На какие типы делятся люди ? По каким признакам ?
На какие типы вы делите людей ? Что для Вас главное, если покопаться в себе ?
Полное интервью отсюда /www.bg.ru/opinion/9633/
Лев Рубинштей и Борис Акунин (Григорий Чхартишвили) :
Ну что, дорогой друг. Продолжим, что ли? О чем ты хотел бы поговорить в этот раз? А пока ты будешь думать, я задам тебе (и себе заодно) такой вопрос: по каким признакам ты делишь людей? Я имею в виду самые, так сказать, фундаментальные признаки, а не, скажем, профессиональные, географические и так далее.
Вот когда я учился в классе примерно седьмом, пионервожатый Семен Чужой (почему-то я запомнил его имя-отчество) объяснял нам, что все люди на земле делятся на коммунистов и фашистов. То есть получалось, что все, кто не сочувствует коммунистическим идеям и не является «другом Советского Союза», являются фашистами.
А теперь что?
Григорий Чхартишвили: Если говорить обо мне, то я делю людей на категории по разным критериям.
Ну, во-первых, я делю людей на «близких» и «всех остальных», то есть менее или более «далеких». Именно поэтому, например, из меня не мог бы получиться хороший христианин. Я не понимаю, как это можно любить людей по Христу - то есть всех одинаково. Относиться доброжелательно - понятно. Но прям-таки любить? Как-то это принижает само понятие любви, сорри за ересь.
Во-вторых, я предпочитаю общаться с людьми, у которых могу научиться чему-то полезному, а с прочими мне скучно.
Еще я делю людей на остроумных и неостроумных (первым могу простить даже некрасивые поступки - до определенной степени, конечно).
На талантливых и неталантливых - хотя тут корректнее говорить «на людей, чей талант раскрылся» и «людей, чей талант спит».
Есть еще один параметр, который я назову тебе не без смущения, ибо он отдает дурдомом. Мне кажется, что люди делятся на настоящих, живых - и прикидывающихся живыми. Что-то такое мне мерещится в блеске глаз, механичности речей, неестественности эмоционального поведения и абсолютной предсказуемости поступков у многих, очень многих окружающих.
У меня даже когда-то нечто вроде внутренней игры было. Смотрю на нового знакомого и пытаюсь определить: живой он или зомби.
В общем, у всякой зверушки свои игрушки.
Кстати о зверушках. У меня, например, есть знакомая, которая каждому новому человеку мысленно подбирает тотемное животное, и это ей помогает выстраивать отношения - с каждым зверем свои правила обращения. Она живет в окружении людей-львов, людей-пауков, людей-сурков и так далее. Саму себя, кстати сказать, считает бобрихой.
Л.Р.: Бобрихой? Неплохо. А я в таком случае, видимо, шимпанзе - очень оживленный и подвижный, но с потаенной тоской во взоре. Но это ладно.
Деление всех встречных, причем автоматическое, на уровне рефлекса на две (именно две) категории и по разным всякий раз критериям - это действительно наша насущная внутренняя потребность.
Критерии эти, кстати, меняются с возрастом по мере нашего собственного усложнения. Я сейчас чуть было не сказал: «…От более наружных и формальных признаков к более внутренним, глубинным».
А уж речь…
Кстати о речи. В юности, я помню, для меня отчетливыми сигналами «чужого» было, например, слово «созвонимся» с ударением на втором слоге. Или слово «поняла» с ударением на первом. В каком-то смысле это царапает меня и теперь, но уже царапает, а не ранит.
Но на уровне интонаций, на уровне словоупотреблений я и теперь рефлекторно разделяю людей. И даже - скажу больше - различные национальные акценты на мой слух действуют по-разному. Я это по понятным причинам не хочу анализировать. По крайней мере публично. Да и не смогу - ничего более или менее рационального не получится.
А на какие речевые или вообще внешние признаки реагируешь ты?
Г.Ч.: Есть слова, которые я не люблю и никогда не употребляю. Причем это необязательно что-то неграмотное. Дергаюсь, например, когда слышу «озвучил» в смысле «сказал». Не люблю, когда слово «достаточно» используют в значении «в существенной степени». «Достаточно» требует за собой пояснения - для чего достаточно. Из интеллигентского жаргона - мне режет ухо, когда говорят «ровно» вместо «именно», тут мерещится какая-то аффектация.
На то, как человек одет, тоже реагирую. Встречаю по одежке, грешен. Потому что одежда и прочий декор - декларация о намерениях, обозначение своего «я» перед внешним миром, а стало быть, многое про человека объясняет.
Вот если ты, например, заплетешь волосы в хвост и повесишь в ухо серьгу, я скажу себе: «Лева-то наш перепозиционировался из эссеистов в художники». Если ты начнешь носить перстень, то я обращу внимание, какой он - серебряный или золотой. В первом случае переведу тебя в музыканты. Во-втором - вообще перепугаюсь.
Л.Р.: Если, Гриша, я заплету косу в наши дни, это будет, пожалуй, да, перепозиционированием. И даже, боюсь, чем-то более печальным, то есть тем, что неполиткорректные люди назвали бы маразмом. Но с начала 1970-х и до середины 1990-х я хотя кос и не заплетал, но сильно хайрастым все же был. И ты, кажется, таким меня еще помнишь.
Кстати о прическе. Когда я узнал из интернета о том, как тебя чуть не назначили экстремистом, я прямо чуть ли не вслух воскликнул: «Какую биографию делают нашему лысому!» Но передумал восклицать: вдруг, думаю, Гриша обидится.
Но мне почему-то захотелось вернуться к упомянутым тобою зверушкам. Это и правда интересно. Мы не зря все время сравниваем разных людей с разными зверушками. Не зря мы говорим «хитрый как лиса», «ведет себя как свинья», «упрямый как осел», «злой как собака» или «кручусь как белка в колесе».
Человек, мне кажется, как биологический вид так и не состоялся как нечто самодостаточное. Именно поэтому он был вынужден выдумать цивилизацию как компенсацию своей природной ублюдочности. И только таким образом он умудрился выжить и даже всех тут себе подчинить. А не подчинить, так перестрелять.
Мой старинный знакомый рассказывал мне, что, когда он вдруг начинал замечать, как на эскалаторе в метро навстречу ему сплошным потоком ехали свинья, обезьяна, собака, корова, бегемот, крыса и акула, он точно понимал, что ему пора хотя бы ненадолго уехать из Москвы и отдохнуть в более или менее уединенном месте. И что если он этого не сделает срочно, случится какая-нибудь беда.
Это правда, такое деление и интересно, и, возможно, продуктивно. Но это деление на многие части. А я-то начал с того, каким образом и в каких категориях мы склонны в разные периоды своей жизни и истории вообще делить людей именно на две части.
Г.Ч. (с достоинством): Я не лысый, а находящийся на более высокой ступени эволюции. Это во-первых.
Во-вторых. Если человека пугает или раздражает, что окружающие похожи на зверушек, значит, этот человек не любит животных. Я-то их люблю, и если кто-то похож на зайчика, а кто-то на фокстерьера или золотую рыбку, это заставляет меня относиться к человеку лучше. Другое дело, что далеко не все виды фауны мне нравятся…
А про деление на две части скажу тебе так. Самое ясное деление - на белое и черное, и начинается полный кошмар, когда эпоха, в которую ты живешь, или сообщество, в котором ты оказываешься, перестают различать все промежуточные оттенки. А вся настоящая жизнь и все самое интересное - там, в оттенках серого.
Мне начинает казаться, что все мы, жители этой страны… Так вот, мне начинает казаться, что все мы, жители этой страны, начинаем с ускорением разделяться на черных и белых, причем в зависимости от позиции эти цвета, разумеется, меняются на противоположные. Когда «серых» вовсе не останется, тогда…
Давай не будем делить людей на две части, а?
Л.Р.: Меня-то не надо призывать к отказу от деления людей на две части.
Поэтому закончу словами одного остроумного человека, сказавшего однажды, что люди делятся на две части: на тех, кто делит людей на две части, и на тех, кто этого не делает.
Полное интервью отсюда /www.bg.ru/opinion/9633/
Лев Рубинштей и Борис Акунин (Григорий Чхартишвили) :
Ну что, дорогой друг. Продолжим, что ли? О чем ты хотел бы поговорить в этот раз? А пока ты будешь думать, я задам тебе (и себе заодно) такой вопрос: по каким признакам ты делишь людей? Я имею в виду самые, так сказать, фундаментальные признаки, а не, скажем, профессиональные, географические и так далее.
Вот когда я учился в классе примерно седьмом, пионервожатый Семен Чужой (почему-то я запомнил его имя-отчество) объяснял нам, что все люди на земле делятся на коммунистов и фашистов. То есть получалось, что все, кто не сочувствует коммунистическим идеям и не является «другом Советского Союза», являются фашистами.
А теперь что?
Григорий Чхартишвили: Если говорить обо мне, то я делю людей на категории по разным критериям.
Ну, во-первых, я делю людей на «близких» и «всех остальных», то есть менее или более «далеких». Именно поэтому, например, из меня не мог бы получиться хороший христианин. Я не понимаю, как это можно любить людей по Христу - то есть всех одинаково. Относиться доброжелательно - понятно. Но прям-таки любить? Как-то это принижает само понятие любви, сорри за ересь.
Во-вторых, я предпочитаю общаться с людьми, у которых могу научиться чему-то полезному, а с прочими мне скучно.
Еще я делю людей на остроумных и неостроумных (первым могу простить даже некрасивые поступки - до определенной степени, конечно).
На талантливых и неталантливых - хотя тут корректнее говорить «на людей, чей талант раскрылся» и «людей, чей талант спит».
Есть еще один параметр, который я назову тебе не без смущения, ибо он отдает дурдомом. Мне кажется, что люди делятся на настоящих, живых - и прикидывающихся живыми. Что-то такое мне мерещится в блеске глаз, механичности речей, неестественности эмоционального поведения и абсолютной предсказуемости поступков у многих, очень многих окружающих.
У меня даже когда-то нечто вроде внутренней игры было. Смотрю на нового знакомого и пытаюсь определить: живой он или зомби.
В общем, у всякой зверушки свои игрушки.
Кстати о зверушках. У меня, например, есть знакомая, которая каждому новому человеку мысленно подбирает тотемное животное, и это ей помогает выстраивать отношения - с каждым зверем свои правила обращения. Она живет в окружении людей-львов, людей-пауков, людей-сурков и так далее. Саму себя, кстати сказать, считает бобрихой.
Л.Р.: Бобрихой? Неплохо. А я в таком случае, видимо, шимпанзе - очень оживленный и подвижный, но с потаенной тоской во взоре. Но это ладно.
Деление всех встречных, причем автоматическое, на уровне рефлекса на две (именно две) категории и по разным всякий раз критериям - это действительно наша насущная внутренняя потребность.
Критерии эти, кстати, меняются с возрастом по мере нашего собственного усложнения. Я сейчас чуть было не сказал: «…От более наружных и формальных признаков к более внутренним, глубинным».
А уж речь…
Кстати о речи. В юности, я помню, для меня отчетливыми сигналами «чужого» было, например, слово «созвонимся» с ударением на втором слоге. Или слово «поняла» с ударением на первом. В каком-то смысле это царапает меня и теперь, но уже царапает, а не ранит.
Но на уровне интонаций, на уровне словоупотреблений я и теперь рефлекторно разделяю людей. И даже - скажу больше - различные национальные акценты на мой слух действуют по-разному. Я это по понятным причинам не хочу анализировать. По крайней мере публично. Да и не смогу - ничего более или менее рационального не получится.
А на какие речевые или вообще внешние признаки реагируешь ты?
Г.Ч.: Есть слова, которые я не люблю и никогда не употребляю. Причем это необязательно что-то неграмотное. Дергаюсь, например, когда слышу «озвучил» в смысле «сказал». Не люблю, когда слово «достаточно» используют в значении «в существенной степени». «Достаточно» требует за собой пояснения - для чего достаточно. Из интеллигентского жаргона - мне режет ухо, когда говорят «ровно» вместо «именно», тут мерещится какая-то аффектация.
На то, как человек одет, тоже реагирую. Встречаю по одежке, грешен. Потому что одежда и прочий декор - декларация о намерениях, обозначение своего «я» перед внешним миром, а стало быть, многое про человека объясняет.
Вот если ты, например, заплетешь волосы в хвост и повесишь в ухо серьгу, я скажу себе: «Лева-то наш перепозиционировался из эссеистов в художники». Если ты начнешь носить перстень, то я обращу внимание, какой он - серебряный или золотой. В первом случае переведу тебя в музыканты. Во-втором - вообще перепугаюсь.
Л.Р.: Если, Гриша, я заплету косу в наши дни, это будет, пожалуй, да, перепозиционированием. И даже, боюсь, чем-то более печальным, то есть тем, что неполиткорректные люди назвали бы маразмом. Но с начала 1970-х и до середины 1990-х я хотя кос и не заплетал, но сильно хайрастым все же был. И ты, кажется, таким меня еще помнишь.
Кстати о прическе. Когда я узнал из интернета о том, как тебя чуть не назначили экстремистом, я прямо чуть ли не вслух воскликнул: «Какую биографию делают нашему лысому!» Но передумал восклицать: вдруг, думаю, Гриша обидится.
Но мне почему-то захотелось вернуться к упомянутым тобою зверушкам. Это и правда интересно. Мы не зря все время сравниваем разных людей с разными зверушками. Не зря мы говорим «хитрый как лиса», «ведет себя как свинья», «упрямый как осел», «злой как собака» или «кручусь как белка в колесе».
Человек, мне кажется, как биологический вид так и не состоялся как нечто самодостаточное. Именно поэтому он был вынужден выдумать цивилизацию как компенсацию своей природной ублюдочности. И только таким образом он умудрился выжить и даже всех тут себе подчинить. А не подчинить, так перестрелять.
Мой старинный знакомый рассказывал мне, что, когда он вдруг начинал замечать, как на эскалаторе в метро навстречу ему сплошным потоком ехали свинья, обезьяна, собака, корова, бегемот, крыса и акула, он точно понимал, что ему пора хотя бы ненадолго уехать из Москвы и отдохнуть в более или менее уединенном месте. И что если он этого не сделает срочно, случится какая-нибудь беда.
Это правда, такое деление и интересно, и, возможно, продуктивно. Но это деление на многие части. А я-то начал с того, каким образом и в каких категориях мы склонны в разные периоды своей жизни и истории вообще делить людей именно на две части.
Г.Ч. (с достоинством): Я не лысый, а находящийся на более высокой ступени эволюции. Это во-первых.
Во-вторых. Если человека пугает или раздражает, что окружающие похожи на зверушек, значит, этот человек не любит животных. Я-то их люблю, и если кто-то похож на зайчика, а кто-то на фокстерьера или золотую рыбку, это заставляет меня относиться к человеку лучше. Другое дело, что далеко не все виды фауны мне нравятся…
А про деление на две части скажу тебе так. Самое ясное деление - на белое и черное, и начинается полный кошмар, когда эпоха, в которую ты живешь, или сообщество, в котором ты оказываешься, перестают различать все промежуточные оттенки. А вся настоящая жизнь и все самое интересное - там, в оттенках серого.
Мне начинает казаться, что все мы, жители этой страны… Так вот, мне начинает казаться, что все мы, жители этой страны, начинаем с ускорением разделяться на черных и белых, причем в зависимости от позиции эти цвета, разумеется, меняются на противоположные. Когда «серых» вовсе не останется, тогда…
Давай не будем делить людей на две части, а?
Л.Р.: Меня-то не надо призывать к отказу от деления людей на две части.
Поэтому закончу словами одного остроумного человека, сказавшего однажды, что люди делятся на две части: на тех, кто делит людей на две части, и на тех, кто этого не делает.