Принцип кафетерия
Нет, ну какая сила во все стороны сабжем фонит, а? К кому из френдов не зайду, всё о том же! К себе зайду - и там то же самое! Неначе люди подуріли (c)
Оригинал взят у gest в Принцип кафетерия
Есть ситуация, в которой я признаю принципиальную правоту социализма.
Представьте себе кафетерий с самообслуживанием, где в наличии определённое число свободных столиков, а в кассу выстроилась заметная очередь.
Очевидно, что с точки зрения общественных интересов, оплативший свой заказ человек должен отойти от кассы, сесть за свободный столик, поесть и сразу же его освободить (и убрать за собой). Тогда кафетерий сможет обслужить наибольшее число людей.
Люди, которые занимают места, а потом становятся в очередь, жертвуют общественными интересами ради личных. Да, они гарантируют себе место за столиком, но пока они стоят в очереди, этот столик не выполняет своих функций, а значит, количество свободных мест сокращается. В противном случае, не будь это место занято, люди могли бы успеть поесть за этим столом и освободить его за то время, пока очередь движется в кассе. Так?
С другой стороны, если столиков в любом случае не хватит на всех, люди всё равно будут их занимать, так или иначе. Глупо просить людей о рациональном поведении, если оно будет означать их личный проигрыш.
Итак, нехватка ресурса приводит к тому, что люди начинают агрессивно бороться за этот ресурс, что приводит к нерациональной трате этого самого ресурса.
[Условно. Представьте себе некий абстрактный ресурс. Теоретически, 30 единиц ресурса хватает на тридцать человек, но впритык. Если на те же запасы претендуют 25 человек, им его хватит с комфортом. Это и есть нормальная ситуация. Если у нас 60 человек, ресурсы поделят между собой 15 самых агрессивных из них, а остальные получат фигу. И в этом тоже есть глубокий эволюционный смысл, конечно же.]
Если мы хотим воспитать в людях правильное поведение, выгодное для общества и уважительное к ближнему, мы должны обеспечить эти самые свободные столики. Когда человек видит, что вокруг полно свободных столиков, он спокойно встаёт в очередь, не думая, что ему кровь из носу нужно занять себе место. (Конечно, это не снимает проблемы людей с неправильными культурными установками, если так можно выразиться.)
И в этом я вижу правоту социализма. Да, людям нужно гарантировать некоторые блага, и таким образом, чтобы они знали, что эти блага им достанутся в любом случае - т.е., необходим определённый избыток. Иначе люди начнут за эти блага драться, и в процессе будут активно топить окружающих.
Но "реальный социализм", если говорить о советской модели, делал ставку на что-то иное. Именно советская жизнь даёт нам классические иллюстрации к принципу кафетерия. Постоянные перебои в снабжении создавали хронический дефицит во всех областях - от интересных книг до автомобильных запчастей. Соответственно, люди, сидящие на снабжении (а ведь всегда есть кто-то, кто заведует снабжением, правда?) были заинтересованы в том, чтобы "занимать" дефицитные товары для своих знакомых и важных людей.
" Два дня нескончаемым потоком через задний проход магазина шли трудящиеся: милиционеры, пожарные, санэпидстанция, райздрав, детские врачи, зубные врачи, странные люди, не странные люди, хорошо одетые люди неопознаваемых профессий, классные руководители детей знакомых директора, знакомые классных руководителей детей знакомых директора, зубные врачи знакомых знакомых классных руководителей детей знакомых директора и прочие ближайшие родственники. Все они уходили с непрозрачными газетными пакетами, в которых угадывались очертания милых сердцу экзотических мандарин".
И в этом случае, дефицитный товар становился ещё более дефицитным! Просто потому, что его изымали из оборота.
В таких условиях люди быстро усваивают навыки агрессивного, эгоистичного поведения. Отсюда все эти кошмарные воспоминания о легендарной Советской Очереди (тм):
"Очередь за необходимым, в которой проходила большая и эмоционально насыщенная часть жизни советского человека 70-х, - удивительный социальный опыт. (В стороне от этой очереди удавалось остаться только номенклатуре и райкомовской шелупони, которые, сообразно чину, клевали из спецраспределителей, и работникам торговли, перед которыми остальные стелились, как никакому олигарху не снилось, но они не составляли большинства)...
Итак, золотое брежневское время, встречайте. Плановая социалистическая экономика. Города, в которых нет мыла. Города без туалетной бумаги. Города без детских колготок. Кстати, "нет мыла", это не значит, что все есть, а мыла нет. Это значит, нет ничего - и мыла тоже. В как всегда жирующей Москве пара импортных сапог (модель, цвет, размер неизвестны, но неважно) выделяется к празднику на три отдела, и 50 человек тащат из шапки бумажки: кому достанется право купить эти сапоги.
В Москве мясо бывает, скверное, размороженное, в магазинах, неподъёмно дорогое на рынках. Иногда "выбрасывают" - ещё один термин - колбасу или сосиски. Именно выбрасывают - как куски крокодилам. Через несколько секунд после того, как связка сосисок легла на прилавок, в магазине закручивается очередь часа на три. Наверное, весть об атомной войне не летит так быстро, как "выбросили сосиски". В "Парфюмерии" в центре города "выбрасывают" французский дезодорант за пять рублей или импортные туфли, и конторы пустеют. Все ушли в очередь. За сосисками стоять час, за дезодорантом - три, за туфлями - пять. Назавтра пол-Москвы - те, кому хватило, - узнают друг друга по обуви и аромату. Те, кого обстоятельства вынуждают в рабочее время работать, остаются в стороне от праздника жизни. Но таких страдальцев далеко не большинство.
Советская журналистика между тем придумала и обличает "вещизм" - узколобую обывательскую любовь к нормальной одежде, и обуви. И мебели, особенно мебели. На мебельные гарнитуры и стенки (их нет) объявляют запись, записывают в порядке живой очереди, очередь стоит днями и ночами и порождает слово "отмечаться". Трое суток выстоять физически нельзя, надо же и пописать отойти, и перекусить, поэтому "стоящими" считаются те, кто есть в очереди в момент переклички (несколько раз в день, особенно важны утренние переклички, в шесть утра, чтобы не позволить ловкачам проехаться на шее тех, кто стоит добросовестно. Мужья, жены, родители и дети сменяют в очереди друг друга. Кто работает (а все работают, нет в природе ни домохозяек, ни фрилансеров), стоят утром и ночью, пенсионеры - днем. Отбегают домой погреться и перекусить, отбегают забрать ребенка из сада, но главное быть в очереди в момент переклички (несколько раз в день). Не откликнулся на свою фамилию - потерял место. "Вас здесь не стояло" - это оттуда. Кто не уверен, что доберется до переклички вовремя, остаётся стоять ночь. В фамилиях легко запутаться, так что для верности очередь сама себя пронумеровывает, номера пишут шариковыми ручками на ладонях, чтобы не забыть и не потерять. Шариковыми, потому что шариковая паста, в отличие от чернил, не смывается водой, поэтому можно все три дня мыть руки спокойно, иногда обновляя побледневшие контуры цифр.
Дальние две трети очереди одержимы идеями справедливости: именно оттуда выдвигаются активисты, которые пишут номерки и ведут списки для перекличек, беспощадно вычёркивая не отозвавшихся. Среди остальных именно в этом сегменте еще наблюдается философское отношение к вещам и оптимистический взгляд на род человеческий. Куш пока слишком далеко, а здоровая неприязнь к тем, кто ближе ко входу, располагает смотреть свысока на свалку, которая там перманентно творится.
Передняя треть очереди между тем уже поняла, что человек человеку волк. Именно там, у входа, образуются неизвестные люди, там пытаются пролезть в обход ("мне только спросить!.." - "Мне тоже" - сотней ртов отвечает неумолимая очередь), там подозрительны все, кто не стал своим за часы стояния, там враг идёт на прорыв и сплочённая группа "здесь-стоявших" физически оттесняет от двери хитрожопых чужаков. Короче, царство тотального недоверия и грубой силы, территория войны, которую выигрывают уже не терпением, а бугристым плечом и острым локтем. Если задние озабочены каким-то подобием организации, которая даёт им надежду достоять, то передние живут минутой финиша: прорвался - победил. По мере приближения фрагментов очереди к прилавку их менталитет естественным образом меняется, и тот же человек, который три часа назад благодушно пошучивал в конце улицы, скалится и рычит у дверей магазина.
Драки, оскорбления, инсульты, инфаркты - все у дверей.
Нелепая смерть это когда цена вопроса - бутылка водки или кило колбасы. Если румынский мебельный гарнитур - это уже, считай, пал дед-ветеран смертью храбрых. (Импортную мебель продают только ветеранам войны, тогда супруги выкапывают деда-свекра-тестя, вытрезвляют, надевают на него ордена и ставят в очередь, откликаться на фамилию и стучать клюкой на врагов, сколько выдержат старческие сосуды).
От всех остальных очередей, в которых люди стоят всего лишь для организации процесса, советская отличается тем, что вектора ее ненависти направлены не только вовне, но и внутрь себя.
Все знают, что хватит не всем. Товар закончится раньше, чем люди, желающие его купить. Поэтому все, что схватил впереди стоящий, он отнял у тебя. И вот уже голосит продавщица, вглядываясь в даль толпы: "Не занимать!", и шелестит по народу тоскливое "кончается... кончается...", и стоящие в середине напрягаются после своего долгого бдения (такой путь! неужели зря? хватит или перед самым носом кончится?), и болезненно подсчитывают видимые глазу ящики и коробки, и всякого, кто берет четыре кило, хотя в одни руки полагается два ("я с ребёнком?" - "где?" - "в коляске, снаружи, принести?", начинают остро ненавидеть, и ненавидят до тех пор, пока сами не поднимут над прилавком своего мелкого, демонстрируя: меня двое! - и тоже не возьмут четыре, под безмолвную ненависть стоящих сзади.
Ещё очередь ненавидит самых умных, кто занимает очередь и уматывает по своим делам, а потом пытается вернуться и найти, за кем заняли. Чтобы кто-то мог отойти и вернуться, другой должен стоять. Поэтому отходящие заискивают, а стоящие суровы".
Люди, которые живут с ощущением, что им может в любой момент не хватить положенного - злые люди.
Естественно, почти любого человека можно довести до такого состояния, ровно теми же методами. /*задумавшись*/ Именно так поступают горианские работорговцы в книгах моего любимого писателя Джона Нормана, когда хотят убить солидарность между рабынями, которых содержат в одной клетке. Их намеренно кормят безвкусной пищей, искусственно завышая ценность любых сладких лакомств. Затем работорговец кидает на пол клетки горсть конфет (так, чтобы их точно не хватило на всех), и смотрит, как рабыни из-за них толкаются. "Как животные".
Оригинал взят у gest в Принцип кафетерия
Есть ситуация, в которой я признаю принципиальную правоту социализма.
Представьте себе кафетерий с самообслуживанием, где в наличии определённое число свободных столиков, а в кассу выстроилась заметная очередь.
Очевидно, что с точки зрения общественных интересов, оплативший свой заказ человек должен отойти от кассы, сесть за свободный столик, поесть и сразу же его освободить (и убрать за собой). Тогда кафетерий сможет обслужить наибольшее число людей.
Люди, которые занимают места, а потом становятся в очередь, жертвуют общественными интересами ради личных. Да, они гарантируют себе место за столиком, но пока они стоят в очереди, этот столик не выполняет своих функций, а значит, количество свободных мест сокращается. В противном случае, не будь это место занято, люди могли бы успеть поесть за этим столом и освободить его за то время, пока очередь движется в кассе. Так?
С другой стороны, если столиков в любом случае не хватит на всех, люди всё равно будут их занимать, так или иначе. Глупо просить людей о рациональном поведении, если оно будет означать их личный проигрыш.
Итак, нехватка ресурса приводит к тому, что люди начинают агрессивно бороться за этот ресурс, что приводит к нерациональной трате этого самого ресурса.
[Условно. Представьте себе некий абстрактный ресурс. Теоретически, 30 единиц ресурса хватает на тридцать человек, но впритык. Если на те же запасы претендуют 25 человек, им его хватит с комфортом. Это и есть нормальная ситуация. Если у нас 60 человек, ресурсы поделят между собой 15 самых агрессивных из них, а остальные получат фигу. И в этом тоже есть глубокий эволюционный смысл, конечно же.]
Если мы хотим воспитать в людях правильное поведение, выгодное для общества и уважительное к ближнему, мы должны обеспечить эти самые свободные столики. Когда человек видит, что вокруг полно свободных столиков, он спокойно встаёт в очередь, не думая, что ему кровь из носу нужно занять себе место. (Конечно, это не снимает проблемы людей с неправильными культурными установками, если так можно выразиться.)
И в этом я вижу правоту социализма. Да, людям нужно гарантировать некоторые блага, и таким образом, чтобы они знали, что эти блага им достанутся в любом случае - т.е., необходим определённый избыток. Иначе люди начнут за эти блага драться, и в процессе будут активно топить окружающих.
Но "реальный социализм", если говорить о советской модели, делал ставку на что-то иное. Именно советская жизнь даёт нам классические иллюстрации к принципу кафетерия. Постоянные перебои в снабжении создавали хронический дефицит во всех областях - от интересных книг до автомобильных запчастей. Соответственно, люди, сидящие на снабжении (а ведь всегда есть кто-то, кто заведует снабжением, правда?) были заинтересованы в том, чтобы "занимать" дефицитные товары для своих знакомых и важных людей.
" Два дня нескончаемым потоком через задний проход магазина шли трудящиеся: милиционеры, пожарные, санэпидстанция, райздрав, детские врачи, зубные врачи, странные люди, не странные люди, хорошо одетые люди неопознаваемых профессий, классные руководители детей знакомых директора, знакомые классных руководителей детей знакомых директора, зубные врачи знакомых знакомых классных руководителей детей знакомых директора и прочие ближайшие родственники. Все они уходили с непрозрачными газетными пакетами, в которых угадывались очертания милых сердцу экзотических мандарин".
И в этом случае, дефицитный товар становился ещё более дефицитным! Просто потому, что его изымали из оборота.
В таких условиях люди быстро усваивают навыки агрессивного, эгоистичного поведения. Отсюда все эти кошмарные воспоминания о легендарной Советской Очереди (тм):
"Очередь за необходимым, в которой проходила большая и эмоционально насыщенная часть жизни советского человека 70-х, - удивительный социальный опыт. (В стороне от этой очереди удавалось остаться только номенклатуре и райкомовской шелупони, которые, сообразно чину, клевали из спецраспределителей, и работникам торговли, перед которыми остальные стелились, как никакому олигарху не снилось, но они не составляли большинства)...
Итак, золотое брежневское время, встречайте. Плановая социалистическая экономика. Города, в которых нет мыла. Города без туалетной бумаги. Города без детских колготок. Кстати, "нет мыла", это не значит, что все есть, а мыла нет. Это значит, нет ничего - и мыла тоже. В как всегда жирующей Москве пара импортных сапог (модель, цвет, размер неизвестны, но неважно) выделяется к празднику на три отдела, и 50 человек тащат из шапки бумажки: кому достанется право купить эти сапоги.
В Москве мясо бывает, скверное, размороженное, в магазинах, неподъёмно дорогое на рынках. Иногда "выбрасывают" - ещё один термин - колбасу или сосиски. Именно выбрасывают - как куски крокодилам. Через несколько секунд после того, как связка сосисок легла на прилавок, в магазине закручивается очередь часа на три. Наверное, весть об атомной войне не летит так быстро, как "выбросили сосиски". В "Парфюмерии" в центре города "выбрасывают" французский дезодорант за пять рублей или импортные туфли, и конторы пустеют. Все ушли в очередь. За сосисками стоять час, за дезодорантом - три, за туфлями - пять. Назавтра пол-Москвы - те, кому хватило, - узнают друг друга по обуви и аромату. Те, кого обстоятельства вынуждают в рабочее время работать, остаются в стороне от праздника жизни. Но таких страдальцев далеко не большинство.
Советская журналистика между тем придумала и обличает "вещизм" - узколобую обывательскую любовь к нормальной одежде, и обуви. И мебели, особенно мебели. На мебельные гарнитуры и стенки (их нет) объявляют запись, записывают в порядке живой очереди, очередь стоит днями и ночами и порождает слово "отмечаться". Трое суток выстоять физически нельзя, надо же и пописать отойти, и перекусить, поэтому "стоящими" считаются те, кто есть в очереди в момент переклички (несколько раз в день, особенно важны утренние переклички, в шесть утра, чтобы не позволить ловкачам проехаться на шее тех, кто стоит добросовестно. Мужья, жены, родители и дети сменяют в очереди друг друга. Кто работает (а все работают, нет в природе ни домохозяек, ни фрилансеров), стоят утром и ночью, пенсионеры - днем. Отбегают домой погреться и перекусить, отбегают забрать ребенка из сада, но главное быть в очереди в момент переклички (несколько раз в день). Не откликнулся на свою фамилию - потерял место. "Вас здесь не стояло" - это оттуда. Кто не уверен, что доберется до переклички вовремя, остаётся стоять ночь. В фамилиях легко запутаться, так что для верности очередь сама себя пронумеровывает, номера пишут шариковыми ручками на ладонях, чтобы не забыть и не потерять. Шариковыми, потому что шариковая паста, в отличие от чернил, не смывается водой, поэтому можно все три дня мыть руки спокойно, иногда обновляя побледневшие контуры цифр.
Дальние две трети очереди одержимы идеями справедливости: именно оттуда выдвигаются активисты, которые пишут номерки и ведут списки для перекличек, беспощадно вычёркивая не отозвавшихся. Среди остальных именно в этом сегменте еще наблюдается философское отношение к вещам и оптимистический взгляд на род человеческий. Куш пока слишком далеко, а здоровая неприязнь к тем, кто ближе ко входу, располагает смотреть свысока на свалку, которая там перманентно творится.
Передняя треть очереди между тем уже поняла, что человек человеку волк. Именно там, у входа, образуются неизвестные люди, там пытаются пролезть в обход ("мне только спросить!.." - "Мне тоже" - сотней ртов отвечает неумолимая очередь), там подозрительны все, кто не стал своим за часы стояния, там враг идёт на прорыв и сплочённая группа "здесь-стоявших" физически оттесняет от двери хитрожопых чужаков. Короче, царство тотального недоверия и грубой силы, территория войны, которую выигрывают уже не терпением, а бугристым плечом и острым локтем. Если задние озабочены каким-то подобием организации, которая даёт им надежду достоять, то передние живут минутой финиша: прорвался - победил. По мере приближения фрагментов очереди к прилавку их менталитет естественным образом меняется, и тот же человек, который три часа назад благодушно пошучивал в конце улицы, скалится и рычит у дверей магазина.
Драки, оскорбления, инсульты, инфаркты - все у дверей.
Нелепая смерть это когда цена вопроса - бутылка водки или кило колбасы. Если румынский мебельный гарнитур - это уже, считай, пал дед-ветеран смертью храбрых. (Импортную мебель продают только ветеранам войны, тогда супруги выкапывают деда-свекра-тестя, вытрезвляют, надевают на него ордена и ставят в очередь, откликаться на фамилию и стучать клюкой на врагов, сколько выдержат старческие сосуды).
От всех остальных очередей, в которых люди стоят всего лишь для организации процесса, советская отличается тем, что вектора ее ненависти направлены не только вовне, но и внутрь себя.
Все знают, что хватит не всем. Товар закончится раньше, чем люди, желающие его купить. Поэтому все, что схватил впереди стоящий, он отнял у тебя. И вот уже голосит продавщица, вглядываясь в даль толпы: "Не занимать!", и шелестит по народу тоскливое "кончается... кончается...", и стоящие в середине напрягаются после своего долгого бдения (такой путь! неужели зря? хватит или перед самым носом кончится?), и болезненно подсчитывают видимые глазу ящики и коробки, и всякого, кто берет четыре кило, хотя в одни руки полагается два ("я с ребёнком?" - "где?" - "в коляске, снаружи, принести?", начинают остро ненавидеть, и ненавидят до тех пор, пока сами не поднимут над прилавком своего мелкого, демонстрируя: меня двое! - и тоже не возьмут четыре, под безмолвную ненависть стоящих сзади.
Ещё очередь ненавидит самых умных, кто занимает очередь и уматывает по своим делам, а потом пытается вернуться и найти, за кем заняли. Чтобы кто-то мог отойти и вернуться, другой должен стоять. Поэтому отходящие заискивают, а стоящие суровы".
Люди, которые живут с ощущением, что им может в любой момент не хватить положенного - злые люди.
Естественно, почти любого человека можно довести до такого состояния, ровно теми же методами. /*задумавшись*/ Именно так поступают горианские работорговцы в книгах моего любимого писателя Джона Нормана, когда хотят убить солидарность между рабынями, которых содержат в одной клетке. Их намеренно кормят безвкусной пищей, искусственно завышая ценность любых сладких лакомств. Затем работорговец кидает на пол клетки горсть конфет (так, чтобы их точно не хватило на всех), и смотрит, как рабыни из-за них толкаются. "Как животные".