их мне».
Благодаря этим видеоданным Лилия, наконец, смогла доказать преступления мужа. Она дошла до Бастрыкина, хотя и тогда проверки снова затянулись. А Николай тем временем заявил, что возвращается в Россию. По его передвижениям Лилия вычислила аэропорт и рейс, наугад приехала и стояла в Домодедово, ожидая пару.
«Все уже вышли, я уже думала, что ошиблась рейсом, но они наконец-то вышли. Пахло от Иры бомжом, грязью, 5 месяцев он ее не расчесывал, сандалии на ножках были надеты наоборот. Сам он был чистый. Он удивился, что я их встретила, но убегать не стал. А к вечеру этого же дня я сбежала с дочерью. Ухитрилась и улучила момент, когда он уснул».
Лилия переезжала с места на место, но Николай все же нашел их в Тульской области.
«Он сделал самодельную взрывчатку, приклеил себе на тело, заявил, что взорвет нас всех».
Лилия выбежала в подъезд, подняв шум, мужчина сбежал, а женщина вызвала полицию, заявив о террористе. Николая задержали. Лилия подняла шум в прессе. Только тогда в отношении Николая возбудили уголовное дело - уже по нескольким статьям УК: изготовление и хранение взрывчатки, сексуальное насилие, угроза убийством.
Однако в ходе расследования психиатрическая экспертиза признала Николая невменяемым. По приговору от декабря 2016 года он отправился на принудительное психиатрическое лечение. Однако каждые полгода, по закону, состояние Николая проверяют. «Когда он выйдет на свободу, нам снова придется прятаться, - убеждена Лилия. - Он считает нас с дочерью своими вещами».
Самое удивительное, что суд не хочет лишать Николая родительских прав: Лилия подала в суд, но в ноябре 2017 года по решению суда мужчину только ограничили в родительских правах. Лилия с этим не согласна, и подала апелляцию.
«Мой муж сломал мою жизнь.
Вуз я не закончила, кончился срок декретного отпуска, пока мы скитались и скрывались от Николая, восстановиться я не смогла. Сейчас я снимаю комнату в коммуналке, живем на социальном дне.
Знакомые собирали нам деньги на юриста. Сейчас я работаю удаленно - копирайтинг, контент-менеджмент, выживаем. Дочь много болеет, - рассказывает Лилия. - После того, как они вернулись из Таиланда, Ира была в жутком состоянии, она превратилась в зверька. Ползала на четвереньках, не умела толком говорить, не умела ходить на горшок, боялась всего. Боялась громких звуков.
Ей поставили несколько психиатрических диагнозов: тревожно-депрессивный синдром, вторичный энурез и так далее. Постепенно шла реабилитация, и мы до сих пор ходим на психотерапию. Сейчас она уже ходит в детский садик, но это спецсад для детей с ограниченными возможностями здоровья. Я намерена искать очную работу».
Комментарий юриста
Мари Давтян, адвокат, руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия при Консорциуме женских неправительственных организаций. Фото с сайта og.ru
Около 30% семей в России страдают от самых разных форм насилия. В нашей стране до сих пор нет законов, которые бы помогали бороться с домашним насилием, и это удивительно, поскольку, по данным ООН, законодательство, защищающее жертв насилия, есть уже более чем в 125 странах мира.
- Мы, группа адвокатов, работающих с проблемой домашнего насилия, - говорит Мари Давтян, адвокат, руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия при Консорциуме женских неправительственных организаций, - давно подготовили законопроект о профилактике семейно-бытового насилия, он был передан в Госдуму РФ. Работа с ним ведется уже много лет, мы продвигали его еще в предыдущем созыве Госдумы РФ , но тогда депутаты заявили, что в России для такого закона нет нужды.
Дальнейшего доступа к правкам в этом документе у нас нет, мы уже не можем влиять на его дальнейший ход, да и формальной процедуры внесения законопроекта пока не было. Не хватает политической воли - ведь продвигать законопроект должны депутаты или сенаторы.
Основное, что мы предлагаем в нем, - это экстренная защита пострадавших. Должно действовать защитное предписание, то есть система защитных мер для пострадавших, по примеру охранных ордеров, действующих за рубежом. Нужно запретить любые формы насилия в отношении жертв, должна действовать административная и уголовная ответственность за эти преступления, должна работать судебная защита. Необходимо законодательно закрепить путь разрешения имущественных вопросов на период рассмотрения административных и уголовных дел (например, выселение агрессора из квартиры, где остается семья, а не наоборот), обязательства агрессора перед детьми.
Мы предполагали также откорректировать систему социальной поддержки жертве, чтобы убрать такие барьеры, как прописка, нуждаемость. Пока у нас в ряде регионов не оказывается жертвам помощь именно по этим причинам: они не признаны нуждающимимся, ведь для этого женщины должны принести справку о зарплате от мужа. Это замкнутый круг. У нас нет межведомственного взаимодействия.
Меняется ли отношение общества к жертвам насилия в связи с флешмобами и признаниями женщин в сексуальном насилии? У нас общество явно раскололось на два лагеря. Одни люди понимают, насколько все это серьезно, журналисты стали активно об этом говорить, но вторая часть - патриархальная - пытается сохранить традиции, а традиции в их понимании - это в том числе и банальное «бьет - значит, любит», «терпи ради детей».
Не хватает и образования, и просветительской работы среди правоохранителей. Ведь они тоже часть нашего общества, и они тоже мыслят стереотипно: мужчина имеет право быть агрессивным, жена и муж пусть разбираются сами, «разбирайтесь сами», «убьют - тогда и приходите».
Наши специалисты - полиция, судьи в том числе - вообще не обучены работе с жертвой насилия, с детьми, с женщинами, со стариками.
Для этого нужна и особая психологическая готовность, знания, у представителей этих профессий их обычно нет. Неудивительно, что и наши депутаты транслируют покровительство насилию: например, на информацию о поведении Слуцкого были высказаны мнения о том, что журналистки сами провоцируют сексуальные домогательства к ним.
Система, кажется, даже умышленно не поддерживает женщину. Ведь Лилия, наша героиня, жила в ситуации насилия много лет. Это был не один эпизод. Она много раз обращалась в полицию, она вынуждена была скрываться, она сообщала о похищении ребенка, но ничего не было сделано. Она была вынуждена бороться в одиночку. Если уже при первом же ее обращении полиция начала работу, провела проверку, опросила свидетелей, пострадавшую, ребенка, то они бы сразу поняли, что происходит. И страшные последующие преступления могли бы не произойти.
Изображение с сайта politrussia.com
Бездействие правоохранительных органов привело к более тяжким последствиям. У них в приоритете другие задачи. Но даже и по детям, страдающим от насилия, нет никакой работы!
Удивительно, что сейчас сотрудников челябинского детского дома вернули на работу. Ведь не важно, подозреваемые они или нет, они не должны дальше работать в подобном учреждении, а дети должны быть защищены как жертвы и свидетели. Но это опять не сделано.
Жертвы пока не готовы говорить о насилии. Они боятся говорить. И они ничего не знают в общей массе - не знают о своих правах, терпят, как и раньше. В крупных городах хотя бы уже есть знания о том, что поддержку можно найти, и женщины начинают искать ее целенаправленно - есть приюты, юридическая и психологическая помощь и так далее. Еще лет пять назад это были просто крики о помощи в пустоту.
Под эгидой консорциума женских неправительственных организаций мы организовали Центр защиты пострадавших от домашнего насилия на средства президентского гранта. У нас 4 отделения - Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург и Ростов-на-Дону, хотя в целом мы помогаем по всей стране.
В идеальном мире потерпевшему адвокат даже не требуется - жертва пишет заявление, и система начинает работать сама. У нас требуются усилия, чтобы заставить систему работать, и в этом сейчас наша задача. Поскольку закона о защите жертв насилия нет, мы используем административные или уголовные статьи закона.
Наши юристы работают с жертвами насилия бесплатно. Даем консультации, в острых случаях привлекаем адвоката, который ведет дело. За прошлый год мы получили 400 обращений, провели 60 дел. В этом году, предполагаю, дойдет до 1000 обращений и до 80 судебных процессов.
Получить консультацию и помощь можно здесь