ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ - +2 ИЮЛЯ
Где-то на просторах Интернета попалось мне утверждение, будто самоубийство Хемингуэя в нашей печати замалчивалось; о причинах его смерти говорилось якобы обиняком - в отличие от не столь давнего официального некролога Александру Фадееву. Но вот нахожу неоспоримое свидетельство - письмо мне моей 73-летней постоянной корреспондентки из Новосибирска Валентины Ивановны Гладневой (1888-1966), неутомимой читательницы и «фанатки» отечественной литературы.
«Два происшествия того обильного событиями 1961-го года баба Валя отметила особо. Очень живописно изобразила кутерьму вокруг солнечного затмения 15 февраля (в духе жанровой сценки). Сильное впечатление произвело на неё и известие о самоубийстве Хемингуэя 2 июля. Не потому, что писательский и человеческий облик знаменитого бородача для неё значил что-то особенное. Наоборот: только его смерть и побудила бабу Валю разыскать где-то томик бывшего тогда у нас кумиром могучего американца (“«у нас” - не значит для меня: я тоже о ”старике Хэме” знал тогда только понаслышке). И вот, по прочтении книги, баба Валя пишет мне с горечью и чуть ли не в отчаянии: “Увы, Хемингуэй меня разочаровал. Ни один из рассказов не увлёк, не задел за живое. Пыталась вчитаться, да не смогла... Старость очень изменила меня, Серёженька, многое теперь доходит до меня с трудом. Может быть, Хемингуэй и великий писатель, но не для моего ума. А вот последний поступок его (в газете ясно сказано, что решение он принял сознательно) мне понятен; навеялись мысли о ценности человеческой жизни и прочее...”».
Читал я Хемингуэя много позже - и даже в лекциях по зарубежной литературе о нём распространялся, но и я готов теперь спросить: а вправду ли он такой уж «великий писатель»?
«Два происшествия того обильного событиями 1961-го года баба Валя отметила особо. Очень живописно изобразила кутерьму вокруг солнечного затмения 15 февраля (в духе жанровой сценки). Сильное впечатление произвело на неё и известие о самоубийстве Хемингуэя 2 июля. Не потому, что писательский и человеческий облик знаменитого бородача для неё значил что-то особенное. Наоборот: только его смерть и побудила бабу Валю разыскать где-то томик бывшего тогда у нас кумиром могучего американца (“«у нас” - не значит для меня: я тоже о ”старике Хэме” знал тогда только понаслышке). И вот, по прочтении книги, баба Валя пишет мне с горечью и чуть ли не в отчаянии: “Увы, Хемингуэй меня разочаровал. Ни один из рассказов не увлёк, не задел за живое. Пыталась вчитаться, да не смогла... Старость очень изменила меня, Серёженька, многое теперь доходит до меня с трудом. Может быть, Хемингуэй и великий писатель, но не для моего ума. А вот последний поступок его (в газете ясно сказано, что решение он принял сознательно) мне понятен; навеялись мысли о ценности человеческой жизни и прочее...”».
Читал я Хемингуэя много позже - и даже в лекциях по зарубежной литературе о нём распространялся, но и я готов теперь спросить: а вправду ли он такой уж «великий писатель»?