57. Лодыгин Кирилл. Сценарий "Дзержинский бенефис", трагифарс. Часть 1
Дзержинск, в прошлом - столица советской химии, в настоящем - неуклонно деградирующий и вымирающий промышленный город. Привокзальная площадь. Стандартный провинциальный железнодорожный вокзал. Прямо перед вокзалом - троллейбусная остановка, справа - коммерческие ларьки. Осень, вечер, сумерки. Прибывает вечерняя электричка. Негустая толпа обтекает здание вокзала и выплескивается на площадь. Моросит мелкий дождик, и вообще погода не располагает к распитию напитков на улице. Тем не менее у ларьков незамедлительно образуется очередь. Люди наперебой покупают пиво.
Среди сошедших с электрички - группка молодых людей, человека четыре. Они останавливаются на площади, продолжая начатый еще в электричке разговор.
Владимир. Вот ты православный. Это как?
Леха. То есть что как?
Владимир. Ну что вот это значит, ты - православный?
Леха. Православие - религия моих предков. Они были православные. Я православный тоже.
Встревает еще один из собеседников: «Твои предки и язычниками были. Чего ж ты не язычник?»
Леха. Ну... Это не те предки.
Собеседник. Как не те?
Леха. Это далекие предки были. А потом они были все православные.
Владимир. Погоди. Предки - хрен с ними. Были, не были. Ты про себя скажи. Про веру свою православную. Во что ты там веришь то?
Леха. Как это?
Владимир. «Символ Веры». Слышал такое название? Ну, там: «Верую во едина Бога Отца творца неба и земли...» Ну и так далее. Подробненько расписана вся та чушь, в которую ты как православный обязан верить. Сможешь это воспроизвести?
Леха мычит что-то неопределенное. По всему видно, что о «Символе Веры» он слышит впервые.
Владимир. Ну, хорошо. Хотя бы своими словами. Ты веришь во что?
Леха. Ну... Я в Бога верю.
Владимир. Хорошо. В какого?
Леха. Как в какого?
Владимир. Это ведь всегда штука очень конкретная. Раз ты христианин...
Леха. Я православный!
Вновь встревает собеседник: «А православные кто? Не христиане?»
Леха затравлено сопит.
Владимир. Если ты христианин, ты должен верить, что твой бог родился от Девы Марии, жил, потом его распяли, он, значит, умер. А потом воскрес и вознесся на небо. И теперь, значит, все, кто в него верят, не умирают насовсем. А когда-нибудь они все воскреснут. И будет ништяк. Вот ты, человек с высшим, кажется, образованием, во всю эту галиматью веришь, так?
Леха. Я не в какого-то конкретно бога верю, а просто в бога. В высший разум.
Владимир. То есть воскресения мертвых ты не чаешь? Какой же ты тогда православный? Может, хоть в церковь ходишь, свечки ставишь?
Леха вновь мычит что-то неопределенное. Владимир не на шутку завелся.
Владимир. Научили вас. Овцы, блеете: православные мы. Православненькие. Плюнь - обязательно в православного попадешь. Попы вон на радостях восемдесят процентов православненьких насчитали. А спроси вот так вот почти любого. Ну и где ваше православие?
Леха смущен. Остальные свидетели разговора с присущим молодости цинизмом посмеиваются над словами Владимира.
Владимир. Но оно и хорошо, что все так. Не очень-то получилось макнуть общество во все это поповское говно. А значит не все для общества потеряно... Ладно... Пора нам что ли?
Леха со встревавшим в разговор приятелем бегут за собирающимся отъехать троллейбусом. Двоим другим, Владимиру и Бороде, идти пешком.
Борода (с довольными интонациями). Хорошо поговорили.
Владимир. Да уж втравил ты меня. Вот не люблю я все эти разговоры.
Борода. Ну а чего? Молодежь надо просвещать. Теперь вот человек задумается... Погодь, я сигарет куплю.
Борода и Владимир идут к киоску, у которого все еще толпится народ.
Борода. По пиву?
Владимир. Ну давай.
Борода. Полторашку или по бутылке возьмем?
Владимир. Куда нам полторашку? По бутылке по-быстрому. Бежать уж пора.
Владимира окликает только что отошедший от окошка киоска Егор.
Владимир. О! Егорий! Че-то тя давно видно не было? Не ездишь больше на электричке?
Егор. Я то да. Я Треша подошел встретить. Ну, помнишь Треша? Вот. Созвонились. Говорит: на девятнадцать тридцать поедет. Ну, я прям вот к полдевятому подойти не смог. Пришел, а нет уж его. Звоню - мне говорят: абонент - не абонент.
В процессе этого монолога Егор неторопливо роется в карманах, извлекает связку ключей, выбирает один из них и начинает ковырять пробку на бутылке дешевого пива. Когда наконец пробка с хлопком отлетает, обильно потекшая пивная пена заливает Егору руки и штаны. Он поспешно отставляет в сторону вытянутую руку с бутылкой, но уже поздно.
Владимир. Осторожно! Нас не залей.
Вернувшийся от киоска Борода протягивает Владимиру бутылку.
Борода. Ничего другого не было. «Козла» взял.
Владимир. Ни хрена ж себе не было! Целая витрина разного пива.
Борода. Самое нормальное взял. Короче, с тебя тридцатка.
Егор (заметно, что он уже достаточно «датенький»). А сам-то я не езжу. На больничном уже две недели.
Владимир. Опять что ли что случилось?
Егор. Ну как. Сотрясение мозга.
Борода. По башке дали?
Егор. В Нижнем на вокзале. Я это с работы иду. Ну, мы там немножко того... (Характерным отработанным жестом подносит кисть руки к шее. Дальнейший рассказ весь сопровождается обильной пьяной жестикуляцией.) Но несильно так. Нормальный. Короче, иду. Вот. Турникеты прошел. Там, ну, у пригородных касс. Посмотрел - еще двадцать минут до электрички. В переход спускаюсь на четвертую платформу. Слышу такой, кто-то за мной бежит. Я только поворачиваюсь - быдыщ! (Имитирует удар кулаком в лицо.) Ну, у меня нос слабый (Жест, долженствующий означать: ну, вы помните.) Кровищи полно. Но, главное, я ушел сразу. Потом в себя прихожу (Мотает головой, изображает, как он открыл глаза.): на часы посмотреть (Сгибает в локте левую руку, подносит ее к лицу.), часов нет. Ну, я на платформу вышел. Электричка еще стоит. Я сел. А все плывет. Я в карман - там паспорт, деньги вложены. Все. Паспорта нет. Я к окну прислонился и уснул сразу. А электричка вообще была в Семенов.
Владимир. И чего? В Семенов уехал?
Егор. Ну да. А оттуда все. До утра ничего нет. Ночь там на вокзале. А рожа распухла (Показывает руками, насколько распухла его рожа.), глаза заплыли. Утром опять в Нижний. Думал на работу пойти, но чувствую - не могу. Позвонил, говорю: так и так. Меня не ждите сегодня. Домой приехал, а тут мамка со смены пришла. Ну, сразу в травмпункт меня. И все. Сотрясение мозга. Две недели лежать.
Владимир. Да-а. Как всегда, тебе везет.
Борода. Кто хоть тебе так приложился, не видел?
Егор. Да че я там мог? Бац, и в ауте. Тут, мне Треш говорил, азеры какие-то по электричкам людей херачат. Вот, может, они.
Повисает неловкая пауза.
Борода. Ну, мы пойдем, типа того...
Егор. Давайте, мужики. Аккуратней там.
Пожимают руки, расходятся.
Владимир (хмыкает, передразнивает Егора). «Аккуратней»! Вот же человек! Всегда во что-нибудь вляпается!
Борода. Потому что человек такой. Меня вот азеры по башке не херачат. И тебя тоже.
Владимир. Не зарекайся. Мы ж живем в России.
Тьма между тем сгустилась. Владимир и Борода пробираются по грязной темной улице. Редкие мутные фонари почти не дают света. Зато освещенные окна домов в таком антураже выглядят празднично, сказочно и обманчиво маняще. Хотя понятно, какие на самом деле люди обитают по ту сторону окон и какая у них на самом деле жизнь. Владимир в темноте наступает в лужу на раздолбаном асфальте.
Владимир. Блядь! Глубокая! Чуть не по колено. У Натальи Медведевой песенка была: «Ну почему у тебя нет света на улицах!» Прям вот про этот долбанный город!
На стене дома, мимо которого они проходят, сделана надпись «Белая РаSSа». Буквы S изображены ввиде эссесовских молний. Надпись сделана люминесцентной краской и потому хорошо видна даже в тусклом свете фонаря.
Владимир. Ловко!
Борода (Кивает на две S). Грамотеи!
Владимир. Да... (Машет рукой, дескать, неважно.) Азеры, говоришь, по башке херачат. Эти вон ребятки тоже глотку тебе вырвут за милую душу. Тут на первое мая столкнулся с такими. Не рассказывал?
Борода. Не припомню.
Владимир. Пошел я тут на митинг местных коммунистов. Ну, просто глянуть, кто теперь на эти мероприятия ходит. Статейку хотел потом написать. Народу немного и в основном старичье. И эти сопляки там же. Подходят: «Какой-то ты по ходу не совсем русский...» И обступают так. Я б обосрался, наверное, потому что реально жутко. Если б только не удивился. Тридцать лет живу почти, такую предъяву впервые кидают. «Нерусский». Нашли тоже еврея. «Вы не охренели, ребятки?» - говорю им.
Владимир и Борода доходят до подъезда Бороды. Останавливаются. В цокольном этаже дома напротив, буквально в десяти-пятнадцати метрах от подъезда, светящийся проем открытой двери магазинчика.
Владимир (кивает на дверь магазинчика). Че-то не обращал внимания. У вас же тут детская библиотека была, кажется?
Борода. Была. А теперь вот. Уж месяца два как. Да и хрен бы с ней. Зато теперь, если что надо, идти не далеко. И все есть. Пойдем, кстати, еще по бутылочке?
Владимир. Да нет уж, хватит. Еще не пятница. И вообще. Времени сколько? Девять уж есть поди. А после девяти нам не продадут ничего. Забыл?
Из дверей магазинчика вываливается гомонящая групка гортанно изъясняющихся типов. В обрывках доносящихся слов как раз можно разобрать недовольство по поводу непроданного пива.
Владимир. О! Сейчас будут закурить просить. Так что пойду я. Ты завтра на какой поедешь?
Борода. Не знаю. Как всегда, наверное.
Владимир. Ну, значит, до завтра.
Пожимают руки, расходятся как раз тогда, когда группка у магазина начинает движение в их сторону. Борода заходит в подъезд. Владимир уходит в темноту.
Владимир, тихо ругаясь, пробирается между заборами, кустами и гаражами.
Владимир. Блин! Поперся по грязище!
Останавливается, прислушивается. Ему кажется, что кто-то идет за ним следом. Пытается вглядеться в темноту. Ускоряет шаги, часто оглядывается, потом переходит на бег, поскальзываясь на грязи. Преследователей его мы не видим. Они настигают Владимира молча. Но, судя по производимым ими звукам, это несколько человек. Владимир бежит уже во всю прыть по неосвещенному двору какой-то школы, спотыкается, падает, вскакивает. Но уже поздно - его уже догнали. Его обступают несколько невысоких фигур. Кто это - разобрать невозможно, может быть, подростки, а может быть, и нет. Затемнение.
Приглушенно звучит та самая песня Натальи Медведевой:
Почему, ну почему
У тебя нет света на улицах?
Я хочу увидеть их лица.
Как меня убивают и грабят,
Закрыв части лица,
Как меж ребер скользит
В меня спица...
Среди сошедших с электрички - группка молодых людей, человека четыре. Они останавливаются на площади, продолжая начатый еще в электричке разговор.
Владимир. Вот ты православный. Это как?
Леха. То есть что как?
Владимир. Ну что вот это значит, ты - православный?
Леха. Православие - религия моих предков. Они были православные. Я православный тоже.
Встревает еще один из собеседников: «Твои предки и язычниками были. Чего ж ты не язычник?»
Леха. Ну... Это не те предки.
Собеседник. Как не те?
Леха. Это далекие предки были. А потом они были все православные.
Владимир. Погоди. Предки - хрен с ними. Были, не были. Ты про себя скажи. Про веру свою православную. Во что ты там веришь то?
Леха. Как это?
Владимир. «Символ Веры». Слышал такое название? Ну, там: «Верую во едина Бога Отца творца неба и земли...» Ну и так далее. Подробненько расписана вся та чушь, в которую ты как православный обязан верить. Сможешь это воспроизвести?
Леха мычит что-то неопределенное. По всему видно, что о «Символе Веры» он слышит впервые.
Владимир. Ну, хорошо. Хотя бы своими словами. Ты веришь во что?
Леха. Ну... Я в Бога верю.
Владимир. Хорошо. В какого?
Леха. Как в какого?
Владимир. Это ведь всегда штука очень конкретная. Раз ты христианин...
Леха. Я православный!
Вновь встревает собеседник: «А православные кто? Не христиане?»
Леха затравлено сопит.
Владимир. Если ты христианин, ты должен верить, что твой бог родился от Девы Марии, жил, потом его распяли, он, значит, умер. А потом воскрес и вознесся на небо. И теперь, значит, все, кто в него верят, не умирают насовсем. А когда-нибудь они все воскреснут. И будет ништяк. Вот ты, человек с высшим, кажется, образованием, во всю эту галиматью веришь, так?
Леха. Я не в какого-то конкретно бога верю, а просто в бога. В высший разум.
Владимир. То есть воскресения мертвых ты не чаешь? Какой же ты тогда православный? Может, хоть в церковь ходишь, свечки ставишь?
Леха вновь мычит что-то неопределенное. Владимир не на шутку завелся.
Владимир. Научили вас. Овцы, блеете: православные мы. Православненькие. Плюнь - обязательно в православного попадешь. Попы вон на радостях восемдесят процентов православненьких насчитали. А спроси вот так вот почти любого. Ну и где ваше православие?
Леха смущен. Остальные свидетели разговора с присущим молодости цинизмом посмеиваются над словами Владимира.
Владимир. Но оно и хорошо, что все так. Не очень-то получилось макнуть общество во все это поповское говно. А значит не все для общества потеряно... Ладно... Пора нам что ли?
Леха со встревавшим в разговор приятелем бегут за собирающимся отъехать троллейбусом. Двоим другим, Владимиру и Бороде, идти пешком.
Борода (с довольными интонациями). Хорошо поговорили.
Владимир. Да уж втравил ты меня. Вот не люблю я все эти разговоры.
Борода. Ну а чего? Молодежь надо просвещать. Теперь вот человек задумается... Погодь, я сигарет куплю.
Борода и Владимир идут к киоску, у которого все еще толпится народ.
Борода. По пиву?
Владимир. Ну давай.
Борода. Полторашку или по бутылке возьмем?
Владимир. Куда нам полторашку? По бутылке по-быстрому. Бежать уж пора.
Владимира окликает только что отошедший от окошка киоска Егор.
Владимир. О! Егорий! Че-то тя давно видно не было? Не ездишь больше на электричке?
Егор. Я то да. Я Треша подошел встретить. Ну, помнишь Треша? Вот. Созвонились. Говорит: на девятнадцать тридцать поедет. Ну, я прям вот к полдевятому подойти не смог. Пришел, а нет уж его. Звоню - мне говорят: абонент - не абонент.
В процессе этого монолога Егор неторопливо роется в карманах, извлекает связку ключей, выбирает один из них и начинает ковырять пробку на бутылке дешевого пива. Когда наконец пробка с хлопком отлетает, обильно потекшая пивная пена заливает Егору руки и штаны. Он поспешно отставляет в сторону вытянутую руку с бутылкой, но уже поздно.
Владимир. Осторожно! Нас не залей.
Вернувшийся от киоска Борода протягивает Владимиру бутылку.
Борода. Ничего другого не было. «Козла» взял.
Владимир. Ни хрена ж себе не было! Целая витрина разного пива.
Борода. Самое нормальное взял. Короче, с тебя тридцатка.
Егор (заметно, что он уже достаточно «датенький»). А сам-то я не езжу. На больничном уже две недели.
Владимир. Опять что ли что случилось?
Егор. Ну как. Сотрясение мозга.
Борода. По башке дали?
Егор. В Нижнем на вокзале. Я это с работы иду. Ну, мы там немножко того... (Характерным отработанным жестом подносит кисть руки к шее. Дальнейший рассказ весь сопровождается обильной пьяной жестикуляцией.) Но несильно так. Нормальный. Короче, иду. Вот. Турникеты прошел. Там, ну, у пригородных касс. Посмотрел - еще двадцать минут до электрички. В переход спускаюсь на четвертую платформу. Слышу такой, кто-то за мной бежит. Я только поворачиваюсь - быдыщ! (Имитирует удар кулаком в лицо.) Ну, у меня нос слабый (Жест, долженствующий означать: ну, вы помните.) Кровищи полно. Но, главное, я ушел сразу. Потом в себя прихожу (Мотает головой, изображает, как он открыл глаза.): на часы посмотреть (Сгибает в локте левую руку, подносит ее к лицу.), часов нет. Ну, я на платформу вышел. Электричка еще стоит. Я сел. А все плывет. Я в карман - там паспорт, деньги вложены. Все. Паспорта нет. Я к окну прислонился и уснул сразу. А электричка вообще была в Семенов.
Владимир. И чего? В Семенов уехал?
Егор. Ну да. А оттуда все. До утра ничего нет. Ночь там на вокзале. А рожа распухла (Показывает руками, насколько распухла его рожа.), глаза заплыли. Утром опять в Нижний. Думал на работу пойти, но чувствую - не могу. Позвонил, говорю: так и так. Меня не ждите сегодня. Домой приехал, а тут мамка со смены пришла. Ну, сразу в травмпункт меня. И все. Сотрясение мозга. Две недели лежать.
Владимир. Да-а. Как всегда, тебе везет.
Борода. Кто хоть тебе так приложился, не видел?
Егор. Да че я там мог? Бац, и в ауте. Тут, мне Треш говорил, азеры какие-то по электричкам людей херачат. Вот, может, они.
Повисает неловкая пауза.
Борода. Ну, мы пойдем, типа того...
Егор. Давайте, мужики. Аккуратней там.
Пожимают руки, расходятся.
Владимир (хмыкает, передразнивает Егора). «Аккуратней»! Вот же человек! Всегда во что-нибудь вляпается!
Борода. Потому что человек такой. Меня вот азеры по башке не херачат. И тебя тоже.
Владимир. Не зарекайся. Мы ж живем в России.
Тьма между тем сгустилась. Владимир и Борода пробираются по грязной темной улице. Редкие мутные фонари почти не дают света. Зато освещенные окна домов в таком антураже выглядят празднично, сказочно и обманчиво маняще. Хотя понятно, какие на самом деле люди обитают по ту сторону окон и какая у них на самом деле жизнь. Владимир в темноте наступает в лужу на раздолбаном асфальте.
Владимир. Блядь! Глубокая! Чуть не по колено. У Натальи Медведевой песенка была: «Ну почему у тебя нет света на улицах!» Прям вот про этот долбанный город!
На стене дома, мимо которого они проходят, сделана надпись «Белая РаSSа». Буквы S изображены ввиде эссесовских молний. Надпись сделана люминесцентной краской и потому хорошо видна даже в тусклом свете фонаря.
Владимир. Ловко!
Борода (Кивает на две S). Грамотеи!
Владимир. Да... (Машет рукой, дескать, неважно.) Азеры, говоришь, по башке херачат. Эти вон ребятки тоже глотку тебе вырвут за милую душу. Тут на первое мая столкнулся с такими. Не рассказывал?
Борода. Не припомню.
Владимир. Пошел я тут на митинг местных коммунистов. Ну, просто глянуть, кто теперь на эти мероприятия ходит. Статейку хотел потом написать. Народу немного и в основном старичье. И эти сопляки там же. Подходят: «Какой-то ты по ходу не совсем русский...» И обступают так. Я б обосрался, наверное, потому что реально жутко. Если б только не удивился. Тридцать лет живу почти, такую предъяву впервые кидают. «Нерусский». Нашли тоже еврея. «Вы не охренели, ребятки?» - говорю им.
Владимир и Борода доходят до подъезда Бороды. Останавливаются. В цокольном этаже дома напротив, буквально в десяти-пятнадцати метрах от подъезда, светящийся проем открытой двери магазинчика.
Владимир (кивает на дверь магазинчика). Че-то не обращал внимания. У вас же тут детская библиотека была, кажется?
Борода. Была. А теперь вот. Уж месяца два как. Да и хрен бы с ней. Зато теперь, если что надо, идти не далеко. И все есть. Пойдем, кстати, еще по бутылочке?
Владимир. Да нет уж, хватит. Еще не пятница. И вообще. Времени сколько? Девять уж есть поди. А после девяти нам не продадут ничего. Забыл?
Из дверей магазинчика вываливается гомонящая групка гортанно изъясняющихся типов. В обрывках доносящихся слов как раз можно разобрать недовольство по поводу непроданного пива.
Владимир. О! Сейчас будут закурить просить. Так что пойду я. Ты завтра на какой поедешь?
Борода. Не знаю. Как всегда, наверное.
Владимир. Ну, значит, до завтра.
Пожимают руки, расходятся как раз тогда, когда группка у магазина начинает движение в их сторону. Борода заходит в подъезд. Владимир уходит в темноту.
Владимир, тихо ругаясь, пробирается между заборами, кустами и гаражами.
Владимир. Блин! Поперся по грязище!
Останавливается, прислушивается. Ему кажется, что кто-то идет за ним следом. Пытается вглядеться в темноту. Ускоряет шаги, часто оглядывается, потом переходит на бег, поскальзываясь на грязи. Преследователей его мы не видим. Они настигают Владимира молча. Но, судя по производимым ими звукам, это несколько человек. Владимир бежит уже во всю прыть по неосвещенному двору какой-то школы, спотыкается, падает, вскакивает. Но уже поздно - его уже догнали. Его обступают несколько невысоких фигур. Кто это - разобрать невозможно, может быть, подростки, а может быть, и нет. Затемнение.
Приглушенно звучит та самая песня Натальи Медведевой:
Почему, ну почему
У тебя нет света на улицах?
Я хочу увидеть их лица.
Как меня убивают и грабят,
Закрыв части лица,
Как меж ребер скользит
В меня спица...