"Нас не нужно жалеть..."
Если верить Сэлинджеру, мудрец и поэт Симор Гласс написал в своём дневнике в 1942-м: "Я ему объяснил, что под Геттисбергом было убито и ранено 51 112 человек, и что если уж кому-то пришлось выступать в годовщину этого события, так он должен был выйти, погрозить кулаком всем собравшимся и уйти, конечно, если оратор до конца честный человек." А вот что и кому нужно показывать, когда эти 51 112 увеличиваются в невесть сколько раз? И определение значения этого "невесть сколько" превращается в национальный вид спорта, на манер подсчёта очков в бридже. Одним игрокам позорная громадность понесённых потерь кажется подтверждением несомненной законности их права оббирать страну и выкручивать руки населению. Другую партию загадочная неведомость цифры подсознательно утешает. Ну что, мол, ещё делать хорошим людям, когда странишка им досталась так себе, и людишки тоже, как на подбор - "анализы не те". Третьи... Да что там, я лучше байку очередную реставрационную расскажу. В апреле 87-го исполнился год моей работы вреставрации. В то время мне посчастливилось оказаться в бригаде, восстанавливавшей интерьер парадного зала в одном из московских дворцов. Дворец занимала военная академия, и может быть, поэтому, торжественное открытие зала было намечено на День Победы. Ожидался торжественный приём с присутствием высоких чинов из Минобороны. Короче, понукали нас изо всех сил. Был, правда "моментец", который вынуждал начальство, обставлять свои понукания реверансами и льстивыми посулами. Дело в том, что костяк бригады состоял из наших реставрационных старичков. Люди это были необыкновенные. Все до единого - мастера экстра-класса. Альфрейшик дядя Серёжа с такой неумолимой точностью подбирал составные части требуемых колеров, что девочки-архитекторши смотрели на него, как на божество. А уж какие изящные, смелые гризайли выходили из под его рук... Слеза при одном воспоминании прошибает. Друзья-модельщики - Михалыч и Матвеич раз в моём присутствии за один только день, без предварительной разметки, набрали в массах на поверхности здоровенной бокастой вазы ленту рельефа с изображением дионисийского шествия. Даже так композиция выглядела сочно и выразительно. Причём, руководствовались всего лишь они немасштабной калькой наброска, представленной местным архивистом. Конечный результат, вообще - превзошёл всяческие ожидания. А уж обычный ордерный декор они щёлкали, как семечки. Краснодеревщик дядя Боря был специалистом по интарсиям. Качество их было столь высоко, что они достойно бы смотрелись в любом музея мира. Трудно было представить, что автор - внешне неприметный, хромающий человек маленького роста, очень молчаливый (дядя Боря тяжело заикался из-за полученного при высадке в Пилау, ранения в голову). Лицо его часто сводила судорожная гримасса... Были там и ещё люди, я просто припомнил самых ярких. Все наши старички прошли сквозь войну, и, по меткому выражению писателя Дудинцева " имели на теле ран больше, чем у вас естественных отверстий". Кто-то даже успел отсидеть за длинный язык. Люди они были независимые, насмешливые, не лезшие в карман за словом. Короче, начальство их побаивалось. Вот таким людям мы, молодые, пособляли. День сдачи приближался. Мы трудились с утра до позднего вечера, без выходных. Да и работа была непростая по составу ( роспись, скульптура, позолота, восстановление исторической мебели). Конечно же нам начисляли сверхурочные, учитывали категорию сложности. Словом, всё по закону. Но всех раздражала бетонная уверенность вояк, что это они нас осчастливливают, хотя работа выполнялась на государственные деньги. К нам в мастерскую, раз по десять на дню забегал местный зам по тылу - шустрый генерал-майор. Старики, не переносившие никакого контроля, тихо бесились. Раз генерал-майор снова завёл свою любимую шарманку. Мол давайте соколики, давайте. Не успеем - голову нам оторвут и всё прочее тоже. Дядя Боря, подбиравшийцвет морилки, неожиданно подал голос. Не поворачивая к генералу головы, заикаясь и растягивая слоги он сказал, что оторвут всё что смогут генералу. А нам, продолжал дядя Боря, твои генераловы беды - по х... Мы, мол, не пропадём, потому как, вас много, а нас мало. Генерал даже не нашёлся что сказать. А дядя Серёжа примирительно сказал: "Ты, парень не обижайся на нас стариков. Мы тут все контуженные, а ты - нет. Потому и думай, как дело ускорить". Через полчаса генерал зашёл снова. Отведя дядю Серёжу в сторону он нашептал ему, что принято решение после сдачи поощрить реставраторов из личного фонда начальника академии, была даже сумма названа. Пошептал и убежал. Дядя Серёжа закурил и сказал нам: "Только вы зря не надейтесь. Нае...ут - вот увидите. В первый раз что ль." Да и не из-за денег вся история затеялась. Нам и так хорошо закрыли. Всем просто до чёртиков хотелось поставить начальственные морды на место. Увидеть их страх.... И вот настал День Победы. Чертог, как говорится, сиял. В отреставрированном зале собрались все виновники торжества. Старички сидели в первом ряду, тренькая орденами на пиджаках. Молодёжь расположилась за их спинами. В президиуме уселся генеральский выводок и горкомовские физиономии. После обязательных речей и благодарностей по адресу родной партии, высшего руководства и нас реставраторов началась наградительная часть. Первым вызвали дядю Серёжу. Генерал-полковник, один из замминистров обороны, долго тряс ему руку. Потом вручил ему почётную грамоту и ценный подарок - латунную, патинированную фигурку из серии "Гром победы раздавайся". Какой-то псевдовитязь, вроде. Все мы разом ясно поняли, что это означает - денег от военного ведомства нам не видать. Дядя Серёжа поставил подарок с грамотой на стол президиума и стал картинно хлопать по карманам пиджака в поисках очков. Наконец, надев их он долго вертел "ценный подарок" в руках. Люди в президиуме напряжённо замерли, даже переговариваться прекратили. Лицо дяди Серёжи озарила беззлобная, обаятельная усмешка. Повернувшись к залу, он сказал голосом артиста Евстигнеева (сказал негромко, но так, что слышно было в самом дальнем углу зала): "Ну я же говорил - опять нае...ли!". Сказал, словно не подарка это касалось, а всей прожитой жизни. В первом ряду радостно заржали, а потом раздались жидкие хлопки. Дядя Серёжа пошёл на место. Сразу начал аплодировал весь зал. И тут, клянусь вам, мы увидели, как лицо не знавшего куда деваться генерал-полковника заливает густая краска. От мочек ушей ко лбу. Больше не разу в жизни я такого стыдливого начальства не видал. После торжеств мы собрались в фойе. К нам подбежал адьютантик: "Товарищи, вас приглашают принять участие в банкете. Мы вас ждём." Михалыч сказал:" На здоровье. Ну ка, хлопцы, поехали посидим своей компанией." И мы отправились в ресторан гостинницы "Советская", где у Матвеича с Михалычем были знакомые офицанты и прикормленный метрдотель. И так мы, знаете ли, классно посидели, что лучшего Дня Победы в своей жизни я и не припомню. Тем более что, такие выдающиеся люди впервые пригласили меня, как равного к столу. В будущем, не раз, получив расчёт после хорошей шабашки, мы отправлялись в "Советскую" отмечать удачное завершение сезона. Вскорости нашлось применение и "ценному подарку". Рачительный Михалыч снял с витязя гипсовую модель, умело доработал на ней лицо и подробности доспехов с вооружением. Затем он растиражировал своё авторское видение, а дядя Серёжа правдиво раскрасил копии под патинированную бронзу. Впоследствии, работая на разных объектах мы, общаясь с местным населением, не раз выручали за реплики витязя коньяк, спирт и мелкие услуги. Нам его на долго хватило... С праздником!