Женщина, Свадебный обряд в Древнем Риме
Оригинал взят у ladolado в Женщина, Свадебный обряд в Древнем Риме
Продолжу выписки на важные для меня темы из книги
Сергеенко М. Е. Жизнь древнего Рима.
СПб.: Издательско-торговый дом «Летний Сад»; Журнал «Нева», 2000. - с. 183-190.
ГЛАВА 9. ЖЕНЩИНЫ. +Свадьба
Умение прясть и ткать считалось в числе женских добродетелей даже в аристократических кругах начала империи, особенно если семья подчеркнуто благоговела перед обычаями предков, как это делал сам Август, не носивший иной одежды, кроме той, которая была изготовлена руками его сестры, жены, дочери и внучек (Suet. Aug. 73).
Римская религия высоко ставит женщину: благоденствие государства находится в руках девственниц-весталок, охраняющих вечный огонь на алтаре Весты. Никому в Риме не оказывают столько почета, сколько им: консул со своими ликторами сходит перед ними с дороги; если преступник, которого везут на казнь, встретил весталку, его освобождают.
Культ Ларов, богов-покровителей дома и семьи, находится на попечении женщин; в доме отца девушка следит за тем, чтобы не потух огонь на очаге, и собирает цветы, которыми ее мать в календы, иды и ноны и во все праздничные дни украшает очаг; первая жертва, которую новобрачная приносит в доме мужа, эта жертва Ларам ее новой семьи.
Есть, правда, культы, в которых женщина не принимает участия, например культ Геракла, но у них зато есть свои женские праздники, куда не допускают мужчин. Они не смеют появляться на таинственном празднике в честь Доброй Богини (Bona Dea), который ежегодно справлялся в доме консула. Женщины были и жрицами Цереры.
Только женщинам, состоявшим в одном браке (univirae), разрешалось свершение некоторых обрядов, например принесение жертв в часовне богини Целомудрия (Pudicitia);
только они могли входить в храм Богини женской судьбы (Fortuna muliebris) и прикасаться к ее статуе;
в праздновании Матралий, справляемых в честь древней богини Матери Матуты (богини рассвета и рождения), принимали участие только univirae. Второй брак - это нарушение целомудрия и верности, оба понятия сливаются в одно.
Брачная церемония
Замуж выдают рано, чаще всего между 15 и 18 годами. Существует предварительное обручение - за несколько лет.
Верой в счастливые и несчастные дни определялся выбор дня свадьбы:ее нельзя было совершать в календы, ноны, иды и следующие за ними дни, потому что как раз на эти числа падали жестокие поражения, которые пришлось несколько раз потерпеть римскому войску (Ov. fast. I. 57-61).
Неблагоприятны были
весь март, посвященный Марсу, богу войны («воевать не пристало супругам», - Ov. fast. III. 393-396),
май, на который приходился праздник Лемурий (лемуры - неуспокоенные души усопших, скитающиеся по ночам), у славян неестественно умерших - «заложных» покойников тоже поминают единожды в году на Семик, седьмой четверг после пасхи, это как раз конец мая-начало июня. 1
и первая половина июня, занятая работами по наведению порядка и чистоты в храме Весты. По природному подобию, раннее лето - время Богини-девы.
Дни поминовения умерших, как дни печали и траура, естественно, не подходили для свадьбы,
равно как и те дни, когда бывал открыт mundus - отверстие, сообщавшееся, по представлению древних, с подземным миром: 24 августа, 5 сентября и 8 октября.
Когда день свадьбы был назначен, невеста накануне снимала свое девичье платье и вместе с игрушками приносила его в жертву
Ларам. Ей повязывали голову красным платком и надевали на нее особую тунику, предназначавшуюся и для дня свадьбы. Называлась эта туника прямой (recta) и ткали ее особым образом: на ткацком станке старинного образца - вертикальном, работать у которого надо было стоя и работу начинать снизу (Fest. 364; Isid. XIX. 22. 18) 5. Туника была длинной; ее перехватывал шерстяной (из овечьей шерсти) белый пояс, который завязывался сложным «геракловым узлом» (несколько напоминающим наш «морской узел» см. илл справа) 6; узел вообще, а такой трудно развязываемый в особенности был защитой от колдовства и злого глаза.
Волосы невесте убирали с помощью особого кривого инструмента (он назывался hasta caelibaris - мини-копье, символ владения)7: их разделяли на шесть прядей и укладывали вокруг головы. На голову надевали венок из цветов, собранных самой невестой (это были вербена и майоран), и накидывали покрывало, несколько спуская его на лицо. Покрывало это по своему огненному, желто-красному цвету называлось flammeum. На тунику надевалась палла такого же яркого цвета, как и покрывало; желтой была и обувь.
В этом свадебном наряде невеста, окруженная своей семьей, выходит к жениху, его друзьям и родным. Брачная церемония начинается с ауспиций=гаданий. Надо было узнать, благосклонно ли отнесутся боги к союзу, который сейчас заключается. Первоначально следили действительно за полетом птиц, но уже в I в. до н. э. во всяком случае, а может быть, и раньше, гадали по внутренностям животного, чаще всего свиньи. О том, что знамения благополучны, жениху и невесте громко сообщали в присутствии собравшихся, иногда многочисленных гостей.
Жених и невеста тут же объявляли о своем согласии вступить в брак, и невеста произносила знаменитую формулу: «Где ты Гай, там и я - Гайя»10; присутствующие громко восклицали: «Будьте счастливы!»; pronuba (слово непереводимое - почтенная женщина, состоящая в первом браке), соединяла правые руки жениха и невесты: dextrarum iunctio (этот символ дружеского и сердечного единения часто бывает представлен на саркофагах); и затем начинался пир, затягивавшийся обычно до позднего вечера, дотемна. За столом обязательно подавались особые пирожные - mustacea, которые гости уносили с собой. Катон оставил рецепт их; судя по щедрости, с которой он отпускал на них продукты, это были пирожные действительно для торжественных случаев: модий самой лучшей муки замешивался на молодом вине (mustum); в тесто клали два фунта свиного жира и фунт творогу, кусочки коры с лавровых веточек и пекли на лавровых листьях (de agr. 121) (ср. у славян выпекание свадебного каравая на листьях растений с опр. символической нагрузкой, например, липовых).
После пира начиналась вторая часть брачного церемониала: deductio - проводы невесты в дом жениха. Память об отдаленном прошлом, когда невесту похищали, сохранилась в обычае «делать вид, будто девушку похищают из объятий матери, а если матери нет, то ближайшей родственницы» (Fest. 364).
Процессия, в которой принимали участие все приглашенные, двигалась при свете факелов под звуки флейт; невесту вели за руки двое мальчиков, обязательно таких, у которых отец и мать были в живых; третий нес перед ней факел, не из соснового дерева, как у всех, а из боярышника (Spina alba): считалось, что злые силы не смеют подступиться к этому дереву; зажигали этот факел от огня на очаге невестиного дома. За невестой несли прялку и веретено, как символы ее деятельности в доме мужа; улицы, по которым шла свадебная процессия, оглашались пением насмешливых и непристойных песен, которые назывались фесценнинами (у индоевропейцев сплошь и рядом, ср. свадебная песня Московкой губ. «Полетела пизда как галочка / Как и села пизда к ребятам на двор…»). Название это происходит от fascinum - фаллос, которому приписывалась большая магическая сила, отвращающая колдовство и злые силы (Porph. ad Hor. epod. 8. 18). Припевом к ним служило восклицание «talasse!», смысл которого не был вполне ясен и современникам (ср. наши загадошные «дид-ладо» и пр.). Обычно его производят от имени рано забытого италийского божества Таласса, или Талассиона; Мерклин полагал, что это прозвище бога Конса, на празднике которого были похищены сабинянки (Ind. Schol. Dorpat., 1860. С. 13).
В толпу, сбежавшуюся поглазеть, пригоршнями швыряли орехи в знак того, как объясняли древние, что жених вступает теперь в жизнь взрослого и кончает с детскими забавами (Serv. ad Verg. ecl. 8. 29; Cat. 61. 125). Вернее, конечно, другое: орехи символизировали плодородие, и разбрасывание их было символическим обрядом, который должен обеспечить новой семье обильное потомство. В некоторых местах Франции молодых осыпали орехами, иногда даже в церкви. Осыпание зерном или хмелем при старых деревенских свадьбах у нас имело такое же значение.
Подойдя к дому своего будущего мужа, невеста останавливалась, мазала двери жиром и оливковым маслом и обвивала дверные столбы шерстяными повязками; жир и масло означали обилие и благоденствие, повязки имели обычное значение посвящения и освящения. Молодую переносили на руках через порог, чтобы она не споткнулась (это было бы дурным знамением); муж «принимал ее водой и огнем»: обрызгивал водой из домашнего колодца и подавал ей факел, зажженный на очаге его дома. Этим обрядом молодая жена приобщалась к новой семье и ее святыням. Она обращалась с молитвой к богам, покровителям ее новой брачной жизни: pronuba усаживала ее на брачную постель, и брачный кортеж удалялся.
Наутро молодая жена приносила на очаге своего нового дома жертву Ларам и принимала визиты родственников, которых она, молодая хозяйка, встречала угощением; эта пирушка называлась «repotia».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 http://ru.wikipedia.org/wiki/Поминальные_дни#.D0.A1.D0.B5.D0.BC.D0.B8.D0.BA
5Был и другой, более усовершенствованный станок, тоже вертикальный, но за которым сидели и начинали ткать сверху.
6 «Удивительно, как быстро заживают раны, завязанные Геракловым узлом; очень полезно завязывать таким узлом пояс и в повседневном обиходе» (Pl. XXVIII. 64).
7 Значение этого обряда было непонятно уже древним. Вот объяснение Феста (55): «…волосы невесты убирали caelibari hasta, которое торчало в теле павшего, убитого гладиатора (!! ??): как копье составило единое с телом, так и жена да будет едина с мужем (объяснение совершенно неприемлемое, так как все суеверия, связанные с убитыми гладиаторами, возникли значительно позже. - М. С.); или потому, что замужние женщины находятся под покровительством Юноны Куриты, а она названа так, ибо держит копье, которое на сабинском наречии называется «curis»; или потому, что это служило добрым предзнаменованием, сулившим рождение сильных мужей».
Я бы добавила символику смерти-перехода, тем более если копьем до того убили гладиатора.
10 Моммсен объяснял эту формулу таким образом: невеста торжественно заявляет о своем вхождении в род мужа, принимая его родовое имя. «Гай» - это здесь не имя собственное, а родовое, каким и было в старину (Röm. Forsch. I. 11 сл.). Плутарх толковал ее по-другому: «…где ты господин и хозяин, там и я госпожа и хозяйка» (Quest. Rom. 30).
Продолжу выписки на важные для меня темы из книги
Сергеенко М. Е. Жизнь древнего Рима.
СПб.: Издательско-торговый дом «Летний Сад»; Журнал «Нева», 2000. - с. 183-190.
ГЛАВА 9. ЖЕНЩИНЫ. +Свадьба
Умение прясть и ткать считалось в числе женских добродетелей даже в аристократических кругах начала империи, особенно если семья подчеркнуто благоговела перед обычаями предков, как это делал сам Август, не носивший иной одежды, кроме той, которая была изготовлена руками его сестры, жены, дочери и внучек (Suet. Aug. 73).
Римская религия высоко ставит женщину: благоденствие государства находится в руках девственниц-весталок, охраняющих вечный огонь на алтаре Весты. Никому в Риме не оказывают столько почета, сколько им: консул со своими ликторами сходит перед ними с дороги; если преступник, которого везут на казнь, встретил весталку, его освобождают.
Культ Ларов, богов-покровителей дома и семьи, находится на попечении женщин; в доме отца девушка следит за тем, чтобы не потух огонь на очаге, и собирает цветы, которыми ее мать в календы, иды и ноны и во все праздничные дни украшает очаг; первая жертва, которую новобрачная приносит в доме мужа, эта жертва Ларам ее новой семьи.
Есть, правда, культы, в которых женщина не принимает участия, например культ Геракла, но у них зато есть свои женские праздники, куда не допускают мужчин. Они не смеют появляться на таинственном празднике в честь Доброй Богини (Bona Dea), который ежегодно справлялся в доме консула. Женщины были и жрицами Цереры.
Только женщинам, состоявшим в одном браке (univirae), разрешалось свершение некоторых обрядов, например принесение жертв в часовне богини Целомудрия (Pudicitia);
только они могли входить в храм Богини женской судьбы (Fortuna muliebris) и прикасаться к ее статуе;
в праздновании Матралий, справляемых в честь древней богини Матери Матуты (богини рассвета и рождения), принимали участие только univirae. Второй брак - это нарушение целомудрия и верности, оба понятия сливаются в одно.
Брачная церемония
Замуж выдают рано, чаще всего между 15 и 18 годами. Существует предварительное обручение - за несколько лет.
Верой в счастливые и несчастные дни определялся выбор дня свадьбы:ее нельзя было совершать в календы, ноны, иды и следующие за ними дни, потому что как раз на эти числа падали жестокие поражения, которые пришлось несколько раз потерпеть римскому войску (Ov. fast. I. 57-61).
Неблагоприятны были
весь март, посвященный Марсу, богу войны («воевать не пристало супругам», - Ov. fast. III. 393-396),
май, на который приходился праздник Лемурий (лемуры - неуспокоенные души усопших, скитающиеся по ночам), у славян неестественно умерших - «заложных» покойников тоже поминают единожды в году на Семик, седьмой четверг после пасхи, это как раз конец мая-начало июня. 1
и первая половина июня, занятая работами по наведению порядка и чистоты в храме Весты. По природному подобию, раннее лето - время Богини-девы.
Дни поминовения умерших, как дни печали и траура, естественно, не подходили для свадьбы,
равно как и те дни, когда бывал открыт mundus - отверстие, сообщавшееся, по представлению древних, с подземным миром: 24 августа, 5 сентября и 8 октября.
Когда день свадьбы был назначен, невеста накануне снимала свое девичье платье и вместе с игрушками приносила его в жертву
Ларам. Ей повязывали голову красным платком и надевали на нее особую тунику, предназначавшуюся и для дня свадьбы. Называлась эта туника прямой (recta) и ткали ее особым образом: на ткацком станке старинного образца - вертикальном, работать у которого надо было стоя и работу начинать снизу (Fest. 364; Isid. XIX. 22. 18) 5. Туника была длинной; ее перехватывал шерстяной (из овечьей шерсти) белый пояс, который завязывался сложным «геракловым узлом» (несколько напоминающим наш «морской узел» см. илл справа) 6; узел вообще, а такой трудно развязываемый в особенности был защитой от колдовства и злого глаза.
Волосы невесте убирали с помощью особого кривого инструмента (он назывался hasta caelibaris - мини-копье, символ владения)7: их разделяли на шесть прядей и укладывали вокруг головы. На голову надевали венок из цветов, собранных самой невестой (это были вербена и майоран), и накидывали покрывало, несколько спуская его на лицо. Покрывало это по своему огненному, желто-красному цвету называлось flammeum. На тунику надевалась палла такого же яркого цвета, как и покрывало; желтой была и обувь.
В этом свадебном наряде невеста, окруженная своей семьей, выходит к жениху, его друзьям и родным. Брачная церемония начинается с ауспиций=гаданий. Надо было узнать, благосклонно ли отнесутся боги к союзу, который сейчас заключается. Первоначально следили действительно за полетом птиц, но уже в I в. до н. э. во всяком случае, а может быть, и раньше, гадали по внутренностям животного, чаще всего свиньи. О том, что знамения благополучны, жениху и невесте громко сообщали в присутствии собравшихся, иногда многочисленных гостей.
Жених и невеста тут же объявляли о своем согласии вступить в брак, и невеста произносила знаменитую формулу: «Где ты Гай, там и я - Гайя»10; присутствующие громко восклицали: «Будьте счастливы!»; pronuba (слово непереводимое - почтенная женщина, состоящая в первом браке), соединяла правые руки жениха и невесты: dextrarum iunctio (этот символ дружеского и сердечного единения часто бывает представлен на саркофагах); и затем начинался пир, затягивавшийся обычно до позднего вечера, дотемна. За столом обязательно подавались особые пирожные - mustacea, которые гости уносили с собой. Катон оставил рецепт их; судя по щедрости, с которой он отпускал на них продукты, это были пирожные действительно для торжественных случаев: модий самой лучшей муки замешивался на молодом вине (mustum); в тесто клали два фунта свиного жира и фунт творогу, кусочки коры с лавровых веточек и пекли на лавровых листьях (de agr. 121) (ср. у славян выпекание свадебного каравая на листьях растений с опр. символической нагрузкой, например, липовых).
После пира начиналась вторая часть брачного церемониала: deductio - проводы невесты в дом жениха. Память об отдаленном прошлом, когда невесту похищали, сохранилась в обычае «делать вид, будто девушку похищают из объятий матери, а если матери нет, то ближайшей родственницы» (Fest. 364).
Процессия, в которой принимали участие все приглашенные, двигалась при свете факелов под звуки флейт; невесту вели за руки двое мальчиков, обязательно таких, у которых отец и мать были в живых; третий нес перед ней факел, не из соснового дерева, как у всех, а из боярышника (Spina alba): считалось, что злые силы не смеют подступиться к этому дереву; зажигали этот факел от огня на очаге невестиного дома. За невестой несли прялку и веретено, как символы ее деятельности в доме мужа; улицы, по которым шла свадебная процессия, оглашались пением насмешливых и непристойных песен, которые назывались фесценнинами (у индоевропейцев сплошь и рядом, ср. свадебная песня Московкой губ. «Полетела пизда как галочка / Как и села пизда к ребятам на двор…»). Название это происходит от fascinum - фаллос, которому приписывалась большая магическая сила, отвращающая колдовство и злые силы (Porph. ad Hor. epod. 8. 18). Припевом к ним служило восклицание «talasse!», смысл которого не был вполне ясен и современникам (ср. наши загадошные «дид-ладо» и пр.). Обычно его производят от имени рано забытого италийского божества Таласса, или Талассиона; Мерклин полагал, что это прозвище бога Конса, на празднике которого были похищены сабинянки (Ind. Schol. Dorpat., 1860. С. 13).
В толпу, сбежавшуюся поглазеть, пригоршнями швыряли орехи в знак того, как объясняли древние, что жених вступает теперь в жизнь взрослого и кончает с детскими забавами (Serv. ad Verg. ecl. 8. 29; Cat. 61. 125). Вернее, конечно, другое: орехи символизировали плодородие, и разбрасывание их было символическим обрядом, который должен обеспечить новой семье обильное потомство. В некоторых местах Франции молодых осыпали орехами, иногда даже в церкви. Осыпание зерном или хмелем при старых деревенских свадьбах у нас имело такое же значение.
Подойдя к дому своего будущего мужа, невеста останавливалась, мазала двери жиром и оливковым маслом и обвивала дверные столбы шерстяными повязками; жир и масло означали обилие и благоденствие, повязки имели обычное значение посвящения и освящения. Молодую переносили на руках через порог, чтобы она не споткнулась (это было бы дурным знамением); муж «принимал ее водой и огнем»: обрызгивал водой из домашнего колодца и подавал ей факел, зажженный на очаге его дома. Этим обрядом молодая жена приобщалась к новой семье и ее святыням. Она обращалась с молитвой к богам, покровителям ее новой брачной жизни: pronuba усаживала ее на брачную постель, и брачный кортеж удалялся.
Наутро молодая жена приносила на очаге своего нового дома жертву Ларам и принимала визиты родственников, которых она, молодая хозяйка, встречала угощением; эта пирушка называлась «repotia».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 http://ru.wikipedia.org/wiki/Поминальные_дни#.D0.A1.D0.B5.D0.BC.D0.B8.D0.BA
5Был и другой, более усовершенствованный станок, тоже вертикальный, но за которым сидели и начинали ткать сверху.
6 «Удивительно, как быстро заживают раны, завязанные Геракловым узлом; очень полезно завязывать таким узлом пояс и в повседневном обиходе» (Pl. XXVIII. 64).
7 Значение этого обряда было непонятно уже древним. Вот объяснение Феста (55): «…волосы невесты убирали caelibari hasta, которое торчало в теле павшего, убитого гладиатора (!! ??): как копье составило единое с телом, так и жена да будет едина с мужем (объяснение совершенно неприемлемое, так как все суеверия, связанные с убитыми гладиаторами, возникли значительно позже. - М. С.); или потому, что замужние женщины находятся под покровительством Юноны Куриты, а она названа так, ибо держит копье, которое на сабинском наречии называется «curis»; или потому, что это служило добрым предзнаменованием, сулившим рождение сильных мужей».
Я бы добавила символику смерти-перехода, тем более если копьем до того убили гладиатора.
10 Моммсен объяснял эту формулу таким образом: невеста торжественно заявляет о своем вхождении в род мужа, принимая его родовое имя. «Гай» - это здесь не имя собственное, а родовое, каким и было в старину (Röm. Forsch. I. 11 сл.). Плутарх толковал ее по-другому: «…где ты господин и хозяин, там и я госпожа и хозяйка» (Quest. Rom. 30).