Мьянманские китайцы, китайские бирманцы...
Давно хочу написать про китайцев в Янгоне, но про них нужно писать или серьезное исследование, или брать за основу какую-то отдельную сторону их жизни. Как и вся Мьянма - уникальный случай на фоне соседей по ЮВА, так и китайцы тут - тоже уникальные.
То, что в Янгоне живут китайцы, можно понять, пожалуй, только раз в году - на китайский Новый год. Хозяева янгонских магазинчиков, ресторанов и мастерских, до этого ничем не отличавшиеся своими юбками и рубашками от соседей-бирманцев, вывешивают около входа в свои владения традиционную новогоднюю атрибутику. И несколько дней после этого они вынуждены выдерживать настоящее испытание - бой барабанов и танцы мифических животных.
На новогодние фонарики у входных дверей в маленьких грузовичках съезжаются компании по-новогоднему одетых музыкантов. Из кузова вытаскивают огромный барабан и литавры, двое участников представления надевают на себя расписной тряпичный костюм дракона - и под какофонию звуков это существо начинает свои танцы. Нужно ли говорить, что музыка в подобных представлениях сведена к минимуму, и участники в основном гонятся за двумя зайцами - громкостью и ритмичностью. Жители окрестных домов обычно выглядывают из окон, чтобы посмотреть на представление. А хозяину заведения приходится расплачивается за привычку вывешивать китайские новогодние украшения.
До этого в янгонском чайна-тауне проходят другие новогодние празднества. Самое запоминающееся - конкурс танца льва, когда несколько команд участников в сверкающем львином одеянии выделывают пируэты на нескольких металлических столбах метровой вышины с маленькими круговыми платформами наверху. Прыжки с одного столба на другой, совершаемые почти вслепую, и при этом требуется четкая слаженность двух человек - на самом деле впечатляют. Победители конкурса выбираются исходя из оценок не только сложности и виртуозности танца, но и красоты костюма льва. Все это происходит под музыку и комментарии ведущего. Народу обычно собирается столько, что всем места не хватает, и за внешним кругом зрителей устанавливается большой экран с мультимедийным проектором - чтобы все желающие могли увидеть эту картину.
В это время вспомнившие о своей этнической принадлежности китайцы посещают храмы, устраивают конкурсы песни, сидят в ресторанах и от души веселятся. Богатые семьи, имеющие свои дома по всему Янгону (даже бирманцы) приглашают к себе коллективы музыкантов и танцоров, которые коллективно носят на палках матерчатую тушу длинного дракона, заставляя его оживать и гоняться за солнцем.
А потом все стихает. Китайцы надевают мьянманские юбки и снова становятся примерными гражданами Союза Мьянма. А исследователи отмечают нетипичную для китайцев картину: по сути, бирманская культура поглощает китайцев, размывая их островки самобытности. У них много смешанных браков, они принимают буддизм тхеравада, и они на самом деле понимают, что именно тут они - дома.
Образованные мьянманские китайцы любят рассуждать о причинах этого симбиоза. По сути дела, обе национальные группы не без проблем и конфликтов притерлись друг к другу настолько, что сегодня уже неразделимы.
Старики, греющиеся на солнышке у храма богини Гуаньинь в Чайна-тауне, с готовностью расскажут о роли китайских торговцев в отстраивании Янгона. Они показывают на площадь перед храмом - она вся вымощена серыми камнями, привезенными из-за моря. Из этих камней сначала построили сам храм, потом начали мостить сквер. Китайцы традиционно торговали, и поэтому именно Чайна-таун находится рядом с портом. Китайские торговые корабли привозили камни - и в Рангуне строились новые дома, а болотистая грязь припортовой территории города постепенно уступала вполне цивилизованным мощеным скверикам.
Но янгонский Чайна-таун - маленький, и китайцы сразу же начали покидать его пределы, оставляя «китайским» лишь небольшой район с двумя храмами, несколькими торгово-офисными кварталами и уличными китайскими ресторанчиками. Сюда они приходили по праздникам, когда вспоминали о своих корнях. В остальное время они уже были бирманцами. В Википедии в статье о бирманских китайцах гордо написано, что в споре «китайскости» и «бирманскости» верх чаще всего одерживает «китайскость». На мой взгляд, именно для Мьянмы это утверждение довольно спорное, если учесть, что многие мьянманские китайцы не знают языка (из иностранных языков китайский у них по популярности стоит вслед за английским, а не перед ним), уже не имеют китайских имен и предпочитают вести типично бирманскую по своему укладу жизнь.
По мнению самих мьянманских китайцев, быстро ассимилироваться им помогли три фактора.
Во-первых, бирманцы - плохие бизнесмены. Кто-то списывает это на лень, кто-то на высокую буддистскую мораль, кто-то - на абстрактное отношение к жизни. Издавна бизнес-ниша в Мьянме не то чтобы пустовала, но была благодатным полем для инициативы. Китайцы пришли сюда и оказались как нельзя кстати. И хоть бирманцы и ворчат о засилии китайцев в бизнесе - существует некий консенсус насчет того, что делать бизнес у них получается лучше. А значит - сам бог велел им заниматься. Тем более, что к китайцам в бизнесе (в отличие от бизнеса некоторых других национальностей) претензий предъявляется мало, и сами мьянманские бизнесмены говорят, что китайцы с ними стараются вести дела честно. Впрочем, даже разделение в мьянманском бизнесе на китайцев и бирманцев уже давно очень размыто - в отличие от других «пришлых» этнических групп в Мьянме.
Во-вторых, китайцы спокойно занимались своей коммерцией, осознавали свою уникальную роль, и не особо лезли туда, где опасно - например, в политику. Индийцы, помимо коммерции, отметились в чиновничьем аппарате и в полицейских частях (Бирма после потери независимости оказалась в составе Британской Индии, и колониальные власти предпочитали завозить сюда уже «готовых к употреблению» индийских чиновников и полицейских). Быть колониальным полицейским - занятие малопочтенное, и когда бирманцы периодически вспоминали о своей «великобирманскости» - у них было что припомнить этой этнической группе. А китайцы появились в бирманской власти сравнительно поздно, и их пригласили во власть в знак признания их успехов в другой сфере - например, в местном бизнесе, а не привезли откуда-то из-за моря и не назначили стоять с ружьем и стрелять по коренному населению. То есть, в сознании бирманцев индийцы были в чиновничьем аппарате во многом «самозванцами», а китайцы свои позиции заслужили собственным трудом.
В-третьих, китайцы обладали феноменальным терпением и чутьем на изменение конъюнктуры. Например, когда военное правительство в начале 60-х годов затеяло национализацию - лишившиеся собственности индийцы дружно потянулись за море (их уехало более 200 тыс. человек). Китайцев уехало гораздо меньше. Многие остались, хотя, вроде бы, им ничего не светило. И они не прогадали: вскоре за социалистическим фасадом начался разгул теневой экономики, в которой китайцы тут же стали играть главную роль.
Ну и, наконец, последнее качество - многие китайцы для Мьянмы выглядели совсем как «свои». То есть, китайцы внешне отличаются от классических бирманцев, но Мьянма - страна многонациональная. И те же шаны гораздо больше похожи на китайцев, чем на бирманцев. Но парадокс заключается не в этом. Как говорили мне китайцы, темная кожа - «прилипчива». И результатом многочисленных смешанных браков бирманцев и китайцев становились по-бирмански темнокожие люди, но с китайским разрезом глаз. «Некитайский» оттенок кожи заставлял многих жителей самого Китая относиться к ним как к чужакам (меня, кстати, этот факт не удивляет, поскольку я слышал, как многие мои знакомые китайцы искренне называли якутов представителями европейской расы - именно на основании цвета их кожи). А раз они были чужие в Китае - значит, они начинали чувствовать себя «своими» в Мьянме. Они в массовом порядке принимали бирманские имена, надевали бирманскую одежду, и только раз в году вспоминали о своей «китайскости» - но это даже ими самими уже воспринималось как экзотика. По меткому выражению одного из исследователей, янгонские китайцы чувствуют свою связь с Китаем не более, чем нынешние граждане США - свою связь со старушкой-Европой, откуда приехали их предки.
Обилие смешанных браков (тех самых, в ходе которого бирманцы щедро делились с китайцами шоколадным оттенком своей кожи) приводило к тому, что чаще всего сын в таком браке наследовал национальность и обычаи своего отца. А дочь - национальность и обычаи своей матери. Поэтому сегодня никого не удивляет, когда бирманцы ходят молиться в храм Гуаньинь, а в Шведагоне есть несколько пагод, возведенных на деньги местных китайских буддистов.
На то, что многие китайцы предпочитали влезть в шкуру бирманцев, взять себе бирманские имена и жить по бирманским обычаям, повлияли и некоторые негативные эпизоды в их отношениях с бирманцами. Во времена режима генерала Не Вина закрывались китайские школы и ликвидировались китайские ассоциации. Специфика мьянманского гражданства приводила к тому, что некоторым категориями «пришлых» национальностей (в том числе ряду китайцев) был закрыт доступ для обучения в вузах некоторым специальностям (например, военному делу, медицине, архитектуре). Но те китайцы, которые жили в Бирме уже несколько поколений, такой участи избежали. В этих условиях самым лучшим выходом для китайцев было стать истинными бирманцами. По сути, речь шла о социальной мимикрии, причем культура и обычаи бирманцев оказались для китайцев внутренне весьма комфортными, а значит, не было особых моральных угрызений при их принятии в качестве уклада жизни. Кстати, именно поэтому сложно сказать, сколько в Янгоне живет этнических китайцев. Если судить по статистике - то весьма немного.
Во время «культурной революции» в Китае и в годы поддержки руководством КНР коммунистических партизанских групп были опасения, что бирманские китайцы станут «пятой колонной» коммунистического Китая. Это привело к антикитайским кампаниям по всей стране, которые сопровождались вооруженными стычками, грабежом китайских магазинов и складов. В рангунском районе Латта сгорела китайская школа, подожженная, как подозревают китайцы, при прямом подстрекательстве властей. Есть предположения, что генерал Не Вин избрал китайцев в качестве врага для того, чтобы шумной антикитайской кампанией отвлечь внимание от провалов в экономике. А значит - многие антикитайские выступления были организованы по указанию сверху.
Тем не менее, достаточно быстро в сознании тогдашних бирманцев произошло четкое разделение на «тэйоук пхью» («белых китайцев» - лояльных граждан страны) и «тэйоук ню» («красных китайцев» из прокоммунистических партизанских групп). Разделение было фактически как на две национальности - поэтому рангунские китайские бизнесмены отделались очень легко по сравнению, скажем, с соплеменниками в Индонезии. Больше того, представители старшего поколения китайцев считают, что именно этнический китаец Ли Куан Ю (премьер Сингапура - классический «белый китаец») положил конец вмешательству КНР в дела Бирмы, уговорив Дэн Сяопина прекратить помощь коммунистическим повстанцам и перестать транслировать на страны ЮВА враждебные радиопередачи.
Сегодня китайцы выделяются своей активностью на фоне более спокойных и размеренно живущих бирманцев. Среди них много не только бизнесменов, но и вообще людей с хорошим образованием. Например, среди врачей число китайцев - непропорционально большое по сравнению с их долей в населении страны. Мьянмацы ворчат о «китайской мафии» во врачебных кругах, но когда серьезно припечет - предпочитают записываться к докторам-китайцам, поскольку сама «китайскость» доктора иногда бывает плюсом. Самое интересное тут то, что клиники традиционной мьянманской медицины (которая, кстати, вобрала в себя в том числе и древнекитайский опыт) во многом появились в ответ на то, что клиники и больницы западной медицины оккупированы докторами-китайцами, и бирманцам там сделать карьеру бывает нелегко. Образованность и навыки китайцев воспроизводятся и совершенствуются от поколения к поколению - сейчас богатые китайцы часто посылают своих детей учиться в Сингапур, или даже в Европу (при этом, кстати, образование в Китае не особо популярно). Среди бирманцев соотношение тех, кто может себе такое позволить, гораздо меньше.
К числу еще одной отличительной черты китайцев относится их стремление создавать разного рода объединения для того, чтобы оказывать помощь друг другу. Причем, это не обязательно клановые и родовые структуры. Первые ассоциации бизнесменов в Бирме были именно китайскими. При китайских храмах созданы и действуют сообщества, оказывающие помощь малоимущим и старикам, выплачивающие стипендии студентам. Существуют ассоциации типа «землячеств» - по провинциям, из которых приехали предки китайцев с их «родным» диалектом. Есть кружки пения, секции китайских танцев (того же «танца льва» на металлических столбах, требующего сложной и практически ежедневной тренировки), языковые курсы, курсы у-шу. Мьянманские китайцы говорят и о «секретных сообществах». Что это такое - объясняют неохотно, и, видимо, это смесь масонских лож с мафиозными структурами (раньше многие из них были связаны с китайскими наркобаронами из национальных районов Мьянмы). При некоторых из них молодежь учат традиционным китайским боевым искусствам.
К этой запутанности отношений этнических китайцев и бирманцев следует добавить и тот факт, что не только ведущие бизнесмены, но и многие государственные руководители и общественные деятели страны сами были этническими китайцами. Самый известный пример этнического китайца во власти - как раз генерал Не Вин, который немало сделал для того, чтобы бирманские китайцы забыли свой язык и стали бирманцами. Интересно, что этнические китайцы среди генералитета очень часто оказывались слишком смело мыслящими людьми, за что попадали под арест (как генерал Кхин Ньюнт) или пополняли ряды оппозиции (как соратник генерала Не Вина, генерал Аун Джи).
А еще - отношение к китайцам разнится в зависимости от региона. Если в Янгоне они занимают свою нишу, демонстрируют свою «китайскость» всего раз в год и практически не выделяются на фоне остального городского населения (а Чайна-таун превратился в одно из мест посещения туристов), то в Верхней Мьянме - своя специфика. В Мандалае число этнических китайцев достигает 40%. Есть в Мьянме районы (типа Коканга), где этнические китайцы - преобладающее большинство населения. И, наконец, есть в Мьянме территории (типа некоторых районов штата Качин), где китайский язык уже стал, если использовать понятный термин, «языком межнационального общения». Естественно, там свои проблемы и свои отношения с китайцами. До крупнейшего города Мьянмы Янгона с его небольшим экзотическим Чайна-тауном и одетыми в мьянманские юбки китайцами с мьянманскими именами эти проблемы пока не добрались.
То, что в Янгоне живут китайцы, можно понять, пожалуй, только раз в году - на китайский Новый год. Хозяева янгонских магазинчиков, ресторанов и мастерских, до этого ничем не отличавшиеся своими юбками и рубашками от соседей-бирманцев, вывешивают около входа в свои владения традиционную новогоднюю атрибутику. И несколько дней после этого они вынуждены выдерживать настоящее испытание - бой барабанов и танцы мифических животных.
На новогодние фонарики у входных дверей в маленьких грузовичках съезжаются компании по-новогоднему одетых музыкантов. Из кузова вытаскивают огромный барабан и литавры, двое участников представления надевают на себя расписной тряпичный костюм дракона - и под какофонию звуков это существо начинает свои танцы. Нужно ли говорить, что музыка в подобных представлениях сведена к минимуму, и участники в основном гонятся за двумя зайцами - громкостью и ритмичностью. Жители окрестных домов обычно выглядывают из окон, чтобы посмотреть на представление. А хозяину заведения приходится расплачивается за привычку вывешивать китайские новогодние украшения.
До этого в янгонском чайна-тауне проходят другие новогодние празднества. Самое запоминающееся - конкурс танца льва, когда несколько команд участников в сверкающем львином одеянии выделывают пируэты на нескольких металлических столбах метровой вышины с маленькими круговыми платформами наверху. Прыжки с одного столба на другой, совершаемые почти вслепую, и при этом требуется четкая слаженность двух человек - на самом деле впечатляют. Победители конкурса выбираются исходя из оценок не только сложности и виртуозности танца, но и красоты костюма льва. Все это происходит под музыку и комментарии ведущего. Народу обычно собирается столько, что всем места не хватает, и за внешним кругом зрителей устанавливается большой экран с мультимедийным проектором - чтобы все желающие могли увидеть эту картину.
В это время вспомнившие о своей этнической принадлежности китайцы посещают храмы, устраивают конкурсы песни, сидят в ресторанах и от души веселятся. Богатые семьи, имеющие свои дома по всему Янгону (даже бирманцы) приглашают к себе коллективы музыкантов и танцоров, которые коллективно носят на палках матерчатую тушу длинного дракона, заставляя его оживать и гоняться за солнцем.
А потом все стихает. Китайцы надевают мьянманские юбки и снова становятся примерными гражданами Союза Мьянма. А исследователи отмечают нетипичную для китайцев картину: по сути, бирманская культура поглощает китайцев, размывая их островки самобытности. У них много смешанных браков, они принимают буддизм тхеравада, и они на самом деле понимают, что именно тут они - дома.
Образованные мьянманские китайцы любят рассуждать о причинах этого симбиоза. По сути дела, обе национальные группы не без проблем и конфликтов притерлись друг к другу настолько, что сегодня уже неразделимы.
Старики, греющиеся на солнышке у храма богини Гуаньинь в Чайна-тауне, с готовностью расскажут о роли китайских торговцев в отстраивании Янгона. Они показывают на площадь перед храмом - она вся вымощена серыми камнями, привезенными из-за моря. Из этих камней сначала построили сам храм, потом начали мостить сквер. Китайцы традиционно торговали, и поэтому именно Чайна-таун находится рядом с портом. Китайские торговые корабли привозили камни - и в Рангуне строились новые дома, а болотистая грязь припортовой территории города постепенно уступала вполне цивилизованным мощеным скверикам.
Но янгонский Чайна-таун - маленький, и китайцы сразу же начали покидать его пределы, оставляя «китайским» лишь небольшой район с двумя храмами, несколькими торгово-офисными кварталами и уличными китайскими ресторанчиками. Сюда они приходили по праздникам, когда вспоминали о своих корнях. В остальное время они уже были бирманцами. В Википедии в статье о бирманских китайцах гордо написано, что в споре «китайскости» и «бирманскости» верх чаще всего одерживает «китайскость». На мой взгляд, именно для Мьянмы это утверждение довольно спорное, если учесть, что многие мьянманские китайцы не знают языка (из иностранных языков китайский у них по популярности стоит вслед за английским, а не перед ним), уже не имеют китайских имен и предпочитают вести типично бирманскую по своему укладу жизнь.
По мнению самих мьянманских китайцев, быстро ассимилироваться им помогли три фактора.
Во-первых, бирманцы - плохие бизнесмены. Кто-то списывает это на лень, кто-то на высокую буддистскую мораль, кто-то - на абстрактное отношение к жизни. Издавна бизнес-ниша в Мьянме не то чтобы пустовала, но была благодатным полем для инициативы. Китайцы пришли сюда и оказались как нельзя кстати. И хоть бирманцы и ворчат о засилии китайцев в бизнесе - существует некий консенсус насчет того, что делать бизнес у них получается лучше. А значит - сам бог велел им заниматься. Тем более, что к китайцам в бизнесе (в отличие от бизнеса некоторых других национальностей) претензий предъявляется мало, и сами мьянманские бизнесмены говорят, что китайцы с ними стараются вести дела честно. Впрочем, даже разделение в мьянманском бизнесе на китайцев и бирманцев уже давно очень размыто - в отличие от других «пришлых» этнических групп в Мьянме.
Во-вторых, китайцы спокойно занимались своей коммерцией, осознавали свою уникальную роль, и не особо лезли туда, где опасно - например, в политику. Индийцы, помимо коммерции, отметились в чиновничьем аппарате и в полицейских частях (Бирма после потери независимости оказалась в составе Британской Индии, и колониальные власти предпочитали завозить сюда уже «готовых к употреблению» индийских чиновников и полицейских). Быть колониальным полицейским - занятие малопочтенное, и когда бирманцы периодически вспоминали о своей «великобирманскости» - у них было что припомнить этой этнической группе. А китайцы появились в бирманской власти сравнительно поздно, и их пригласили во власть в знак признания их успехов в другой сфере - например, в местном бизнесе, а не привезли откуда-то из-за моря и не назначили стоять с ружьем и стрелять по коренному населению. То есть, в сознании бирманцев индийцы были в чиновничьем аппарате во многом «самозванцами», а китайцы свои позиции заслужили собственным трудом.
В-третьих, китайцы обладали феноменальным терпением и чутьем на изменение конъюнктуры. Например, когда военное правительство в начале 60-х годов затеяло национализацию - лишившиеся собственности индийцы дружно потянулись за море (их уехало более 200 тыс. человек). Китайцев уехало гораздо меньше. Многие остались, хотя, вроде бы, им ничего не светило. И они не прогадали: вскоре за социалистическим фасадом начался разгул теневой экономики, в которой китайцы тут же стали играть главную роль.
Ну и, наконец, последнее качество - многие китайцы для Мьянмы выглядели совсем как «свои». То есть, китайцы внешне отличаются от классических бирманцев, но Мьянма - страна многонациональная. И те же шаны гораздо больше похожи на китайцев, чем на бирманцев. Но парадокс заключается не в этом. Как говорили мне китайцы, темная кожа - «прилипчива». И результатом многочисленных смешанных браков бирманцев и китайцев становились по-бирмански темнокожие люди, но с китайским разрезом глаз. «Некитайский» оттенок кожи заставлял многих жителей самого Китая относиться к ним как к чужакам (меня, кстати, этот факт не удивляет, поскольку я слышал, как многие мои знакомые китайцы искренне называли якутов представителями европейской расы - именно на основании цвета их кожи). А раз они были чужие в Китае - значит, они начинали чувствовать себя «своими» в Мьянме. Они в массовом порядке принимали бирманские имена, надевали бирманскую одежду, и только раз в году вспоминали о своей «китайскости» - но это даже ими самими уже воспринималось как экзотика. По меткому выражению одного из исследователей, янгонские китайцы чувствуют свою связь с Китаем не более, чем нынешние граждане США - свою связь со старушкой-Европой, откуда приехали их предки.
Обилие смешанных браков (тех самых, в ходе которого бирманцы щедро делились с китайцами шоколадным оттенком своей кожи) приводило к тому, что чаще всего сын в таком браке наследовал национальность и обычаи своего отца. А дочь - национальность и обычаи своей матери. Поэтому сегодня никого не удивляет, когда бирманцы ходят молиться в храм Гуаньинь, а в Шведагоне есть несколько пагод, возведенных на деньги местных китайских буддистов.
На то, что многие китайцы предпочитали влезть в шкуру бирманцев, взять себе бирманские имена и жить по бирманским обычаям, повлияли и некоторые негативные эпизоды в их отношениях с бирманцами. Во времена режима генерала Не Вина закрывались китайские школы и ликвидировались китайские ассоциации. Специфика мьянманского гражданства приводила к тому, что некоторым категориями «пришлых» национальностей (в том числе ряду китайцев) был закрыт доступ для обучения в вузах некоторым специальностям (например, военному делу, медицине, архитектуре). Но те китайцы, которые жили в Бирме уже несколько поколений, такой участи избежали. В этих условиях самым лучшим выходом для китайцев было стать истинными бирманцами. По сути, речь шла о социальной мимикрии, причем культура и обычаи бирманцев оказались для китайцев внутренне весьма комфортными, а значит, не было особых моральных угрызений при их принятии в качестве уклада жизни. Кстати, именно поэтому сложно сказать, сколько в Янгоне живет этнических китайцев. Если судить по статистике - то весьма немного.
Во время «культурной революции» в Китае и в годы поддержки руководством КНР коммунистических партизанских групп были опасения, что бирманские китайцы станут «пятой колонной» коммунистического Китая. Это привело к антикитайским кампаниям по всей стране, которые сопровождались вооруженными стычками, грабежом китайских магазинов и складов. В рангунском районе Латта сгорела китайская школа, подожженная, как подозревают китайцы, при прямом подстрекательстве властей. Есть предположения, что генерал Не Вин избрал китайцев в качестве врага для того, чтобы шумной антикитайской кампанией отвлечь внимание от провалов в экономике. А значит - многие антикитайские выступления были организованы по указанию сверху.
Тем не менее, достаточно быстро в сознании тогдашних бирманцев произошло четкое разделение на «тэйоук пхью» («белых китайцев» - лояльных граждан страны) и «тэйоук ню» («красных китайцев» из прокоммунистических партизанских групп). Разделение было фактически как на две национальности - поэтому рангунские китайские бизнесмены отделались очень легко по сравнению, скажем, с соплеменниками в Индонезии. Больше того, представители старшего поколения китайцев считают, что именно этнический китаец Ли Куан Ю (премьер Сингапура - классический «белый китаец») положил конец вмешательству КНР в дела Бирмы, уговорив Дэн Сяопина прекратить помощь коммунистическим повстанцам и перестать транслировать на страны ЮВА враждебные радиопередачи.
Сегодня китайцы выделяются своей активностью на фоне более спокойных и размеренно живущих бирманцев. Среди них много не только бизнесменов, но и вообще людей с хорошим образованием. Например, среди врачей число китайцев - непропорционально большое по сравнению с их долей в населении страны. Мьянмацы ворчат о «китайской мафии» во врачебных кругах, но когда серьезно припечет - предпочитают записываться к докторам-китайцам, поскольку сама «китайскость» доктора иногда бывает плюсом. Самое интересное тут то, что клиники традиционной мьянманской медицины (которая, кстати, вобрала в себя в том числе и древнекитайский опыт) во многом появились в ответ на то, что клиники и больницы западной медицины оккупированы докторами-китайцами, и бирманцам там сделать карьеру бывает нелегко. Образованность и навыки китайцев воспроизводятся и совершенствуются от поколения к поколению - сейчас богатые китайцы часто посылают своих детей учиться в Сингапур, или даже в Европу (при этом, кстати, образование в Китае не особо популярно). Среди бирманцев соотношение тех, кто может себе такое позволить, гораздо меньше.
К числу еще одной отличительной черты китайцев относится их стремление создавать разного рода объединения для того, чтобы оказывать помощь друг другу. Причем, это не обязательно клановые и родовые структуры. Первые ассоциации бизнесменов в Бирме были именно китайскими. При китайских храмах созданы и действуют сообщества, оказывающие помощь малоимущим и старикам, выплачивающие стипендии студентам. Существуют ассоциации типа «землячеств» - по провинциям, из которых приехали предки китайцев с их «родным» диалектом. Есть кружки пения, секции китайских танцев (того же «танца льва» на металлических столбах, требующего сложной и практически ежедневной тренировки), языковые курсы, курсы у-шу. Мьянманские китайцы говорят и о «секретных сообществах». Что это такое - объясняют неохотно, и, видимо, это смесь масонских лож с мафиозными структурами (раньше многие из них были связаны с китайскими наркобаронами из национальных районов Мьянмы). При некоторых из них молодежь учат традиционным китайским боевым искусствам.
К этой запутанности отношений этнических китайцев и бирманцев следует добавить и тот факт, что не только ведущие бизнесмены, но и многие государственные руководители и общественные деятели страны сами были этническими китайцами. Самый известный пример этнического китайца во власти - как раз генерал Не Вин, который немало сделал для того, чтобы бирманские китайцы забыли свой язык и стали бирманцами. Интересно, что этнические китайцы среди генералитета очень часто оказывались слишком смело мыслящими людьми, за что попадали под арест (как генерал Кхин Ньюнт) или пополняли ряды оппозиции (как соратник генерала Не Вина, генерал Аун Джи).
А еще - отношение к китайцам разнится в зависимости от региона. Если в Янгоне они занимают свою нишу, демонстрируют свою «китайскость» всего раз в год и практически не выделяются на фоне остального городского населения (а Чайна-таун превратился в одно из мест посещения туристов), то в Верхней Мьянме - своя специфика. В Мандалае число этнических китайцев достигает 40%. Есть в Мьянме районы (типа Коканга), где этнические китайцы - преобладающее большинство населения. И, наконец, есть в Мьянме территории (типа некоторых районов штата Качин), где китайский язык уже стал, если использовать понятный термин, «языком межнационального общения». Естественно, там свои проблемы и свои отношения с китайцами. До крупнейшего города Мьянмы Янгона с его небольшим экзотическим Чайна-тауном и одетыми в мьянманские юбки китайцами с мьянманскими именами эти проблемы пока не добрались.