Ботинки
Ах, какие у меня были шикарные ботинки! Мягкая светло-коричневая кожа, заостренные носки, последний писк летней моды! Я их купил в Москве, и когда ехал в Мьянму, у меня не было вопроса, брать их или не брать. Конечно, брать!
А потом в Мьянме я очень быстро разучился ходить в ботинках, потому что в шлёпках-панат нога чувствовала себя гораздо удобнее и не прела на жаре в тесной обуви. Ботинки я надевал и надеваю в Мьянме очень редко - только если надо идти на какую-то встречу или церемонию. Причем, торжественность момента заставляет выбирать черную обувь. Стильные светло-коричневые ботинки постепенно превратились в наглядное пособие для рассказов, в чем по Москве принято ходить летом. Надевал я их, может, раз в три месяца - а потом ставил на место в стеллаже для обуви.
Так прошло полтора года. Я ходил по Мьянме в тапках. Ботинки покоились на стеллаже.
В сезон дождей мьянманцы обычно особенно внимательно стараются контролировать содержимое платяных шкафов, но все равно там надолго поселяется мерзкий спертый запах. Кроме того, в любом закрытом пространстве тут же заводится плесень, которая особенно любит изделия из кожи. Как-то во время сезона дождей я положил в шкаф кожаный ремень и забыл о нем. Когда я его через неделю нашел - он был весь белый от плесени, а металлическая пряжка сияла синевой. Именно поэтому в сезон дождей мьянманцы предпочитают хранить одежду на открытом воздухе - все равно она после стирки сохнет несколько дней. А уж если все-таки они ее кладут в шкаф - то обильно засыпают нафталином. Считается, что на нафталине плесень не растет. Тот факт, что от нафталина мрут не только мухи, мьянманцев почему-то не пугает. Поэтому в сезон дождей мьянманские автобусы часто пахнут не только спертым духом платяных шкафов, но и канцерогенной бытовой химией.
Мои ботинки демонстрировали редкое исключение из правил. Они стояли на открытом воздухе, поэтому и не думали покрываться плесенью. Интерес к ним проявляли разве что бегающие по дому ящерицы, но и они не воспринимали ботинки, например, как место для жительства. Муравьи тоже обходили стеллаж для обуви стороной.
Собственно, мьянманцы, если говорить об угрозе для одежды, боятся не муравьев. Есть еще большая опасность сохранности рубашек и юбок, которая по-мьянмански называется «ча». Когда говорят о термитах, обычно представляют себе сооружения типа каменных башен в африканской саванне. Но мало кто знает, что термиты вполне могут жить и не производя на свет эти архитектурные уродства. На свете много шкафов и паркетных полов, в которых можно прогрызть удобные норы.
В сезон дождей эти мелкие белесые существа активизируются, обильно плодятся и переползают с места на место. Я видел, как вереница из тысяч этих созданий меняла дислокацию с потолка на пол. От множества тушек на стене остается коричневатый след как от ржавого ручейка, а сама толпа термитов прет к намеченной цели неудержимо и мощно. Если на пути встречается препятствие - то у термитов обычно появляется широкий простор для мечты и для жизни. То есть, если это препятствие можно прогрызть - они прогрызают его насквозь и идут дальше. Я как-то в этом убедился на своем собственном опыте. В углу лежала предназначенная для стирки рубаха - и именно она оказалась на пути миграции термитов. Термиты не стали искать обходных путей - они просто прогрызли в лежащей комом рубахе прямой сквозной ход. После этого, как говаривал почтальон Печкин, через такую рубаху стало удобно откидывать вермишель после варки.
Пока ты не сам столкнешься с этими мелкими тварями, рассказы об их проделках вызывают исключительно улыбку. Скажем, один из моих знакомых рассказывал, как на кухне на него напал посудный шкаф, много лет спокойно висевший до этого на стене. Шкаф был деревянный, гладкий и красивый, и хозяин им гордился до тех пор, пока в один прекрасный день этот шкаф не прыгнул на него со стенки. Вслед эа этим со стены посыпалась труха, и оказалось, что задняя деревянная основа шкафа была настолько изъедена прожорливыми ча, что превратилась в прах. При этом спереди шкаф никогда не менял своего вида - и именно такой, гладкий и красивый, он внезапно чуть не прибил своего хозяина.
Другой мой мьянманский знакомый сокрушался, что у него раньше был русско-мьянманский словарь, но теперь его нет - весь съела ча. Третий заметил что-то непонятное с паркетным полом - доски в нем стали вдруг ходить ходуном. У четвертого ча напали на бельевой шкаф и устроили пир духа, прогрызая насквозь лежащие стопкой простыни. У пятого они во многих местах перегрызли в стене провода, и электрическую разводку во всей квартире пришлось делать заново. У шестого... неважно, что было у шестого - все равно нашествие ча ничем хорошим для него не кончилось.
Список событий, связанных с появлением ча, в Мьянме могут продолжать бесконечно. Причем, эти существа обычно обнаруживают свое присутствие тогда, когда они уже что-то испортили до состояния полной негодности. А травить их - занятие довольно бесперспективное, потому что любую газовую атаку они спокойно переждут в норе, прогрызенной в каком-нибудь дорогом вашему сердцу деревянном изделии.При этом престижные кондо они любят гораздо больше, чем дешевые мьянманские квартиры - в кондо обычно паркетные полы и много вкусной новой мебели.
Именно поэтому я периодически брал в руки ботинки и смотрел - может они уже давно съедены прожорливыми ча. Ботинки выглядели как новенькие. С чувством глубокого удовлетворения я ставил их на место.
Однажды, в разгар сезона дождей, мне позвонил мой друг Чжо.
-- Сегодня новый министр улетает с визитом в Японию, - сказал он. -. Я еду в аэропорт на проводы. Поехали вместе?
-- А чего я там буду делать? - спросил я.
-- Да ничего. Просто посидишь со всеми в вип-зале. Может, министр задаст тебе какой-нибудь вопрос.
-- Но я не похож на японца, - возразил я.
-- Японцев он в ближайшие дни еще насмотрится, - философски заметил Чжо. - А вот русских он там точно не увидит...
Я выглянул в окно. Там было пасмурно и шел тропический дождь. В квартире было темно, неуютно и пахло сыростью. В сезон дождей многие мьянманцы жалуются, что у них темнеет в глазах и списывают это на какую-то неизвестную науке инфекцию - хотя ясно, что и без инфекции под темными тяжелыми тучами белого света явно недостаточно. В разгар сезона дождей в Мьянме темно и неуютно везде, и сыростью пахнет тоже повсеместно.
-- Хорошо, - сказал я. - Заезжай за мной. Надеюсь, галстук не надо?
-- Нет, офисная рубашка с длинным рукавом будет в самый раз, - сказал Чжо. - И ботинки! Обязательно ботинки! Никаких тапок!
За окном продолжал поливать дождь, а я стал думать, что мне надеть.
Вообще, сезон дождей в Мьянме - примерно такое же депрессивное время для людей как полярная ночь. Даже когда нет дождя, все вокруг тебя словно покрыто тонким слоем воды. Постиранная одежда сохнет дня три - и так и не высыхает. Хмурое небо, зашкаливающие влажность и духота убивают ощущение комфорта в любой жизненной ситуации. Еда кажется не такой вкусной, и прочие радости жизни выглядят гораздо более тусклыми, чем в те дни, когда светит солнце.
Одна из преподавательниц русского языка в России написала мне, что она как-то задала своим студентам-мьянманцам о том, когда в Мьянме день длиннее - в марте, или в июне. Все студенты, не раздумывая, ответили: «Конечно, в марте день длиннее!».
И дело тут не в печальном качестве мьянманского образования, и даже не в том, что чем ближе к экватору - тем разница дня и ночи в разные времена года все меньше и меньше. По большому счету студенты-мьянманцы были правы: в марте день действительно длиннее.
Март - это разгар сухого жаркого сезона. На небе как правило ни облачка, и вовсю светит солнце. Когда оно уходит за горизонт, небо еще долго остается светлым. А значит - день продолжается.
В июне все совсем по-другому. Весь день на небе висят толстые свинцовые тучи, и даже в полдень кажется, что наступают сумерки. В эти дни вершина Шведагона очень часто бывает не видна из-за низких темно-серых облаков. Солнце не может пробить этот слой даже когда оно светит вертикально. А когда оно начинает клониться к закату - темнота наступает уже тогда, когда оно еще не ушло за горизонт, но его свет уже не почти не достигает поверхности. Поэтому сумерки в разгар сезона дождей на самом деле бывают ранними. Или кажутся таковыми.
Было четыре часа дня - или, в соответствии с миропониманием мьянманцев, четыре часа вечера. Чтобы заглянуть в шкаф, пришлось включить свет.
Разглядывая гардероб, я размышлял о том, что надеть черные официальные брюки - значит капитулировать перед всеобщим мокрым пессимизмом. Тем более, что на глаза сразу же попались темно-зеленые штаны, которые я не надевал уже почти полгода. На мое счастье никто не успел прогрызть в них дыру, и плесень тоже как-то прошла мимо. Надевая эти штаны, я чувствовал себя героем, бросающим вызов дождливой серости окружающего мира. И уже под влиянием нахлынувшего драйва, я уверенным шагом направился туда, где на стеллаже для обуви тускло сияли мои светло-коричневые ботинки...
А потом мы продирались с Чжо на его машине через узкие улицы янгонского даунтауна. Только что прошел очередной ливень - в Мьянме тропические дожди начинаются обычно пятнадцатиминутным стремительным водопадом, и потом продолжаются двухчасовой мелкой моросью с серого неба (китайцы называют такую морось «мао-мао-юй» - «волосатый дождь»). Одна из главных улиц даунтауна, названная в честь бирманского полководца Маха Бандулы, была покрыта водой по колено. Люди, задрав юбки, медленно брели по ней, нащупывая опору в скрытом под мутной водой щербатом тротуаре. На выступе старой стены украшенного рюшечками колониального здания комфортно разместилась парочка мокрых крыс, крутила в воздухе носами и с интересом наблюдала за происходящим. Чуть в стороне какой-то человек, сидевший на первых незатопленных ступенях крыльца подъезда, делал бредущим по воде людям страшные глаза и показывал на большой уличный трансформатор, нижняя часть которого была погружена в воду. Постоянно приходилось останавливаться и ждать, когда пассажиры и водители утолкают на то место, где в сухое время находится обочина дороги, очередную машину, которая отказалась заводиться из-за того, что в ней замкнула электрика.
Чжо терпеливо ждал, когда дорога впереди будет свободной - мы выехали с большим запасом именно с поправкой на половодье в даунтауне. Чжо, прочитавший много книг по истории Янгона и часто сопровождавший по городу японских вип-персон, высказывал мысли о том, что когда эта улица носила имя вице-короля Индии лорда Дальхузи, она наверняка была куда суше. По его словам, как только что-то с иностранным названием переименуют на мьянгманский лад - с этого момента обязательно начнется разруха. Дело тут в психологии мьянманцев: они знают, что все иностранное должно выглядеть красиво и чисто - и по мере сил пытаются хоть как-то поддерживать эту красоту и чистоту. А а мьянманское - вполне может выглядеть как угодно плохо.
-- Но Маха Бандула был как раз известным щеголем, и на передовых позициях непременно появлялся с красивым золотым зонтиком, - решил блеснуть познаниями и я.
-- Ну и чем это все кончилось? - скептически усмехнулся Чжо. - Тем, что британцы специально искали в подзорные трубы этот золотой зонтик. А когда нашли - сделали все, чтобы ни от зонтика, ни от его хозяина ничего не осталось.
-- А если бы улицу назвали в честь генерала Не Вина? - спросил я.
-- Тогда бы мы точно смогли на ней проехать только на танке...
Наконец мы выехали на Пьи-роуд, одну из двух главных янгонских магистралей. Здесь не было воды, хотя заторы из-за остановившихся в дождь машин были и тут. Начался прямой путь в аэропорт.
Мы без особого труда миновали перекресток Мьинигон («Горка красной земли», если перевести это название с бирманского) с его мрачной черной коробкой недостроенного торгового центра, затем обогнули круг с клумбой посередине и уперлись в Хледан. Это место всегда славится своими автомобильными заторами - даже когда в Янгоне не идет дождь. По иронии судьбы «Хледан» переводится как «Вереница тележек» - на расположенный здесь большой рынок издавна телегами крестьяне из окрестных деревень привозили товар для продажи. Вереницы тележек сегодня сменили вереницы автомобилей - и любой янгонский водитель имеет свою историю стояния в пробке на этом пересечении пяти улиц.
Когда мы миновали затор, Чжо вздохнул свободно. До аэропорта никаких особых препятствий больше не намечалось, и можно было не бояться опоздать на встречу - вернее, на проводы.
Уже темнело. Перед вип-подъездом, расположенном в самом начале здания аэровокзала, зажглись фонари, и моросящий дождь создавал вокруг них желто-голубые круги света. Машина остановилась под навесом у входа Я открыл дверь и встал ногой на мокрый асфальт.
И вот именно в этот момент я понял, что на ботинке лопнула подошва. То есть, даже не лопнула, а расползлась, как расползается мокрая промокашка, если ее тянуть в разные стороны. Ощущение было настолько новым, неожиданным и непривычным, что я, видимо, сильно изменился в лице.
-- Что случилось? - спросил Чжо, видя, что я замер на месте с лицом человека, внезапно увидевшего в здании аэровокзала прославленного полководца Маха Бандулу с его золотым зонтиком.
-- Ботинки.... - только и смог сказать я.
Короткий отрезок от машины до входа в вип-подъезд принес мне столько новых жизненных впечатлений, сколько иногда можно получить лишь за несколько лет жизни. Оказывается, кожаный верх для ботинок - совсем не главное. Главное - это подошва, сделанная из какого-то полимерного материала. И этот полимер не выдержал мьянманский климат - он просто начал рассыпаться. Причем, он разлагался по частям, и с каждым движением ноги при шаге отваливалось несколько новых маленьких бесформенных кусочков.
Я зашел в холл и проковылял к сиденьям, где обычно обслуга ожидала высоких гостей. Чжо сочувственно смотрел на меня как на человека, у которого по меньшей мере сожгли дом и взорвали машину.
-- Ничего-ничего, - ободрил меня Чжо, глядя на ошметки подошвы, обозначающие мой путь от входной двери. - Главное - делай вид, что все в порядке. За тобой уберут. Сейчас мы внизу поприветствуем министра и вместе с ним пойдем наверх, в вип-комнату... Там посидим и поговорим...
Настало время построиться в шеренгу, мимо которой министр должен был пройти и пожать каждому руку. Я встал со стула и начал перемещаться к месту построения. К этому времени я уже освоился в новой ситуации настолько, что смог избрать оптимальную походку - это была походка лыжника-тормоза. Шаркая ногами по полу, я занял свое место в строю.
Министр был одет в черный костюм, и этим отличался от своих сопровождающих, которые поголовно были в юбках. Сопровождающие должны были остаться в Мьянме, а министр летел туда, где вид мужчины в юбке мог быть истолкован неверно.
Он шел мимо выстроенной для рукопожатия шеренги и здоровался с каждым за руку. И тут я заметил, что шеренга немного сдвигается назад, чтобы дать министру стратегический простор для рукопожатий. А значит - подвинуться назад нужно было и мне, иначе министр просто уперся бы в меня как в фонарный столб. Но тащить ботинки назад - значило дать возможность отвисающим кускам подошвы задраться в обратную сторону, сломаться и отвалиться. И не исключено, что передо мной образовалась бы неприличного вида серая кучка из малоаппетитных кусков подошвы.
Именно поэтому когда министр приблизился ко мне, я продемонстрировал ему такое замысловатое па, которое сделало бы честь любому марлезонскому балету. Протянув руку для рукопожатия и по мере сил изображая радость от встречи, я начал мелко-мелко семенить ногами, по миллиметру передвигая их назад. Министр пожал мне руку, внимательно посмотрел на меня и переключил внимание на следующие протянутые к нему руки.
Наверх я идти уже не собирался. Во-первых, потому что с меня уже хватило приключений, а во-вторых, я бы все равно пришел туда уже босиком. После того, как министр пойдет наверх, думал я, будет самое время незаметно вернуться обратно, сесть на стул и, не дрыгая ногами, спокойно подождать Чжо.
Реальность, как всегда, превзошла мои самые смелые фантазии. Министр, закончив пожатие рук, вдруг не пошел наверх, а остановился и начал о чем-то оживленно разговаривать с сопровождающими. И тут Чжо решил, что наступил его час.
-- Вунчжи, разрешите представить нашего русского партнера, который помогает нам в работе, - сообщил он и начал энергично делать мне приглашающие жесты.
Наверное, моя сардоническая улыбка и походка зомби, с которой я медленно приближался к министру, всерьез его напугали. Министр отступил на шаг, заставив меня сделать еще несколько вымученных танцевальных движений.
-- Вы из России? А какая сейчас в России погода? - спросил он меня.
-- В России сейчас лето, - тоскливым загробным голосом начал я. - Там сейчас светит солнце...
-- Это хорошо, - улыбнулся министр.
-- А самое главное, - почти с надрывом произнес я. - Там сейчас сухо!
Видимо, в этот момент министр окончательно понял, что от такого странного типа как я надо держаться подальше. Он быстро пожелал мне удачи и стал разговаривать с кем-то из сопровождающих. А я начал поворот на месте, чтобы двинуться назад.
И в этот момент я понял, что повернуться-то я повернулся - но каблук мои движения не повторил. Нужно было или уходить, оставив на полу отвалившийся каблук, или стоять истуканом возле министра как человек, которому от него еще что-то нужно.
Я выбрал первое и двинулся к стульям. Походка лыжника на сей раз осложнилась тем, что одной ногой надо было изображать наличие каблука, который остался где-то позади меня на полу. У любого Штирлица при виде этой картины защемило бы сердце: пастор Шлаг действительно не умеет ходить на лыжах. Лунатической походкой я ковылял прочь от этого места.
Внезапно наступившая позади тишина заставила меня оглянуться. Министр и с десяток сопровождающих его людей ошарашенно переводили глаза то на лежащий на полу каблук, то на меня, походкой паралитика удаляющегося с места событий. А траекторию моего движения обозначали выстроившиеся в линию.на полу мерзкого вида ошметки разложившейся подошвы....
Через неделю я заехал к Чжо в офис. День уже был не таким пасмурным - сезон дождей постепенно кончался. В эти дни мьянманцы дружно перестирывают и развешивают на сушку одежду и простыни, а уличные уборщики собирают с дорог лопатами грязь, оставшуюся от хронического наводнения в даунтауне.
-- Знаешь, министр уже вернулся. Я вчера ездил его встречать. - Чжо улыбнулся. - Извини, тебя на этот раз я не пригласил.
Чувствовалось, что он готов расхохотаться.
-- И как твой министр съездил? - хмуро спросил я.
-- А не знаю, как он съездил, - махнул рукой Чжо. - Он со мной не говорил о визите, а только вспоминал твои ботинки. Он просил меня обязательно купить тебе новую обувь. Видимо, твои ботинки стали для него самым запоминающимся впечатлением от этой поездки.
-- Не нужны мне никакие ботинки.. Лучше я вообще никогда не буду ездить провожать никаких министров.
-- Да не переживай ты так! - улыбнулся Чжо. - Теперь ты уже для министра близкий друг - он точно тебя не забудет никогда. Да и что, собственно, случилось? Однажды на торжественной церемонии с генерального директора министерства юбка на пол свалилась - вот там было из-за чего переживать...
Я молчал и пил чай, мысленно формулируя газетный заголовок для статьи о постигшем меня позоре. Заголовок получался исключительно матерным, из цикла «Папе сделали ботинки...», зато подзаголовок родился довольно быстро: «Потеряв каблук, гость из России потерял лицо».
-- Хотя ты, конечно прав, - не дождавшись моей реакции добавил Чжо. - По Мьянме надо ходить в шлёпках. Полководец Маха Бандула тоже вон никогда в жизни не надевал ботинок.
-- Знаешь, Чжо, - сказал я, глядя в окно на показавшийся между туч кусок голубого неба. - Подари мне лучше золотой зонтик. Это будет именно то, что мне сейчас нужно.
А потом в Мьянме я очень быстро разучился ходить в ботинках, потому что в шлёпках-панат нога чувствовала себя гораздо удобнее и не прела на жаре в тесной обуви. Ботинки я надевал и надеваю в Мьянме очень редко - только если надо идти на какую-то встречу или церемонию. Причем, торжественность момента заставляет выбирать черную обувь. Стильные светло-коричневые ботинки постепенно превратились в наглядное пособие для рассказов, в чем по Москве принято ходить летом. Надевал я их, может, раз в три месяца - а потом ставил на место в стеллаже для обуви.
Так прошло полтора года. Я ходил по Мьянме в тапках. Ботинки покоились на стеллаже.
В сезон дождей мьянманцы обычно особенно внимательно стараются контролировать содержимое платяных шкафов, но все равно там надолго поселяется мерзкий спертый запах. Кроме того, в любом закрытом пространстве тут же заводится плесень, которая особенно любит изделия из кожи. Как-то во время сезона дождей я положил в шкаф кожаный ремень и забыл о нем. Когда я его через неделю нашел - он был весь белый от плесени, а металлическая пряжка сияла синевой. Именно поэтому в сезон дождей мьянманцы предпочитают хранить одежду на открытом воздухе - все равно она после стирки сохнет несколько дней. А уж если все-таки они ее кладут в шкаф - то обильно засыпают нафталином. Считается, что на нафталине плесень не растет. Тот факт, что от нафталина мрут не только мухи, мьянманцев почему-то не пугает. Поэтому в сезон дождей мьянманские автобусы часто пахнут не только спертым духом платяных шкафов, но и канцерогенной бытовой химией.
Мои ботинки демонстрировали редкое исключение из правил. Они стояли на открытом воздухе, поэтому и не думали покрываться плесенью. Интерес к ним проявляли разве что бегающие по дому ящерицы, но и они не воспринимали ботинки, например, как место для жительства. Муравьи тоже обходили стеллаж для обуви стороной.
Собственно, мьянманцы, если говорить об угрозе для одежды, боятся не муравьев. Есть еще большая опасность сохранности рубашек и юбок, которая по-мьянмански называется «ча». Когда говорят о термитах, обычно представляют себе сооружения типа каменных башен в африканской саванне. Но мало кто знает, что термиты вполне могут жить и не производя на свет эти архитектурные уродства. На свете много шкафов и паркетных полов, в которых можно прогрызть удобные норы.
В сезон дождей эти мелкие белесые существа активизируются, обильно плодятся и переползают с места на место. Я видел, как вереница из тысяч этих созданий меняла дислокацию с потолка на пол. От множества тушек на стене остается коричневатый след как от ржавого ручейка, а сама толпа термитов прет к намеченной цели неудержимо и мощно. Если на пути встречается препятствие - то у термитов обычно появляется широкий простор для мечты и для жизни. То есть, если это препятствие можно прогрызть - они прогрызают его насквозь и идут дальше. Я как-то в этом убедился на своем собственном опыте. В углу лежала предназначенная для стирки рубаха - и именно она оказалась на пути миграции термитов. Термиты не стали искать обходных путей - они просто прогрызли в лежащей комом рубахе прямой сквозной ход. После этого, как говаривал почтальон Печкин, через такую рубаху стало удобно откидывать вермишель после варки.
Пока ты не сам столкнешься с этими мелкими тварями, рассказы об их проделках вызывают исключительно улыбку. Скажем, один из моих знакомых рассказывал, как на кухне на него напал посудный шкаф, много лет спокойно висевший до этого на стене. Шкаф был деревянный, гладкий и красивый, и хозяин им гордился до тех пор, пока в один прекрасный день этот шкаф не прыгнул на него со стенки. Вслед эа этим со стены посыпалась труха, и оказалось, что задняя деревянная основа шкафа была настолько изъедена прожорливыми ча, что превратилась в прах. При этом спереди шкаф никогда не менял своего вида - и именно такой, гладкий и красивый, он внезапно чуть не прибил своего хозяина.
Другой мой мьянманский знакомый сокрушался, что у него раньше был русско-мьянманский словарь, но теперь его нет - весь съела ча. Третий заметил что-то непонятное с паркетным полом - доски в нем стали вдруг ходить ходуном. У четвертого ча напали на бельевой шкаф и устроили пир духа, прогрызая насквозь лежащие стопкой простыни. У пятого они во многих местах перегрызли в стене провода, и электрическую разводку во всей квартире пришлось делать заново. У шестого... неважно, что было у шестого - все равно нашествие ча ничем хорошим для него не кончилось.
Список событий, связанных с появлением ча, в Мьянме могут продолжать бесконечно. Причем, эти существа обычно обнаруживают свое присутствие тогда, когда они уже что-то испортили до состояния полной негодности. А травить их - занятие довольно бесперспективное, потому что любую газовую атаку они спокойно переждут в норе, прогрызенной в каком-нибудь дорогом вашему сердцу деревянном изделии.При этом престижные кондо они любят гораздо больше, чем дешевые мьянманские квартиры - в кондо обычно паркетные полы и много вкусной новой мебели.
Именно поэтому я периодически брал в руки ботинки и смотрел - может они уже давно съедены прожорливыми ча. Ботинки выглядели как новенькие. С чувством глубокого удовлетворения я ставил их на место.
Однажды, в разгар сезона дождей, мне позвонил мой друг Чжо.
-- Сегодня новый министр улетает с визитом в Японию, - сказал он. -. Я еду в аэропорт на проводы. Поехали вместе?
-- А чего я там буду делать? - спросил я.
-- Да ничего. Просто посидишь со всеми в вип-зале. Может, министр задаст тебе какой-нибудь вопрос.
-- Но я не похож на японца, - возразил я.
-- Японцев он в ближайшие дни еще насмотрится, - философски заметил Чжо. - А вот русских он там точно не увидит...
Я выглянул в окно. Там было пасмурно и шел тропический дождь. В квартире было темно, неуютно и пахло сыростью. В сезон дождей многие мьянманцы жалуются, что у них темнеет в глазах и списывают это на какую-то неизвестную науке инфекцию - хотя ясно, что и без инфекции под темными тяжелыми тучами белого света явно недостаточно. В разгар сезона дождей в Мьянме темно и неуютно везде, и сыростью пахнет тоже повсеместно.
-- Хорошо, - сказал я. - Заезжай за мной. Надеюсь, галстук не надо?
-- Нет, офисная рубашка с длинным рукавом будет в самый раз, - сказал Чжо. - И ботинки! Обязательно ботинки! Никаких тапок!
За окном продолжал поливать дождь, а я стал думать, что мне надеть.
Вообще, сезон дождей в Мьянме - примерно такое же депрессивное время для людей как полярная ночь. Даже когда нет дождя, все вокруг тебя словно покрыто тонким слоем воды. Постиранная одежда сохнет дня три - и так и не высыхает. Хмурое небо, зашкаливающие влажность и духота убивают ощущение комфорта в любой жизненной ситуации. Еда кажется не такой вкусной, и прочие радости жизни выглядят гораздо более тусклыми, чем в те дни, когда светит солнце.
Одна из преподавательниц русского языка в России написала мне, что она как-то задала своим студентам-мьянманцам о том, когда в Мьянме день длиннее - в марте, или в июне. Все студенты, не раздумывая, ответили: «Конечно, в марте день длиннее!».
И дело тут не в печальном качестве мьянманского образования, и даже не в том, что чем ближе к экватору - тем разница дня и ночи в разные времена года все меньше и меньше. По большому счету студенты-мьянманцы были правы: в марте день действительно длиннее.
Март - это разгар сухого жаркого сезона. На небе как правило ни облачка, и вовсю светит солнце. Когда оно уходит за горизонт, небо еще долго остается светлым. А значит - день продолжается.
В июне все совсем по-другому. Весь день на небе висят толстые свинцовые тучи, и даже в полдень кажется, что наступают сумерки. В эти дни вершина Шведагона очень часто бывает не видна из-за низких темно-серых облаков. Солнце не может пробить этот слой даже когда оно светит вертикально. А когда оно начинает клониться к закату - темнота наступает уже тогда, когда оно еще не ушло за горизонт, но его свет уже не почти не достигает поверхности. Поэтому сумерки в разгар сезона дождей на самом деле бывают ранними. Или кажутся таковыми.
Было четыре часа дня - или, в соответствии с миропониманием мьянманцев, четыре часа вечера. Чтобы заглянуть в шкаф, пришлось включить свет.
Разглядывая гардероб, я размышлял о том, что надеть черные официальные брюки - значит капитулировать перед всеобщим мокрым пессимизмом. Тем более, что на глаза сразу же попались темно-зеленые штаны, которые я не надевал уже почти полгода. На мое счастье никто не успел прогрызть в них дыру, и плесень тоже как-то прошла мимо. Надевая эти штаны, я чувствовал себя героем, бросающим вызов дождливой серости окружающего мира. И уже под влиянием нахлынувшего драйва, я уверенным шагом направился туда, где на стеллаже для обуви тускло сияли мои светло-коричневые ботинки...
А потом мы продирались с Чжо на его машине через узкие улицы янгонского даунтауна. Только что прошел очередной ливень - в Мьянме тропические дожди начинаются обычно пятнадцатиминутным стремительным водопадом, и потом продолжаются двухчасовой мелкой моросью с серого неба (китайцы называют такую морось «мао-мао-юй» - «волосатый дождь»). Одна из главных улиц даунтауна, названная в честь бирманского полководца Маха Бандулы, была покрыта водой по колено. Люди, задрав юбки, медленно брели по ней, нащупывая опору в скрытом под мутной водой щербатом тротуаре. На выступе старой стены украшенного рюшечками колониального здания комфортно разместилась парочка мокрых крыс, крутила в воздухе носами и с интересом наблюдала за происходящим. Чуть в стороне какой-то человек, сидевший на первых незатопленных ступенях крыльца подъезда, делал бредущим по воде людям страшные глаза и показывал на большой уличный трансформатор, нижняя часть которого была погружена в воду. Постоянно приходилось останавливаться и ждать, когда пассажиры и водители утолкают на то место, где в сухое время находится обочина дороги, очередную машину, которая отказалась заводиться из-за того, что в ней замкнула электрика.
Чжо терпеливо ждал, когда дорога впереди будет свободной - мы выехали с большим запасом именно с поправкой на половодье в даунтауне. Чжо, прочитавший много книг по истории Янгона и часто сопровождавший по городу японских вип-персон, высказывал мысли о том, что когда эта улица носила имя вице-короля Индии лорда Дальхузи, она наверняка была куда суше. По его словам, как только что-то с иностранным названием переименуют на мьянгманский лад - с этого момента обязательно начнется разруха. Дело тут в психологии мьянманцев: они знают, что все иностранное должно выглядеть красиво и чисто - и по мере сил пытаются хоть как-то поддерживать эту красоту и чистоту. А а мьянманское - вполне может выглядеть как угодно плохо.
-- Но Маха Бандула был как раз известным щеголем, и на передовых позициях непременно появлялся с красивым золотым зонтиком, - решил блеснуть познаниями и я.
-- Ну и чем это все кончилось? - скептически усмехнулся Чжо. - Тем, что британцы специально искали в подзорные трубы этот золотой зонтик. А когда нашли - сделали все, чтобы ни от зонтика, ни от его хозяина ничего не осталось.
-- А если бы улицу назвали в честь генерала Не Вина? - спросил я.
-- Тогда бы мы точно смогли на ней проехать только на танке...
Наконец мы выехали на Пьи-роуд, одну из двух главных янгонских магистралей. Здесь не было воды, хотя заторы из-за остановившихся в дождь машин были и тут. Начался прямой путь в аэропорт.
Мы без особого труда миновали перекресток Мьинигон («Горка красной земли», если перевести это название с бирманского) с его мрачной черной коробкой недостроенного торгового центра, затем обогнули круг с клумбой посередине и уперлись в Хледан. Это место всегда славится своими автомобильными заторами - даже когда в Янгоне не идет дождь. По иронии судьбы «Хледан» переводится как «Вереница тележек» - на расположенный здесь большой рынок издавна телегами крестьяне из окрестных деревень привозили товар для продажи. Вереницы тележек сегодня сменили вереницы автомобилей - и любой янгонский водитель имеет свою историю стояния в пробке на этом пересечении пяти улиц.
Когда мы миновали затор, Чжо вздохнул свободно. До аэропорта никаких особых препятствий больше не намечалось, и можно было не бояться опоздать на встречу - вернее, на проводы.
Уже темнело. Перед вип-подъездом, расположенном в самом начале здания аэровокзала, зажглись фонари, и моросящий дождь создавал вокруг них желто-голубые круги света. Машина остановилась под навесом у входа Я открыл дверь и встал ногой на мокрый асфальт.
И вот именно в этот момент я понял, что на ботинке лопнула подошва. То есть, даже не лопнула, а расползлась, как расползается мокрая промокашка, если ее тянуть в разные стороны. Ощущение было настолько новым, неожиданным и непривычным, что я, видимо, сильно изменился в лице.
-- Что случилось? - спросил Чжо, видя, что я замер на месте с лицом человека, внезапно увидевшего в здании аэровокзала прославленного полководца Маха Бандулу с его золотым зонтиком.
-- Ботинки.... - только и смог сказать я.
Короткий отрезок от машины до входа в вип-подъезд принес мне столько новых жизненных впечатлений, сколько иногда можно получить лишь за несколько лет жизни. Оказывается, кожаный верх для ботинок - совсем не главное. Главное - это подошва, сделанная из какого-то полимерного материала. И этот полимер не выдержал мьянманский климат - он просто начал рассыпаться. Причем, он разлагался по частям, и с каждым движением ноги при шаге отваливалось несколько новых маленьких бесформенных кусочков.
Я зашел в холл и проковылял к сиденьям, где обычно обслуга ожидала высоких гостей. Чжо сочувственно смотрел на меня как на человека, у которого по меньшей мере сожгли дом и взорвали машину.
-- Ничего-ничего, - ободрил меня Чжо, глядя на ошметки подошвы, обозначающие мой путь от входной двери. - Главное - делай вид, что все в порядке. За тобой уберут. Сейчас мы внизу поприветствуем министра и вместе с ним пойдем наверх, в вип-комнату... Там посидим и поговорим...
Настало время построиться в шеренгу, мимо которой министр должен был пройти и пожать каждому руку. Я встал со стула и начал перемещаться к месту построения. К этому времени я уже освоился в новой ситуации настолько, что смог избрать оптимальную походку - это была походка лыжника-тормоза. Шаркая ногами по полу, я занял свое место в строю.
Министр был одет в черный костюм, и этим отличался от своих сопровождающих, которые поголовно были в юбках. Сопровождающие должны были остаться в Мьянме, а министр летел туда, где вид мужчины в юбке мог быть истолкован неверно.
Он шел мимо выстроенной для рукопожатия шеренги и здоровался с каждым за руку. И тут я заметил, что шеренга немного сдвигается назад, чтобы дать министру стратегический простор для рукопожатий. А значит - подвинуться назад нужно было и мне, иначе министр просто уперся бы в меня как в фонарный столб. Но тащить ботинки назад - значило дать возможность отвисающим кускам подошвы задраться в обратную сторону, сломаться и отвалиться. И не исключено, что передо мной образовалась бы неприличного вида серая кучка из малоаппетитных кусков подошвы.
Именно поэтому когда министр приблизился ко мне, я продемонстрировал ему такое замысловатое па, которое сделало бы честь любому марлезонскому балету. Протянув руку для рукопожатия и по мере сил изображая радость от встречи, я начал мелко-мелко семенить ногами, по миллиметру передвигая их назад. Министр пожал мне руку, внимательно посмотрел на меня и переключил внимание на следующие протянутые к нему руки.
Наверх я идти уже не собирался. Во-первых, потому что с меня уже хватило приключений, а во-вторых, я бы все равно пришел туда уже босиком. После того, как министр пойдет наверх, думал я, будет самое время незаметно вернуться обратно, сесть на стул и, не дрыгая ногами, спокойно подождать Чжо.
Реальность, как всегда, превзошла мои самые смелые фантазии. Министр, закончив пожатие рук, вдруг не пошел наверх, а остановился и начал о чем-то оживленно разговаривать с сопровождающими. И тут Чжо решил, что наступил его час.
-- Вунчжи, разрешите представить нашего русского партнера, который помогает нам в работе, - сообщил он и начал энергично делать мне приглашающие жесты.
Наверное, моя сардоническая улыбка и походка зомби, с которой я медленно приближался к министру, всерьез его напугали. Министр отступил на шаг, заставив меня сделать еще несколько вымученных танцевальных движений.
-- Вы из России? А какая сейчас в России погода? - спросил он меня.
-- В России сейчас лето, - тоскливым загробным голосом начал я. - Там сейчас светит солнце...
-- Это хорошо, - улыбнулся министр.
-- А самое главное, - почти с надрывом произнес я. - Там сейчас сухо!
Видимо, в этот момент министр окончательно понял, что от такого странного типа как я надо держаться подальше. Он быстро пожелал мне удачи и стал разговаривать с кем-то из сопровождающих. А я начал поворот на месте, чтобы двинуться назад.
И в этот момент я понял, что повернуться-то я повернулся - но каблук мои движения не повторил. Нужно было или уходить, оставив на полу отвалившийся каблук, или стоять истуканом возле министра как человек, которому от него еще что-то нужно.
Я выбрал первое и двинулся к стульям. Походка лыжника на сей раз осложнилась тем, что одной ногой надо было изображать наличие каблука, который остался где-то позади меня на полу. У любого Штирлица при виде этой картины защемило бы сердце: пастор Шлаг действительно не умеет ходить на лыжах. Лунатической походкой я ковылял прочь от этого места.
Внезапно наступившая позади тишина заставила меня оглянуться. Министр и с десяток сопровождающих его людей ошарашенно переводили глаза то на лежащий на полу каблук, то на меня, походкой паралитика удаляющегося с места событий. А траекторию моего движения обозначали выстроившиеся в линию.на полу мерзкого вида ошметки разложившейся подошвы....
Через неделю я заехал к Чжо в офис. День уже был не таким пасмурным - сезон дождей постепенно кончался. В эти дни мьянманцы дружно перестирывают и развешивают на сушку одежду и простыни, а уличные уборщики собирают с дорог лопатами грязь, оставшуюся от хронического наводнения в даунтауне.
-- Знаешь, министр уже вернулся. Я вчера ездил его встречать. - Чжо улыбнулся. - Извини, тебя на этот раз я не пригласил.
Чувствовалось, что он готов расхохотаться.
-- И как твой министр съездил? - хмуро спросил я.
-- А не знаю, как он съездил, - махнул рукой Чжо. - Он со мной не говорил о визите, а только вспоминал твои ботинки. Он просил меня обязательно купить тебе новую обувь. Видимо, твои ботинки стали для него самым запоминающимся впечатлением от этой поездки.
-- Не нужны мне никакие ботинки.. Лучше я вообще никогда не буду ездить провожать никаких министров.
-- Да не переживай ты так! - улыбнулся Чжо. - Теперь ты уже для министра близкий друг - он точно тебя не забудет никогда. Да и что, собственно, случилось? Однажды на торжественной церемонии с генерального директора министерства юбка на пол свалилась - вот там было из-за чего переживать...
Я молчал и пил чай, мысленно формулируя газетный заголовок для статьи о постигшем меня позоре. Заголовок получался исключительно матерным, из цикла «Папе сделали ботинки...», зато подзаголовок родился довольно быстро: «Потеряв каблук, гость из России потерял лицо».
-- Хотя ты, конечно прав, - не дождавшись моей реакции добавил Чжо. - По Мьянме надо ходить в шлёпках. Полководец Маха Бандула тоже вон никогда в жизни не надевал ботинок.
-- Знаешь, Чжо, - сказал я, глядя в окно на показавшийся между туч кусок голубого неба. - Подари мне лучше золотой зонтик. Это будет именно то, что мне сейчас нужно.