Вспомним, как это было
Оригинал взят у gleb1368 в Вспомним, как это было
Оригинал взят у nstarikov в Вспомним, как это было
Политика есть всегда - в любую эпоху в любой стране. 74 года назад в Москве тоже были политические новости. 2 - 13 марта 1938 года там проходил открытый процесс по делу «Антисоветского право-троцкистского блока». 12 марта 1938 года с последним словом выступила часть обвиняемых.
Это их покаяние. Перед страной и перед историей. Возможно - перед совестью, если она конечно у них была. Когда вы будете читать текст, помните:
- что подсудимые признали себя виновными в серьезнейших преступлениях;
- что процесс был открытым и на нем были даже западные журналисты;
- что никто из подсудимых не был избитым или в кровоподтеках;
- даже в последнем слове, подсудимые что-то признают, а что-то категорически отрицают;
- и эти слова, это их отрицание… были напечатаны книгой со 100 тыс. тиражом.
Если бы суд был спектаклем, а все подсудимые невинными жертвами - всего этого быть не могло…
Источник: «Судебный отчет по делу Антисоветского право-троцкистского блока», Юридическое издательство НКЮ СССР, 1939
«Право-троцкистский блок» - это не политическая группировка, это банда разведчиков, агентов иностранных разведок. Это доказано полностью и неопровержимо».
(из речи государственного обвинителя А.Я. Вышинского)
Внимание! Изучая текст, я заметил, что в большинстве источников приводится искаженный текст, отличающийся от книги, которую я держу в руках. О причинах этого можно поговорить в другой раз. Я привожу тот текст, который вижу своими глазами, читая вышеуказанную книгу.
Последнее слово подсудимого Бухарина
12 марта 1938 года
Гражданин Председательствующий и граждане судьи! Я совершенно согласен с гражданином Прокурором насчет значения процесса, на котором вскрыты наши злодейские преступления, совершенные «право-троцкистским блоком», одним из лидеров которого я был и за всю деятельность которого я несу ответственность.
Мы, подсудимые, сидим по другую сторону барьера, и этот барьер отделяет нас от вас, граждане судьи. Мы очутились в проклятых рядах контрреволюции, стали изменниками социалистической родины. В самом начале процесса на вопрос гражданина Председательствующего: признаю ли я себя виновным, я ответил признанием.
Еще раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в принадлежности к подпольной антисоветской организации. Я признаю себя, далее, виновным в подготовке заговора «дворцового переворота». Это суть вещи, сугубо практические. Я говорил и повторяю сейчас, что я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела. Из этого вытекает, как это всякому понятно, что многих конкретных вещей я мог и не знать, что их я действительно и не знал, но это ответственности моей не снимает.
Я признаю себя ответственным и политически, и юридически за пораженческую ориентацию, ибо она господствовала в «право-троцкистском блоке», хотя я утверждаю:
а) лично я на этой позиции не стоял,
б) фраза об открытии фронта принадлежала не мне, а это был отзвук моего разговора с Томским,
в) если Рыков впервые услыхал эту фразу от меня, то это, повторяю, был отзвук разговора с Томским.
Но я считаю себя ответственным за величайшее и чудовищное преступление перед социалистической родиной и всем международным пролетариатом. Я считаю себя, далее, и политически, и юридически ответственным за вредительство, хотя я лично не помню, чтобы я давал директивы о вредительстве. Об этом я не говорил. Я положительно разговаривал один раз на эту тему с Гринько. Я еще в своих показаниях говорил, что я в свое время Радеку заявил, что считаю этот способ борьбы малоцелесообразным. Однако гражданин государственный обвинитель представляет меня в роли руководителя вредительства.
Гражданин Прокурор утверждает, что я наравне с Рыковым был одним из крупнейших организаторов шпионажа. Какие доказательства? Показания Шаранговича, о существовании которого я и не слыхал до обвинительного заключения. Мне предъявляется контекст Шаранговича, по которому выходит, что я чуть ли не вырабатывал вредительский план.
Шарангович. Бросьте врать, хоть один раз в жизни. Врете вы и сейчас на суде.
Председательствующий. Подсудимый Шарангович, не мешайте.
Шарангович. Я не мог выдержать.
Бухарин. Ходжаев утверждает, что я ему советовал связаться с английским резидентом, а Икрамов говорит, будто я ему заявил, что Туркестан является лакомым кусочком для Англии. В действительности дело было совсем не так. Ходжаеву я говорил о том, что нужно использовать противоречия между империалистическими державами, и в глухой форме поддерживал мысль о независимости Туркестана.
Я, однако, признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривался насчет территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке. Это факт, и это я признаю.
Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова. Киров, по показанию Ягоды, был убит по решению «право-троцкистского блока». Я об этом не знал.
Я хочу коротко объяснить факты своей преступной деятельности и свое раскаяние в своих злодеяниях.
Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что не голая логика борьбы погнала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время этого процесса. Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей. Исторические примеры таких перерождений известны. Стоит назвать имена Бриана, Муссолини и так далее. И у нас было перерождение, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам, по своеобразию к кулацкому преторианскому фашизму.
Я около 3 месяцев запирался. Потом я стал давать показания. Почему? Причина этому заключалась в том, что в тюрьме я переоценил все свое прошлое. Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютно черная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И, наоборот, все то положительное, что в Советском Союзе сверкает, все это приобретает другие размеры в сознании человека. Это меня в конце концов разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной.
Я обязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР, вредительство - шли в первую очередь из этого источника.
Я aприори могу предполагать, что и Троцкий, и другие мои союзники по преступлениям, и II Интернационал, тем более потому, что я об этом говорил с Николаевским, будут пытаться защищать нас, в частности, и в особенности меня. Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом. чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. С этим сознанием я жду приговора. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении.
Фрагмент последнего слова подсудимого Рыкова
11 марта 1938 года
«В своем последнем слове я подтверждаю то признание в своих чудовищных преступлениях, которое я сделал на судебном следствии. Я изменил родине. Эта измена выразилась в сношениях с заклятыми врагами советов, в ставке на поражение. В своей борьбе «право-троцкистский блок» использовал весь арсенал всех средств борьбы, которые когда-либо применялись заговорщическими организациями.
Я был не второстепенное лицо во всей этой контрреволюционной организации. Мы подготовляли государственный переворот, организовывали кулацкие восстания и террористические ячейки, применяли террор как метод борьбы. Я организовывал с Нестеровым на Урале специальную террористическую организацию. Я в 1935 году давал задания по террору Котову, возглавлявшему террористическую организацию в Москве, и так далее и тому подобное.
Но государственным обвинителем выдвинуто против меня обвинение в преступлении, в котором я непосредственного участия не принимал и которое признать не могу. Это обвинение в вынесении решения или в даче директивы об убийстве Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького, Пешкова. Совершенно несомненно, что наша ставка на террор, защита террора не могла не оказать влияния на совершение этих убийств. Если бы террор, как метод, не признавался, если бы мы его не защищали, то не произошло бы убийства этих людей. В этой части я ответственность должен нести.
Тут подробно были изложены те улики, которые по этому поводу выдвигаются против меня, они покоятся на заявлении Ягоды, который ссылается на Енукидзе. Ничего более, уличающего меня, не было приведено на судебном следствии. Судебное следствие не располагает иными материалами. Некоторые из людей, из членов организации, которые имели прямое отношение к этим убийствам, встречались со мной; я себе задаю вопрос, если они знали, что я давал указания или участвовал в качестве руководителя убийства, почему никто из них ни разу, ни одним словом не обмолвился со мной по этому вопросу? Этого не было.
Убийство Кирова было предметом обсуждения двух судебных разбирательств. Перед судом прошли и непосредственные участники, и организаторы, и руководители этого убийства. Я не помню, чтобы тогда было названо мое имя.
Государственный обвинитель во второй части своего обвинения меня по этому поводу пришел к выводу, что мое участие в этих убийствах доказано показаниями Ягоды. Я должен сказать, что я не могу отрицать того, что государственный обвинитель, исходя из всей суммы моей контрреволюционной деятельности, имеет основание подозревать меня в этих убийствах. Но одних логических построений недостаточно, мне кажется, для того, чтобы обвинить человека, правда уличенного, уличенного в необычайно тяжелых преступлениях, чтобы его обвинить еще в этих убийствах».
И в заключение - небольшой фрагмент из речи государственного обвинителя А.Я. Вышинского. Он очень яркий и характерный.
«Обвинитель: Следовательно, Червяков и люди, связанные с вами, имели систематическую связь с поляками?
Рыков. Да.
Вопрос. Какая это связь?
Рыков. Там была и шпионская связь.
Вопрос. Шпионская связь в части вашей организации имелась с поляками по вашей директиве?
Рыков. Конечно.
Вопрос. В том числе и Бухарина?
Рыков. Конечно.
Вопрос. Вы и Бухарин были связаны?
Рыков. Безусловно.
Вопрос. Значит, вы были шпионами?
Рыков. (Молчит).
Вопрос. И организаторами шпионажа?
Рыков. Я ничем не лучше шпиона.
Вопрос. Вы были организаторами шпионажа, были шпионами.
Рыков. Можно сказать - да».
P.S. Если вам будет интересно, уважаемые читатели, я продолжу публикацию материалов сталинских процессов.
На мой взгляд, интересны: «Последнее слово подсудимого Ягоды» и «Последнее слово подсудимого Раковского», а также материалы обвинения, где подробно и обстоятельно доказывается формула обвинения.
Также в моем распоряжении «Судебный отчет по делу Антисоветского троцкистского центра» (23-30 января 1930 года). Среди обвиняемых: Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков…
Запись опубликована Nstarikov. You can comment here or there.
Оригинал взят у nstarikov в Вспомним, как это было
Политика есть всегда - в любую эпоху в любой стране. 74 года назад в Москве тоже были политические новости. 2 - 13 марта 1938 года там проходил открытый процесс по делу «Антисоветского право-троцкистского блока». 12 марта 1938 года с последним словом выступила часть обвиняемых.
Это их покаяние. Перед страной и перед историей. Возможно - перед совестью, если она конечно у них была. Когда вы будете читать текст, помните:
- что подсудимые признали себя виновными в серьезнейших преступлениях;
- что процесс был открытым и на нем были даже западные журналисты;
- что никто из подсудимых не был избитым или в кровоподтеках;
- даже в последнем слове, подсудимые что-то признают, а что-то категорически отрицают;
- и эти слова, это их отрицание… были напечатаны книгой со 100 тыс. тиражом.
Если бы суд был спектаклем, а все подсудимые невинными жертвами - всего этого быть не могло…
Источник: «Судебный отчет по делу Антисоветского право-троцкистского блока», Юридическое издательство НКЮ СССР, 1939
«Право-троцкистский блок» - это не политическая группировка, это банда разведчиков, агентов иностранных разведок. Это доказано полностью и неопровержимо».
(из речи государственного обвинителя А.Я. Вышинского)
Внимание! Изучая текст, я заметил, что в большинстве источников приводится искаженный текст, отличающийся от книги, которую я держу в руках. О причинах этого можно поговорить в другой раз. Я привожу тот текст, который вижу своими глазами, читая вышеуказанную книгу.
Последнее слово подсудимого Бухарина
12 марта 1938 года
Гражданин Председательствующий и граждане судьи! Я совершенно согласен с гражданином Прокурором насчет значения процесса, на котором вскрыты наши злодейские преступления, совершенные «право-троцкистским блоком», одним из лидеров которого я был и за всю деятельность которого я несу ответственность.
Мы, подсудимые, сидим по другую сторону барьера, и этот барьер отделяет нас от вас, граждане судьи. Мы очутились в проклятых рядах контрреволюции, стали изменниками социалистической родины. В самом начале процесса на вопрос гражданина Председательствующего: признаю ли я себя виновным, я ответил признанием.
Еще раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в принадлежности к подпольной антисоветской организации. Я признаю себя, далее, виновным в подготовке заговора «дворцового переворота». Это суть вещи, сугубо практические. Я говорил и повторяю сейчас, что я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела. Из этого вытекает, как это всякому понятно, что многих конкретных вещей я мог и не знать, что их я действительно и не знал, но это ответственности моей не снимает.
Я признаю себя ответственным и политически, и юридически за пораженческую ориентацию, ибо она господствовала в «право-троцкистском блоке», хотя я утверждаю:
а) лично я на этой позиции не стоял,
б) фраза об открытии фронта принадлежала не мне, а это был отзвук моего разговора с Томским,
в) если Рыков впервые услыхал эту фразу от меня, то это, повторяю, был отзвук разговора с Томским.
Но я считаю себя ответственным за величайшее и чудовищное преступление перед социалистической родиной и всем международным пролетариатом. Я считаю себя, далее, и политически, и юридически ответственным за вредительство, хотя я лично не помню, чтобы я давал директивы о вредительстве. Об этом я не говорил. Я положительно разговаривал один раз на эту тему с Гринько. Я еще в своих показаниях говорил, что я в свое время Радеку заявил, что считаю этот способ борьбы малоцелесообразным. Однако гражданин государственный обвинитель представляет меня в роли руководителя вредительства.
Гражданин Прокурор утверждает, что я наравне с Рыковым был одним из крупнейших организаторов шпионажа. Какие доказательства? Показания Шаранговича, о существовании которого я и не слыхал до обвинительного заключения. Мне предъявляется контекст Шаранговича, по которому выходит, что я чуть ли не вырабатывал вредительский план.
Шарангович. Бросьте врать, хоть один раз в жизни. Врете вы и сейчас на суде.
Председательствующий. Подсудимый Шарангович, не мешайте.
Шарангович. Я не мог выдержать.
Бухарин. Ходжаев утверждает, что я ему советовал связаться с английским резидентом, а Икрамов говорит, будто я ему заявил, что Туркестан является лакомым кусочком для Англии. В действительности дело было совсем не так. Ходжаеву я говорил о том, что нужно использовать противоречия между империалистическими державами, и в глухой форме поддерживал мысль о независимости Туркестана.
Я, однако, признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривался насчет территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке. Это факт, и это я признаю.
Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова. Киров, по показанию Ягоды, был убит по решению «право-троцкистского блока». Я об этом не знал.
Я хочу коротко объяснить факты своей преступной деятельности и свое раскаяние в своих злодеяниях.
Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что не голая логика борьбы погнала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время этого процесса. Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей. Исторические примеры таких перерождений известны. Стоит назвать имена Бриана, Муссолини и так далее. И у нас было перерождение, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам, по своеобразию к кулацкому преторианскому фашизму.
Я около 3 месяцев запирался. Потом я стал давать показания. Почему? Причина этому заключалась в том, что в тюрьме я переоценил все свое прошлое. Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютно черная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И, наоборот, все то положительное, что в Советском Союзе сверкает, все это приобретает другие размеры в сознании человека. Это меня в конце концов разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной.
Я обязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР, вредительство - шли в первую очередь из этого источника.
Я aприори могу предполагать, что и Троцкий, и другие мои союзники по преступлениям, и II Интернационал, тем более потому, что я об этом говорил с Николаевским, будут пытаться защищать нас, в частности, и в особенности меня. Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом. чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. С этим сознанием я жду приговора. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении.
Фрагмент последнего слова подсудимого Рыкова
11 марта 1938 года
«В своем последнем слове я подтверждаю то признание в своих чудовищных преступлениях, которое я сделал на судебном следствии. Я изменил родине. Эта измена выразилась в сношениях с заклятыми врагами советов, в ставке на поражение. В своей борьбе «право-троцкистский блок» использовал весь арсенал всех средств борьбы, которые когда-либо применялись заговорщическими организациями.
Я был не второстепенное лицо во всей этой контрреволюционной организации. Мы подготовляли государственный переворот, организовывали кулацкие восстания и террористические ячейки, применяли террор как метод борьбы. Я организовывал с Нестеровым на Урале специальную террористическую организацию. Я в 1935 году давал задания по террору Котову, возглавлявшему террористическую организацию в Москве, и так далее и тому подобное.
Но государственным обвинителем выдвинуто против меня обвинение в преступлении, в котором я непосредственного участия не принимал и которое признать не могу. Это обвинение в вынесении решения или в даче директивы об убийстве Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького, Пешкова. Совершенно несомненно, что наша ставка на террор, защита террора не могла не оказать влияния на совершение этих убийств. Если бы террор, как метод, не признавался, если бы мы его не защищали, то не произошло бы убийства этих людей. В этой части я ответственность должен нести.
Тут подробно были изложены те улики, которые по этому поводу выдвигаются против меня, они покоятся на заявлении Ягоды, который ссылается на Енукидзе. Ничего более, уличающего меня, не было приведено на судебном следствии. Судебное следствие не располагает иными материалами. Некоторые из людей, из членов организации, которые имели прямое отношение к этим убийствам, встречались со мной; я себе задаю вопрос, если они знали, что я давал указания или участвовал в качестве руководителя убийства, почему никто из них ни разу, ни одним словом не обмолвился со мной по этому вопросу? Этого не было.
Убийство Кирова было предметом обсуждения двух судебных разбирательств. Перед судом прошли и непосредственные участники, и организаторы, и руководители этого убийства. Я не помню, чтобы тогда было названо мое имя.
Государственный обвинитель во второй части своего обвинения меня по этому поводу пришел к выводу, что мое участие в этих убийствах доказано показаниями Ягоды. Я должен сказать, что я не могу отрицать того, что государственный обвинитель, исходя из всей суммы моей контрреволюционной деятельности, имеет основание подозревать меня в этих убийствах. Но одних логических построений недостаточно, мне кажется, для того, чтобы обвинить человека, правда уличенного, уличенного в необычайно тяжелых преступлениях, чтобы его обвинить еще в этих убийствах».
И в заключение - небольшой фрагмент из речи государственного обвинителя А.Я. Вышинского. Он очень яркий и характерный.
«Обвинитель: Следовательно, Червяков и люди, связанные с вами, имели систематическую связь с поляками?
Рыков. Да.
Вопрос. Какая это связь?
Рыков. Там была и шпионская связь.
Вопрос. Шпионская связь в части вашей организации имелась с поляками по вашей директиве?
Рыков. Конечно.
Вопрос. В том числе и Бухарина?
Рыков. Конечно.
Вопрос. Вы и Бухарин были связаны?
Рыков. Безусловно.
Вопрос. Значит, вы были шпионами?
Рыков. (Молчит).
Вопрос. И организаторами шпионажа?
Рыков. Я ничем не лучше шпиона.
Вопрос. Вы были организаторами шпионажа, были шпионами.
Рыков. Можно сказать - да».
P.S. Если вам будет интересно, уважаемые читатели, я продолжу публикацию материалов сталинских процессов.
На мой взгляд, интересны: «Последнее слово подсудимого Ягоды» и «Последнее слово подсудимого Раковского», а также материалы обвинения, где подробно и обстоятельно доказывается формула обвинения.
Также в моем распоряжении «Судебный отчет по делу Антисоветского троцкистского центра» (23-30 января 1930 года). Среди обвиняемых: Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков…
Запись опубликована Nstarikov. You can comment here or there.