В этом году мы надеемся на переиздание ещё двух повестей Михаила Дёмина и сборника его стихов (которые не переиздавались более полувека
( Read more... )
Лагерное творчество сталинского времени, несомненно, особая и по-особому интересная область. Блатные песни, думаю, тоже. При этом меня эта область пугает. Может быть, что-то сродни чувству страха высоты. Про ужас революции и последовавшего сталинизма в новейшей истории России необходимо знать и помнить. Но углубляться дальше какого-то уровня мне психологически трудно. В моём взрослом возрасте, первая моя работа по окончании университета, русская редакция Польского агентства печати, одной из моих сослуживиц, тогда в предпенсионном возрасте, была русская дама, вышедшая замуж за поляка, а в молодости прошедшая через лагерь в магаданском краю. На редакционных вечеринках на днях рождения она иногда пела две-три лагерных песни под гитару, я помню только что-то про транспортировку на пароходе в трюме с Сахалина в Магадан. Впечатление на меня это производило жуткое. Из достаточно раннего детства - муж моей московской тёти дядя Толя, трагическая фигура, 1929-1968, был незадолго до окончания учебного года в последнем классе московской школы арестован и пять лет провёл в лагере в Забайкалье, освобождён и реабилитирован после смерти Сталина. Лагерь в немалой степени его сломал. Он вернулся в Москву, далеко не сразу окончил среднее образование и получил аттестат, из-за конфликтности часто менял работу. Несмотря на огромные усилия вышедшей за него замуж моей тёти у него хотя изредка, но случались запои. Он умер от проблем с сердцем и начавшихся туберкулёзных симптомов, не дожив до сорока лет. Я его достаточно помню, в том числе, как он пару раз пел под гитару лагерные песни, но меня старались от этого оберегать. Уже тогда меня эти песни, помню, пугали, хотя в возрасте шести-семи лет я о Гулаге ничего не знал. Значительно позже весьма, как мне кажется, объёмную картину лагерной жизни, прежде всего в психологическом плане, мне дали произведения Варлама Шаламова. Думаю, мы с Вами согласимся, что знать и помнить необходимо, и всеми возможными рациональными и иррациональными силами - никогда боле.
Про ужас революции и последовавшего сталинизма в новейшей истории России необходимо знать и помнить. Но углубляться дальше какого-то уровня мне психологически трудно. В моём взрослом возрасте, первая моя работа по окончании университета, русская редакция Польского агентства печати, одной из моих сослуживиц, тогда в предпенсионном возрасте, была русская дама, вышедшая замуж за поляка, а в молодости прошедшая через лагерь в магаданском краю. На редакционных вечеринках на днях рождения она иногда пела две-три лагерных песни под гитару, я помню только что-то про транспортировку на пароходе в трюме с Сахалина в Магадан. Впечатление на меня это производило жуткое. Из достаточно раннего детства - муж моей московской тёти дядя Толя, трагическая фигура, 1929-1968, был незадолго до окончания учебного года в последнем классе московской школы арестован и пять лет провёл в лагере в Забайкалье, освобождён и реабилитирован после смерти Сталина. Лагерь в немалой степени его сломал. Он вернулся в Москву, далеко не сразу окончил среднее образование и получил аттестат, из-за конфликтности часто менял работу. Несмотря на огромные усилия вышедшей за него замуж моей тёти у него хотя изредка, но случались запои. Он умер от проблем с сердцем и начавшихся туберкулёзных симптомов, не дожив до сорока лет. Я его достаточно помню, в том числе, как он пару раз пел под гитару лагерные песни, но меня старались от этого оберегать. Уже тогда меня эти песни, помню, пугали, хотя в возрасте шести-семи лет я о Гулаге ничего не знал. Значительно позже весьма, как мне кажется, объёмную картину лагерной жизни, прежде всего в психологическом плане, мне дали произведения Варлама Шаламова. Думаю, мы с Вами согласимся, что знать и помнить необходимо, и всеми возможными рациональными и иррациональными силами - никогда боле.
Reply
Leave a comment