Во-первых, всем спасибо за ответы на вопрос об антониме к «эскаписту». Я надеюсь, что вы не меньше меня повеселились, читая их.
Итак, термин «эскапизм» (и вскоре вслед за ним - «эскапистская литература) появился впервые в 1930-х и пошёл в народ активно в 40-х и далее, практически незамедлительно став однозначно отрицательным. Никакого антонима у него в ту пору, что ожидаемо, не было, потому что - как и многие обзывательно-стигматизирующие слова - противопоставлялся эскапист Нормальному Человеку, как сам Нормальный Человек себя видит. А теперь гляньте на предложенные антонимы: вот это то содержание, которое Нормальный Человек считал естественными своими качествами. Дело было между первой мировой и второй мировой, фашизм как раз уже раскочегаривался, ставя вопрос «кого считаем человеком, а кого в топку» особенно остро…
Эскапизмом стали называть «уход в мир фантазий от рутины или неприятностей реальной жизни», а эскапист-читатель или его персонаж-беглец стал символом плохого, слабого, не волевого существа. Которое вроде как поняло про мерзость окружающего мира (на манер Байронического героя), но не проявило гениальности по исправлению его (как Компетентный герой), а взяло ноги в руки и социально сдауншифтилось куда-то в гребеня.
Люди, а вот у вас нет ощущения, что это обесценивающее название для типа читателя и литературного произведения придумал то ли Печорин, то ли Штольц?
Смотрите. Тысячелетиями человечество не усматривало в грёзах и фантазиях ничего морально предосудительного, потому что все они посылались богами либо демонами, считались путешествиями в реально существующие иные миры, могли быть опасны или полезны - но лежали абсолютно вне моральной области. Муза приходила, что может быть за ревность у вас к богине? Морализаторский классицизм предполагал контроль за действиями, и было неприлично читать дурную литературу - однако читать «хорошую» было сплошь похвально. «Культура» была словом безусловно хорошим.
Теперь у нас случается сначала романтизм, сильно обогащающий язык описания для душевных явлений, а в его кильватере подтягивается новый слой научных знаний о человеке. Приходит Фрейд, приходит Юнг - и оба описывают при помощи сформировавшегося плюс дополненного ими же инструментария человеческие фантазии и грёзы как нечто совсем другое. Как душевное и человеческое. Первый - как нечто полностью человеческое, второй - как нечто над-человеческое, но не богоданное ни разу. А в то же время, параллельно, развиваются средства массовой информации, и формируется привычное нам представление о пропаганде как методе достижения социально-политического успеха...
И внезапно на бытовом уровне объявляется, что регулярное чтение и увлечение необыденным - не автоматический признак культурного человека, а скорее признак… низкостатусного вялого существа, которое не проявляет себя в борьбе за ресурс и не побеждает в борьбе реальной жизни. А статусный не будет читать стихи, он будет читать биржевые сводки (я же говорю, Штольц, смотрите предложенные вами, читатели, антонимы к «эскаписту»). И уж точно настоящий человек не станет читать про любовь, он будет читать политические новости…
Всё это отягощалось тем, что сама идея "ухода от мира" (довольно привычная для какого-нибудь мистика иных времён, аскета или учёного-одиночки) плохо сочеталась с протестантско-капиталистическо-прогрессивной моралью. А тем более уж - с коммунистической. В советской литературе те времена - эпоха наикрутейших борцов и строителей, производственный роман и поэмы во славу героев Гражданской. В коммунистической идеологической системе вообще не было места «скуке и бессмысленности мира» - всё-таки будущее строили, с совершенно религиозным запалом, так что даже растущая как направление научная фантастика была про «то, что мы точно сделаем», а не про «то, как всё может дальше пойти». (Чувствуете разницу в контролируемости процессов по формулировкам?).
Коммунизм предлагал ни много, ни мало - контроль над будущим, смысл собственных действий в масштабах планеты, так что при внешнем коллективизме получалась ого-го какая личная значимость для каждого… Капиталисты были подепрессивнее (голосом ябеды: а всё потому, потому что отчуждаемость труда снижает тот самый личный контроль над собственной жизнью, причём для всех участников, а с этого личного контроля я не случайно вообще разговор по этому тегу начала). Вторая мировая оказалась пиком «мы можем, мы справились, наши действия имеют значение» для людей советских… и до сих пор осталась художественным эталоном пика, потому что, как неоднократно донёс до народа Высоцкий, следующие поколения после такого травматичного и расходного «пика» впали в изумление и не увидели способа дотянуться до этого не доставшегося им опыта, пытаясь догнать предков в ощущаемой значимости.
Про кризис смысла в европейской культуре сказал после второй мировой В. Франкл. Кто понял, те покивали, но между знанием о проблеме и решением проблемы зияла бездна.
Поэтому вместо смысла (нафига мы тут живём в таком адском раю?) мы в 70-х наконец-то впервые получили такое явление, как Мэри Сью. Встречайте, следующим постом.
P.S. Очень сумбурно, или читабельно и можно разобраться, где я линию веду, а где только ответвления намечаю?)
This entry was originally posted at
https://yutaku.dreamwidth.org/421452.html. Please comment there using
OpenID.