(no subject)
This is the strangest life I've ever known (c) The Doors
Сегодня Центральный рынок был открыт, и я отправилась в индийский корнер. Взяла "бомбейский бирьяни" с бараниной -- ароматный и в меру острый-- и масала-чай. Одной ложки сахара оказалось мало на большой стакан чая, и приятная горечь преобладала.
Это место мне показал коллега, у которого я учу тамильский. В прошлую субботу мы собирались там группой любителей тамильского. По субботам в этом семестре у меня пары, и когда я добралась до Трубной, встреча плавно перетекла в винный бар в подвальном этаже (еду туда можно приносить с собой). Оттуда самые стойкие так же плавно перетекли в квартиру на Бутырской и до утра говорили -- преимущественно о поэзии. О тамильских сиддхах, стремившихся при жизни трансформироваться в бессмертных полубогов. Об одном бизнесмене с Рублёвки, всерьёз изучавшем их тексты с чисто прагматической целью -- тоже стать бессмертным (сюжет, достойный Пелевина). О языке и стиле "Тирумантирам", мистической поэмы, звучащей так, будто автор её уже умер -- или преобразился. Об этом низкочастотном, ни на что не похожем голосе. И о поэзии Дашевского:
Солнце зароют на ночь - ан дышит утром,
а мы наберём с тобою грунта в рот,
в дрёму впадём такую - не растолкают.
На исходе нулевых выдалась как-то атипично холодная зима. В ту зиму я подрабатывала по ночам в кафе "Пир.ОГИ", и вся эта тусовка шла мимо меня фоном. Ранним утром, до рассвета, мы как-то вышли, чтобы ехать домой. В Москве потеплело -- с минус 35 до минус 18. "Тепло-о!" -- выдохнули мы и сняли шапки.
Сегодня Центральный рынок был открыт, и я отправилась в индийский корнер. Взяла "бомбейский бирьяни" с бараниной -- ароматный и в меру острый-- и масала-чай. Одной ложки сахара оказалось мало на большой стакан чая, и приятная горечь преобладала.
Это место мне показал коллега, у которого я учу тамильский. В прошлую субботу мы собирались там группой любителей тамильского. По субботам в этом семестре у меня пары, и когда я добралась до Трубной, встреча плавно перетекла в винный бар в подвальном этаже (еду туда можно приносить с собой). Оттуда самые стойкие так же плавно перетекли в квартиру на Бутырской и до утра говорили -- преимущественно о поэзии. О тамильских сиддхах, стремившихся при жизни трансформироваться в бессмертных полубогов. Об одном бизнесмене с Рублёвки, всерьёз изучавшем их тексты с чисто прагматической целью -- тоже стать бессмертным (сюжет, достойный Пелевина). О языке и стиле "Тирумантирам", мистической поэмы, звучащей так, будто автор её уже умер -- или преобразился. Об этом низкочастотном, ни на что не похожем голосе. И о поэзии Дашевского:
Солнце зароют на ночь - ан дышит утром,
а мы наберём с тобою грунта в рот,
в дрёму впадём такую - не растолкают.
На исходе нулевых выдалась как-то атипично холодная зима. В ту зиму я подрабатывала по ночам в кафе "Пир.ОГИ", и вся эта тусовка шла мимо меня фоном. Ранним утром, до рассвета, мы как-то вышли, чтобы ехать домой. В Москве потеплело -- с минус 35 до минус 18. "Тепло-о!" -- выдохнули мы и сняли шапки.