(no subject)
Автор ivand, очень понравилось:
На Лубянке, под самой крышей торгового комплекса «Наутилус»
Есть уютный бар: балкон и белые скатерти.
Там собираются люди, у которых все получилось.
Для которых жизнь - прогулка на легком катере.
Виски в тяжелом и потном, как я, бокале
Стоит там больше, чем в месяц зарабатывает учитель.
Мы там тоже бывали с тобой, и про ерунду болтали,
Пока дружба не высохла, и Господь не повернул выключатель.
Официанты в фартуках черных,
Как кузнецы, но скорей - кузнечики,
В голове столько мыслей - ярких, прекрасных, спорных,
Как положено тем, кому делать нечего.
Салфетки хрустят, и тает медленно лед.
Вокруг работают крепкие челюсти
Тех, кого с нами вместе сюда привез даже не социальный, - обычный лифт
(Это, если подумать, еще не челядь, но челядь челяди).
С балкона отчетливо видно замок охранки,
И прыщ, который теперь вместо памятника Дзержинскому.
Если смотреть вперед, а если левей, - останки
Большого и ЦУМ, любезный всему населенью женскому.
Люди на улицах кажутся насекомыми.
Скорей тараканами, нежели муравьями.
Поколение, воспитанное ситкомами,
Знает - раз мы наверху, значит все остальные в яме.
И вот мы сверху, на прочих отбрасывая тень,
Наслаждаемся небесными сферами…
Но вдруг среди дня наступает темь,
А скатерти становятся серыми.
А лицо - от страха - немного розовым,
И вспоминаешь, что место-то так себе, ассоциаций масса.
Где-то здесь умучена была большевиками боярыня, что ли, Морозова
За неосмотрительное толкование учения Маркса.
Или не она и за что-то еще.
Это, вообще говоря, не важно.
Горько во рту, и пульс учащен,
Хотя тьма заставляет сидеть недвижно.
Выдыхаем по счету три.
Кто-то, вероятно, все же напал на
Нас, раз легкие выглядят изнутри
Как джунгли Вьетнама после напалма.
Кожа, одежда, мысли у всех
Серые, как в привокзальном сортире кафель.
Там, где раньше слушали только смех,
Сегодня слушают кашель.
Разбежалась охрана, заслышав невнятный шум.
Не готовились мы к такому замесу.
А ведь кто-то, похоже, идет на штурм,
Раз поставил дымовую завесу.
Поприуныли пухлые баре.
Ждут, чтоб Господь салфеткою небо вытер.
Город, молившийся раньше только на баррель,
Молится днесь на ветер.
А ветер, конечно, придет, и прогонит смог,
Но в наступившем внезапно сиянии,
Обнаружится нечто новое среди наших бутиков и синагог,
А именно, - россияне.
Москва от Гольяново до Лубянки,
От Химок до Маросейки
Вспомнит, как пахнут онучи и портянки,
Балалайки и телогрейки.
В этом мутном мороке-море сограждане - будто рыбы,
И они займут наш город, полк за полком.
Слышите звон - это звонят их рынды.
Не спрашивайте, по ком.
ivand.livejournal.com/1348875.html
На Лубянке, под самой крышей торгового комплекса «Наутилус»
Есть уютный бар: балкон и белые скатерти.
Там собираются люди, у которых все получилось.
Для которых жизнь - прогулка на легком катере.
Виски в тяжелом и потном, как я, бокале
Стоит там больше, чем в месяц зарабатывает учитель.
Мы там тоже бывали с тобой, и про ерунду болтали,
Пока дружба не высохла, и Господь не повернул выключатель.
Официанты в фартуках черных,
Как кузнецы, но скорей - кузнечики,
В голове столько мыслей - ярких, прекрасных, спорных,
Как положено тем, кому делать нечего.
Салфетки хрустят, и тает медленно лед.
Вокруг работают крепкие челюсти
Тех, кого с нами вместе сюда привез даже не социальный, - обычный лифт
(Это, если подумать, еще не челядь, но челядь челяди).
С балкона отчетливо видно замок охранки,
И прыщ, который теперь вместо памятника Дзержинскому.
Если смотреть вперед, а если левей, - останки
Большого и ЦУМ, любезный всему населенью женскому.
Люди на улицах кажутся насекомыми.
Скорей тараканами, нежели муравьями.
Поколение, воспитанное ситкомами,
Знает - раз мы наверху, значит все остальные в яме.
И вот мы сверху, на прочих отбрасывая тень,
Наслаждаемся небесными сферами…
Но вдруг среди дня наступает темь,
А скатерти становятся серыми.
А лицо - от страха - немного розовым,
И вспоминаешь, что место-то так себе, ассоциаций масса.
Где-то здесь умучена была большевиками боярыня, что ли, Морозова
За неосмотрительное толкование учения Маркса.
Или не она и за что-то еще.
Это, вообще говоря, не важно.
Горько во рту, и пульс учащен,
Хотя тьма заставляет сидеть недвижно.
Выдыхаем по счету три.
Кто-то, вероятно, все же напал на
Нас, раз легкие выглядят изнутри
Как джунгли Вьетнама после напалма.
Кожа, одежда, мысли у всех
Серые, как в привокзальном сортире кафель.
Там, где раньше слушали только смех,
Сегодня слушают кашель.
Разбежалась охрана, заслышав невнятный шум.
Не готовились мы к такому замесу.
А ведь кто-то, похоже, идет на штурм,
Раз поставил дымовую завесу.
Поприуныли пухлые баре.
Ждут, чтоб Господь салфеткою небо вытер.
Город, молившийся раньше только на баррель,
Молится днесь на ветер.
А ветер, конечно, придет, и прогонит смог,
Но в наступившем внезапно сиянии,
Обнаружится нечто новое среди наших бутиков и синагог,
А именно, - россияне.
Москва от Гольяново до Лубянки,
От Химок до Маросейки
Вспомнит, как пахнут онучи и портянки,
Балалайки и телогрейки.
В этом мутном мороке-море сограждане - будто рыбы,
И они займут наш город, полк за полком.
Слышите звон - это звонят их рынды.
Не спрашивайте, по ком.
ivand.livejournal.com/1348875.html