“Любил папаша сыр голландский московской горькой запивать…”
“Трагедия "Отелло, или Венецианский мавр" была впервые представлена 6 октября 1604 года в честь Иакова I, незадолго перед тем торжественно вступившего в Лондон.”
Летне - осенний сезон 1968-го, о котором идёт речь в предыдущем посте, был временем особенным. Именно тогда отдельные лужицы детской памяти слились в непрерывную речку, которая с тех пор ежедневно протекает перед моими глазами. И мне всё ещё интересно выуживать из неё всякую всячину. Тогда, едва начались осенние холода, родители мои стали наведываться в один старый московский дом на Большой Полянке. Меня туда, разумеется, тоже таскали. Каждую субботу там собиралась примечательная компания. Антураж был в точности, как в хуциевских фильмах: умеренный выпивон, болтовня, песенки, контрреволюционные разговорчики. Народ соответствующий: учёные - ядерщики, внешторговцы, киношники и т.д. Все те, кого у власти тогда хватало ума подкармливать из собственных рук (хотя именно эта среда презирала Советы больше всего, иногда презрения и не скрывая). На месте этого дома сейчас располагается книжный магазин “Молодая Гвардия”. А тогда надо было пройти глубокую подворотню и оказаться в необычайном дворе. Словно перед вами была Одесса или Феодосия. Двухэтажная галерея опоясывала весь периметр двора и была живописно исчёркана диагоналями лестниц, каждая из которых вела в свою квартиру. Мощения не было, и всё вокруг заросло ромашкой и неухоженными смородиновыми кустами. Повсюду топтались куры, и шныряли равнодушные к действительности кошки. Такая смесь российского юга и Поленовской картины. Сходство с “Московским двориком” усиливалось из-за торчавшей над крышами верхушки колокольни Григория Неокесарийского. Но в доме было гораздо уютнее. Он был набит старыми вещами и книгами. Высокие лепные потолки нависали над большим камином. В нём физики и лирики жарили шашлык, запивая его водкой (из разговоров взрослых помню, что за водкой бегали в гастроном рядом с “Ударником.”) Люди говорили все разом, время от времени переходя на шёпот, что-то горячо обсуждали, что-то иногда подписывали. О, музыка из тумбы приёмника ВЭФ! Белые нейлоновые рубашки и узкие галстуки. Причёски “бабетта”, короткие платьица по фигуре и пластмассовые клипсы с бусами. Меня, словно, не видели. Да мне и не надо было. Я сидел возле старинного кофейного столика, расставляя привезённых с собою солдатиков. Стол был покрыт тяжёлым чёрным стеклом. Неизменно на нём стоял серебряный кофейник и эмалевая сахарница с вычурной ложечкой, а в мраморной пепельнице вечно тлела чья-то сигарета. В стекле заманчиво бились отблески каминного огня. Если нужен образ этой самой ”ихней оттепели”, то вот отражающий чужое пламя старинный столик прекрасно подойдёт. А песни пели разные, случалось, что и сами авторы. Эта казалась мне самой смешной и заслуживающей наибольшего внимания.
Самое занятное, что именно из неё я узнал впервые о существовании Венеции. Привыкнув к цинизму взрослых, я поначалу даже и не поверил, что дома стоят в воде, а в Городе ездят только на лодках. Спустя 30 лет пришлось начать ездить проверять самому. Кто-бы мог подумать, что Город сыграет такую непростую роль в моей жизни. И судя по тому, как складываются события, роль эта сыграна им не до конца. Как говаривала матушка придурка Лукашина: “Поживём - увидим”…
Летне - осенний сезон 1968-го, о котором идёт речь в предыдущем посте, был временем особенным. Именно тогда отдельные лужицы детской памяти слились в непрерывную речку, которая с тех пор ежедневно протекает перед моими глазами. И мне всё ещё интересно выуживать из неё всякую всячину. Тогда, едва начались осенние холода, родители мои стали наведываться в один старый московский дом на Большой Полянке. Меня туда, разумеется, тоже таскали. Каждую субботу там собиралась примечательная компания. Антураж был в точности, как в хуциевских фильмах: умеренный выпивон, болтовня, песенки, контрреволюционные разговорчики. Народ соответствующий: учёные - ядерщики, внешторговцы, киношники и т.д. Все те, кого у власти тогда хватало ума подкармливать из собственных рук (хотя именно эта среда презирала Советы больше всего, иногда презрения и не скрывая). На месте этого дома сейчас располагается книжный магазин “Молодая Гвардия”. А тогда надо было пройти глубокую подворотню и оказаться в необычайном дворе. Словно перед вами была Одесса или Феодосия. Двухэтажная галерея опоясывала весь периметр двора и была живописно исчёркана диагоналями лестниц, каждая из которых вела в свою квартиру. Мощения не было, и всё вокруг заросло ромашкой и неухоженными смородиновыми кустами. Повсюду топтались куры, и шныряли равнодушные к действительности кошки. Такая смесь российского юга и Поленовской картины. Сходство с “Московским двориком” усиливалось из-за торчавшей над крышами верхушки колокольни Григория Неокесарийского. Но в доме было гораздо уютнее. Он был набит старыми вещами и книгами. Высокие лепные потолки нависали над большим камином. В нём физики и лирики жарили шашлык, запивая его водкой (из разговоров взрослых помню, что за водкой бегали в гастроном рядом с “Ударником.”) Люди говорили все разом, время от времени переходя на шёпот, что-то горячо обсуждали, что-то иногда подписывали. О, музыка из тумбы приёмника ВЭФ! Белые нейлоновые рубашки и узкие галстуки. Причёски “бабетта”, короткие платьица по фигуре и пластмассовые клипсы с бусами. Меня, словно, не видели. Да мне и не надо было. Я сидел возле старинного кофейного столика, расставляя привезённых с собою солдатиков. Стол был покрыт тяжёлым чёрным стеклом. Неизменно на нём стоял серебряный кофейник и эмалевая сахарница с вычурной ложечкой, а в мраморной пепельнице вечно тлела чья-то сигарета. В стекле заманчиво бились отблески каминного огня. Если нужен образ этой самой ”ихней оттепели”, то вот отражающий чужое пламя старинный столик прекрасно подойдёт. А песни пели разные, случалось, что и сами авторы. Эта казалась мне самой смешной и заслуживающей наибольшего внимания.
Click to viewСамое занятное, что именно из неё я узнал впервые о существовании Венеции. Привыкнув к цинизму взрослых, я поначалу даже и не поверил, что дома стоят в воде, а в Городе ездят только на лодках. Спустя 30 лет пришлось начать ездить проверять самому. Кто-бы мог подумать, что Город сыграет такую непростую роль в моей жизни. И судя по тому, как складываются события, роль эта сыграна им не до конца. Как говаривала матушка придурка Лукашина: “Поживём - увидим”…