Последние фильмы Андрея Тарковского
Тарковский был для меня непререкаемым авторитетом и эталоном художественного мастерства вплоть до «перестройки», когда на советских экранах оказалась его картина «Ностальгия», снятая в Италии по сценарию Тонино Гуэрры (впрочем, зная отношения Тарковского с сценаристами, поневоле задаёшься вопросом, Гуэрра ли в ответе за сей опус?). Пока Тарковский снимал этот фильм (вполне легально выехав для работы для ко-продукции), его, придравшись к какой-то бюрократической формальности, лишили советского гражданства и сделали невозвращенцем. Кто, по мнению Андрея Тарковского, стоял за этой гнусной акций, можно узнать из открытого письма Андрея Арсеньевича своему отцу, которое было опубликовано в «перестройку». Конечно, никакому нормальному человеку и в голову не придёт, что Тарковский добровольно эмигрировал. А если посмотреть фильм «Ностальгия», то можно понять, что оказаться в отрыве от России для него было подобно смерти. Тут нет никакого лицемерия или кокетства, это жестокий факт: Тарковский мог жить и работать только в России, пусть даже в Советской России.
Существуют и альтернативные описания сюжета эмиграфии Андрея Тарковского, но я их не хочу рассматривать, так как они психологически не очень достоверны. Если кто из читателей восхочет меня просветить на этот счёт - он може сэкономить своё время - мне известны практически все противоречивые версии этого казуса.
Это всё понятно. Но к моему отношению к фильму Тарковского «Ностальгия» отношения не имеет. Потому что на мой взгляд это гадкий фильм.
Напомню сюжет (это классика, так что спойлеров бояться не надо). Советский писатель-музыковед, пишущий книжку про забытого русского композитора XVIII века, не сочинившего, как можно понять из контекста, ничего, ездит по Италии якобы в поисках материала для своей книги. На самом же дело никакие материалы он не ищет и никакую книгу не пишет, а томится в тоске по далёкой Родине. Приближается конец командировки, и советский писатель-музыковед мучительно размышляет - возвращаться на горячо любимую Родину или «выбрать свободу»? Его сомнения настолько раздирательны, что советского писателя уж не радуют ни кьянти, ни минестроне, ни спагетти а-ла парма, ни красавица-переводчица, сопровождающая его даже в постель (знать итальянский язык для советского писателя западло), ни красоты итальянских ладшафтов и музеев. С бутылкой родной русской водки писатель шатается по свалкам и путано, перевирая слова и смысл, рассказывает случайной итальянской девочке анекдот «Здесь твоя родина, сынок». Рассказывает он этот анекдот, естественно, по-русски. Кроме того, он знакомится с местным сумашедшим Доменико, который заживо замуровал своего сына в подвале (мальчика спасли через несколько лет одиночного заключения - отец передавал ему еду и уверял, что произошла атомная война, человечество погибло, а он, отец, героически спасает своего сына от голода, насилия и ужаса радиации), и чувствует духовное родстве с суетливо бегающим по городу Доменико. Впрочем, Википедия говорит, что Доменико замуровал в подвале не одного мальчика, а всю семью, то есть жену и двоих детей. Но семьи в фильме нет, только в одном эпизоде мелькает мальчик. Ближе к концу фильма Доменико уходит на Капитолийский холм во дворик знаменитого музея, проклинает бездуховность современного мира и сжигает себя заживо, а советский писатель умирает от непонятно чего, так и не решив, возвращаться или не возвращаться к родным осинам. Играет писателя хитроглазый Олег Янковский с ухмылочками, причмокиванием и подмигиваением, так что сразу становиться ясно, каким образом этот советский человечек ухитрился получить индивидуальную командировку в капстрану. Первоначально главную роль предназначали Анатолию Солоницыну, думаю, что с таким героем фильм расставил бы несколько иные акценты, но что вышло, то вышло.
Одобрительное отношение Тарковского к маньяку Доменико меня шокировало при первом просмотре, а сам фильм показался нарочито вьялым и мутным, как главный герой. В общем, по фильму понятно, что никаких разногласий, кроме стилистических, у Андрея Тарковского с Советской Властью нет. Советскую Власть Тарковский поддерживает, одобряет и защищает от всяких там клеветников-диссидентов. А терзания его героя попросту буря в стакане воды. Персонажу Янковского не нужна никакая свобода, он ею и воспользоваться-то не в состоянии. Ему не нужны книги, не нужны музеи, не нужна красота женщин и пейзажей. Ему бы водочки выпить, солёным огурчиком захрумкать да пластинку с «барыней-сударыней» послушать. Его проблема, исходя из логики фильма, в другом. Заграница - это дефицит, то, что можно достать только по великому блату. Выпустить кусок дефицита из зубов - страшное унижение для советского человека. А если герой Янковского вернётся в СССР, он больше за границу не попадёт, останется без дефицита. А если останется в Италии - перед кем он будет хвастаться? Тут все и без того заграничные. Не в силах выдержать дилеммы, советский писатель умирает со свечечкой в руках... ну, не с рюмкой водки, и то хорошо.
Что же касается «блаженного Доменико», запершего своего сына в подвал и лгавшего ему, что снаружи, за стенами тёмного душного вонючего подвала бегают одичавшие людоеды, то это, конечно, метафорическое изображение советских вершителей судеб, благородно и самоотверженно отгородивших страну от всего остального мира и ради великой духовности лгавших несчастным советским людям. Поскольку в фильме «Ностальгия» Доменико - носитель этой самой высокой духовности и обличитель растленного буржуазного строя, постольку можно сделать вывод, что Андрей Тарковский, до казуса с «Ностальгией» не имевший проблем с поездками по всему свету, одобряет запертые границы и ложь: простым людям нельзя давать свободу, а то они обменяют духовность и чтение Евангелия при свете подвальной свечки на солнечные пляжи, синее небо и прекрасные дворцы. Впрочем, дворцов в фильме нет. Андрей Тарковский изо-всех сил старался снимать Италию так, чтобы она производила впечатление унылой и грязной театральной декорации. Надо полагать, что в подобном взгляде на мир скрыто некое послание Андрея Тарковского к Человечеству. Не берусь предполагать, какое именно.
Что касается не идеологической и не сюжетной части фильма, то говорить о ней неинтересно, как неинтересно смотреть «Ностальгию» в целом. В фильме есть претенциозный гэг с игрушечным макетиком советской дачи, стоящей в луже посреди огромного разрушенного и заброшенного католического собора. Макет - ну конечно! -является парафразом кадра из другого фильма Андрея Тарковского - из «Соляриса». То есть, режиссёр в конце своего фильма ненавязчиво напоминает зрителю о своих заслугах в области кино, чтобы оный зритель устыдился, если ему захочется плюнуть с досады.
В общем, этот фильм стал нижней точкой падения большого художника, подававшего надежды на гениальность.
После этого я уже не мог заставить себя относиться к Тарковскому всерьёз и «Жертвоприношение» (фильм, несравненно более интересный и лучше сделанный, чем «Ностальгия») вызвал лишь раздражение.
В псевдобергмановском «Жертвоприношении» некий (опять!) писатель (впрочем, на этот раз не советский) в период творческого кризиса тяготится своим домом и своей давно не возбуждающей его женой, разумеется, мещанкой, буржуазкой и вообще, увы, не первой молодости. Тут вдруг сообщают, что началась атомная война, и все, собравшиеся на вечеринку у писателя, приходят в ужас и остолбенение. Писатель молится. Таинственный персонаж сообщает писателю, что можно открутить время назад и сделать так, что войны не будет, но писатель должен принести жертвы. Во-первых, сжечь свой дом, во-вторых, переспать с красивой девушкой из деревни, в-третьих, никому об этом не рассказывать. О, на такие жертвы писатель готов! Как мы помним, дом его тяготит, а жена осточертела - почему бы и не попробовать спасти мир? Чики-чик - и мир спасён! Писатель трагически переживает невозможность похвастаться своим подвигом перед собравшимися на вечеринку, но экранное время подходит к концу. В финале мы наблюдаем клоунскую беготню санитаров в белых халатах за упорно молчащим писателем, и всё это напоминает слэпстик с Лоурелом и Харди, не хватает только швыряния тортами, а в эпилоге высокодуховный мальчик, сын писателя, поливает водой палку, чтобы она расцвела в дерево и произносит первую свою за фильм фразу (предполагалось, что мальчик немой), которая должна напомнить о прологе хорошего фильма Андрея Тарковского «Зеркало» и таким образом устыдить зрителя, ежели оный зритель с досады захочет плюнуть.
Можно ли было ждать подобной деградации от художника, ошеломившего весь мир «Ивановым детством» и «Андреем Рублёвым»? К сожалению, да. Именно этого и следовало ожидать от человека, отвергавшего интеллектуализм и проповедовавшего интуитивное отношение к миру. Глубоко укоренённая в русской культуре ненависть к разуму сыграла с Андреем Тарковским дурную шутку. Чем теснее он сливался с истиннорусским дискурсом (непрерывно читал русскую классику, русских философов-славянофилов и публицистов эпохи «религиозного ренессанса» начала ХХ века), тем быстрее происходила интеллектуальная деградация, сопровождавшаяся деградацией профессиональной и эстетической. Тарковский времён "Иванова детства» ни за что не допустил бы такой мискастинг, как приглашение Олега Янковского на главную роль в «Ностальгии». Забавно, что великий кинохудоджник Свен Нюквист, работавший с Тарковским на «Жертвоприношении», очень обижался, что Тарковский то и дело заглядывал в камеру, как бы контролируя оператора. Но Тарковский объяснил Нюквисту, что не может представить себе мизансцену фильма, если не посмотрит через объектив камеры - признание, достойное первокурсника киношколы, но не режиссёра, увенчанного многочисленными лавровыми венками... Другими словами, Тарковский не был профессионалом, он постепенно утратил свой профессионализм времён первых фильмов и со своим культом интуиции и иррационализма скатился на уровень дилетанта от кинематографа.
Существуют и альтернативные описания сюжета эмиграфии Андрея Тарковского, но я их не хочу рассматривать, так как они психологически не очень достоверны. Если кто из читателей восхочет меня просветить на этот счёт - он може сэкономить своё время - мне известны практически все противоречивые версии этого казуса.
Это всё понятно. Но к моему отношению к фильму Тарковского «Ностальгия» отношения не имеет. Потому что на мой взгляд это гадкий фильм.
Напомню сюжет (это классика, так что спойлеров бояться не надо). Советский писатель-музыковед, пишущий книжку про забытого русского композитора XVIII века, не сочинившего, как можно понять из контекста, ничего, ездит по Италии якобы в поисках материала для своей книги. На самом же дело никакие материалы он не ищет и никакую книгу не пишет, а томится в тоске по далёкой Родине. Приближается конец командировки, и советский писатель-музыковед мучительно размышляет - возвращаться на горячо любимую Родину или «выбрать свободу»? Его сомнения настолько раздирательны, что советского писателя уж не радуют ни кьянти, ни минестроне, ни спагетти а-ла парма, ни красавица-переводчица, сопровождающая его даже в постель (знать итальянский язык для советского писателя западло), ни красоты итальянских ладшафтов и музеев. С бутылкой родной русской водки писатель шатается по свалкам и путано, перевирая слова и смысл, рассказывает случайной итальянской девочке анекдот «Здесь твоя родина, сынок». Рассказывает он этот анекдот, естественно, по-русски. Кроме того, он знакомится с местным сумашедшим Доменико, который заживо замуровал своего сына в подвале (мальчика спасли через несколько лет одиночного заключения - отец передавал ему еду и уверял, что произошла атомная война, человечество погибло, а он, отец, героически спасает своего сына от голода, насилия и ужаса радиации), и чувствует духовное родстве с суетливо бегающим по городу Доменико. Впрочем, Википедия говорит, что Доменико замуровал в подвале не одного мальчика, а всю семью, то есть жену и двоих детей. Но семьи в фильме нет, только в одном эпизоде мелькает мальчик. Ближе к концу фильма Доменико уходит на Капитолийский холм во дворик знаменитого музея, проклинает бездуховность современного мира и сжигает себя заживо, а советский писатель умирает от непонятно чего, так и не решив, возвращаться или не возвращаться к родным осинам. Играет писателя хитроглазый Олег Янковский с ухмылочками, причмокиванием и подмигиваением, так что сразу становиться ясно, каким образом этот советский человечек ухитрился получить индивидуальную командировку в капстрану. Первоначально главную роль предназначали Анатолию Солоницыну, думаю, что с таким героем фильм расставил бы несколько иные акценты, но что вышло, то вышло.
Одобрительное отношение Тарковского к маньяку Доменико меня шокировало при первом просмотре, а сам фильм показался нарочито вьялым и мутным, как главный герой. В общем, по фильму понятно, что никаких разногласий, кроме стилистических, у Андрея Тарковского с Советской Властью нет. Советскую Власть Тарковский поддерживает, одобряет и защищает от всяких там клеветников-диссидентов. А терзания его героя попросту буря в стакане воды. Персонажу Янковского не нужна никакая свобода, он ею и воспользоваться-то не в состоянии. Ему не нужны книги, не нужны музеи, не нужна красота женщин и пейзажей. Ему бы водочки выпить, солёным огурчиком захрумкать да пластинку с «барыней-сударыней» послушать. Его проблема, исходя из логики фильма, в другом. Заграница - это дефицит, то, что можно достать только по великому блату. Выпустить кусок дефицита из зубов - страшное унижение для советского человека. А если герой Янковского вернётся в СССР, он больше за границу не попадёт, останется без дефицита. А если останется в Италии - перед кем он будет хвастаться? Тут все и без того заграничные. Не в силах выдержать дилеммы, советский писатель умирает со свечечкой в руках... ну, не с рюмкой водки, и то хорошо.
Что же касается «блаженного Доменико», запершего своего сына в подвал и лгавшего ему, что снаружи, за стенами тёмного душного вонючего подвала бегают одичавшие людоеды, то это, конечно, метафорическое изображение советских вершителей судеб, благородно и самоотверженно отгородивших страну от всего остального мира и ради великой духовности лгавших несчастным советским людям. Поскольку в фильме «Ностальгия» Доменико - носитель этой самой высокой духовности и обличитель растленного буржуазного строя, постольку можно сделать вывод, что Андрей Тарковский, до казуса с «Ностальгией» не имевший проблем с поездками по всему свету, одобряет запертые границы и ложь: простым людям нельзя давать свободу, а то они обменяют духовность и чтение Евангелия при свете подвальной свечки на солнечные пляжи, синее небо и прекрасные дворцы. Впрочем, дворцов в фильме нет. Андрей Тарковский изо-всех сил старался снимать Италию так, чтобы она производила впечатление унылой и грязной театральной декорации. Надо полагать, что в подобном взгляде на мир скрыто некое послание Андрея Тарковского к Человечеству. Не берусь предполагать, какое именно.
Что касается не идеологической и не сюжетной части фильма, то говорить о ней неинтересно, как неинтересно смотреть «Ностальгию» в целом. В фильме есть претенциозный гэг с игрушечным макетиком советской дачи, стоящей в луже посреди огромного разрушенного и заброшенного католического собора. Макет - ну конечно! -является парафразом кадра из другого фильма Андрея Тарковского - из «Соляриса». То есть, режиссёр в конце своего фильма ненавязчиво напоминает зрителю о своих заслугах в области кино, чтобы оный зритель устыдился, если ему захочется плюнуть с досады.
В общем, этот фильм стал нижней точкой падения большого художника, подававшего надежды на гениальность.
После этого я уже не мог заставить себя относиться к Тарковскому всерьёз и «Жертвоприношение» (фильм, несравненно более интересный и лучше сделанный, чем «Ностальгия») вызвал лишь раздражение.
В псевдобергмановском «Жертвоприношении» некий (опять!) писатель (впрочем, на этот раз не советский) в период творческого кризиса тяготится своим домом и своей давно не возбуждающей его женой, разумеется, мещанкой, буржуазкой и вообще, увы, не первой молодости. Тут вдруг сообщают, что началась атомная война, и все, собравшиеся на вечеринку у писателя, приходят в ужас и остолбенение. Писатель молится. Таинственный персонаж сообщает писателю, что можно открутить время назад и сделать так, что войны не будет, но писатель должен принести жертвы. Во-первых, сжечь свой дом, во-вторых, переспать с красивой девушкой из деревни, в-третьих, никому об этом не рассказывать. О, на такие жертвы писатель готов! Как мы помним, дом его тяготит, а жена осточертела - почему бы и не попробовать спасти мир? Чики-чик - и мир спасён! Писатель трагически переживает невозможность похвастаться своим подвигом перед собравшимися на вечеринку, но экранное время подходит к концу. В финале мы наблюдаем клоунскую беготню санитаров в белых халатах за упорно молчащим писателем, и всё это напоминает слэпстик с Лоурелом и Харди, не хватает только швыряния тортами, а в эпилоге высокодуховный мальчик, сын писателя, поливает водой палку, чтобы она расцвела в дерево и произносит первую свою за фильм фразу (предполагалось, что мальчик немой), которая должна напомнить о прологе хорошего фильма Андрея Тарковского «Зеркало» и таким образом устыдить зрителя, ежели оный зритель с досады захочет плюнуть.
Можно ли было ждать подобной деградации от художника, ошеломившего весь мир «Ивановым детством» и «Андреем Рублёвым»? К сожалению, да. Именно этого и следовало ожидать от человека, отвергавшего интеллектуализм и проповедовавшего интуитивное отношение к миру. Глубоко укоренённая в русской культуре ненависть к разуму сыграла с Андреем Тарковским дурную шутку. Чем теснее он сливался с истиннорусским дискурсом (непрерывно читал русскую классику, русских философов-славянофилов и публицистов эпохи «религиозного ренессанса» начала ХХ века), тем быстрее происходила интеллектуальная деградация, сопровождавшаяся деградацией профессиональной и эстетической. Тарковский времён "Иванова детства» ни за что не допустил бы такой мискастинг, как приглашение Олега Янковского на главную роль в «Ностальгии». Забавно, что великий кинохудоджник Свен Нюквист, работавший с Тарковским на «Жертвоприношении», очень обижался, что Тарковский то и дело заглядывал в камеру, как бы контролируя оператора. Но Тарковский объяснил Нюквисту, что не может представить себе мизансцену фильма, если не посмотрит через объектив камеры - признание, достойное первокурсника киношколы, но не режиссёра, увенчанного многочисленными лавровыми венками... Другими словами, Тарковский не был профессионалом, он постепенно утратил свой профессионализм времён первых фильмов и со своим культом интуиции и иррационализма скатился на уровень дилетанта от кинематографа.