Верхний предел одиночества. Глава 7
Решение расстаться с Лизой не далось Шуре легко.
Он сначала просто боялся. Боялся всего, что крутилось вокруг нее, боялся самой Лизы, боялся... Шура никак не мог объяснить свой страх, однако при появлении Лизы его охватывала настоящая паника. К тому же Ваня, который ходил на лекции подчеркнуто аккуратно, заметил ему в записке на сигаретной пачке:
"Бежал бы ты, Дылда, подальше. По-хорошему рекомендую".
Шура спрятал пачку на дно рюкзака.
В середине апреля он уволился из дворца спорта. Официальным обоснованием было наступление сессии и травма колена, справку о которой за сотню ему выписал вечно пьяный институтский врач. Студийцы устроили Шуре торжественные проводы, притащив на последнее занятие положенное количество бутербродов, вина и пластиковых стаканчиков; Лиза не пришла, и Шура невольно этому обрадовался. Ему не хотелось с ней видеться - чувствовать одновременно страх и желание, которые терзали его на тряпки. Девчонки печально улыбались, говорили много хороших слов о том, какой он, Шура, замечательный человек и тренер. Напоследок он станцевал с каждой медленный вальс, бутылки, огрызки и стаканчики были убраны в пакет, и Шура покинул дворец спорта.
Он надеялся, что дальше будет проще, и не знал, насколько ошибался. Он думал, что, удалив Лизин номер из записной книжки телефона, избавляется от причудливо нереального прошлого, и не знал, что самое интересное и страшное ждет его впереди. Шура вернулся к учебе, сосредоточенно посещал лекции и лабораторки, усиленно конспектировал пропущенное и даже умудрился поучаствовать в студенческой научной конференции, чем заслужил легкое недоумение окружающих.
Сразу после майских праздников его снова вызвали к декану. Сейчас Шура не знал за собой никаких грехов, тетради с лекциями спокойно лежали в рюкзаке, а статью про логарифмы Бенгаузена взяли в университетский сборник, однако Гамрян посмотрел на незадачливого студента по меньшей мере так, будто Шура замышлял взорвать детский сад во славу аллаха. Секретарша и доцент Будилин, которые собирались послушать, в чем дело, были безжалостно выставлены за дверь.
- Что случилось? - спросил Шура, не понимая уже совершенно ничего. Гамрян откинулся в кресле и гневно фыркнул в усы.
- Почти ничего, - сказал он. - Кроме того, что Голицынскую вчера хотели убить.
Шура почувствовал, как под ним дрогнул пол. Голицынскую хотели убить... Хоровод мыслей закружился в голове: убить Лизу... он вовремя ушел... Лизу хотели убить... Лизу... его Лизу...
- Кто...? - спросил он и сам удивился тому, как жалко прозвучал его голос. Гамрян смотрел сквозь него.
- Я хотел спросить об этом у вас, Черников.
Бах! услышал Шура, перед глазами мелькнул знакомый серый занавес, и Шура провалился во тьму. Впрочем, его беспамятство было недолгим: декан вылил ему в лицо стакан воды, и Шура встрепенулся.
- Вы думаете... - начал он, - что это сделал... я?
Гамрян с неудовольствием поморщился.
- И что она с вами возилась? - процедил он. - Не мужчина, а нервическая барышня... Ничего подобного я не думаю. Вы, судя по всему, и хлеб порезать не можете, не то что...
Шура вытер лицо ладонью и взглянул на декана. Хитрый и пронырливый управленец с замашками опытного ловеласа исчез неведомо куда - перед Шурой был матерый маг, от одного взгляда которого стекла схватывало инеем. Шура ощутил, что его внутренности превращаются в кусочки льда.
- Я знаю, кто вы, - прошептал он. Слова вырывались помимо его воли. - Кто вы на самом деле. Она сказала.
Гамрян на это не отреагировал никак, словно Шура вообще молчал.
- Сейчас вы расскажете мне все, что узнали о Лизиных делах. Абсолютно все. Поведение, привычки, способ бросания иглы, знакомые во всех возможных кругах. С Крамером я уже беседовал, но он, по-моему, не совсем адекватен. Итак, я слушаю.
- Кто это сделал? - спросил Шура. - Где Лиза?
Гамрян вздохнул и вынул из малахитового портсигара тонкую дорогую сигарету.
- В больнице Лиза, - ответил он устало. - С микроинсультом. Если тебя интересуют подробности, то вчера вечером в нее бросили иголку, которая должна была ее убить.
На какое-то время Шура перестал быть собой. Такое с ним бывало и раньше в минуты кризисов, например тогда, когда отец уходил от них с мамой. Сейчас же он настолько перепугался за Лизу, что воздух стал колким и хрустящим - Шура поперхнулся и всхлипнул, чувствуя, как из носа потекла теплая струйка крови. Окружающий его мир стал далеким и зыбким, Шура видел все будто бы со стороны, с невероятной брезгливостью понимая, что это тело, сгусток плоти, костлявый и уродливый, имеет к нему какое-то отношение. И откуда-то издали надвигался иной мир, где абсолютно все было настолько чуждым привычной человеческой логике, что Шура испугался еще больше, понимая, что может не выбраться...
Он не понял, как пришел в себя. Гамрян смотрел на него примерно так, как будет смотреть рыбак на акулу, клюнувшую на ничтожного червячка в загнивающем пруду.
- Что это было? - поинтересовался декан.
- Что такое иголка? - спросил Шура и не услышал себя. Он слепо нашарил в кармане платок и начал стирать подсыхающую кровь.
- Плотный сгусток особой энергии, который используется такими, как мы, для нанесения особо чувствительных ударов, - голос декана прозвучал будто бы из-за стены, и Шура испугался, что проваливается снова, однако же обошлось. - Выглядит как обыкновенная сосулька. Лизу вчера пробили именно такой иголочкой, и теперь я хочу выяснить, кто именно это сделал.
- Я не знаю... - прошептал Шура. Гамрян посмотрел на него уже с явной неприязнью и сказал:
- Это "я не знаю" Крамер повторил мне сегодня сорок пять раз. Саша..., - промолвил Гамрян, снова переходя на "вы": - Неужели она вам настолько безразлична, что вы способны только мямлить, словно недоразвитый идиот?
- Она мне далеко не безразлична, - произнес Шура, чувствуя, как в нем поднимается злость, - но я не могу вам ничего рассказать. Лиза никогда не посвящала меня в свои дела.
- Но тем не менее вы сопровождали ее в Москву на второе посвящение и даже вмешались в ход обряда, - сказал декан. - Или это была коллективная галлюцинация особо одаренных людей? В протоколе указано, что некий молодой человек неопределяемой эмотивной матрицы присутствовал при обряде посвящения, едва не сорвав его, а потом молниеносно исчез, прихватив с собой знающего мага Голицынскую. И вы говорите, что не в курсе?
Шура закрыл глаза, физически ощущая тяжесть свалившейся на него информации. Слишком, все это слишком; интересно, если бы он не убежал от Лизы, не оставил ее почти месяц назад, не вычеркнул из своей жизни, удалось бы ему защитить ее хоть как-то?
- Позвольте мне предположить то, что предположила госпожа Самсонова - та, которую вы схватили во время обряда, - начал Гамрян. - Вы - доверенное лицо Елизаветы Анатольевны, она держит вас в курсе своих дел и связей и именно с вами нужно общаться тому, кто хочет выяснить правду о госпоже Голицынской. Вполне возможно, что вы знаете того, у кого появился мотив для расправы. Теперь скажите, прав я или нет.
- Ничего я вам не скажу, - рассердился Шура. - Потому что на самом деле ничего не знаю. Потому что мне страшно, черт бы вас побрал. А если вам так надо меня пытать, берите и читайте мои мысли! Умеете, наверно...
Выпалив все это декану в лицо, Шура вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух, и силы его полностью ушли в никуда - в возможность исключения, потому что говорить с деканом факультета в таком тоне довольно-таки опасно. Однако Гамрян, вопреки Шуриным ожиданиям, не стал раздувать конфликт по типу "на кого гавкаешь, салага?!" Он просто вынул новую сигарету и спокойно произнес:
- Ваши мысли, Александр, невозможно прочитать. Чьи угодно, только не ваши - уж не знаю, почему. Никто не собирается вас пытать и мучить... а если я стараюсь вывести на чистую воду того, кто попробовал убить одного из нас, моего хорошего товарища и вашу любимую, кстати, женщину, то это все-таки повод мне помочь, - он сделал глубокую паузу и добавил: - Вы не находите?
- Я не знаю, - выдохнул Шура, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Лиза лежала где-то при смерти, а он не успел, не захотел, струсил... Предал ее, если говорить до конца точно и откровенно - потому что она надеялась на него и, возможно, звала на помощь, когда серо-голубая ледяная игла входила в ее грудь на два пальца ниже левой ключицы. Гамрян молчал и виделся Шуре размытым сквозь влажную пелену. - Я... испугался ее, понимаете? Она была чересчур...
- Опасная? - подсказал Гамрян. - Необычная?
- Наверно... - предательская слеза выкатилась через нижнее веко и потекла по щеке. - Если она умрет, я... - Шура всхлипнул, сухая когтистая лапа перехватила его горло, но он все же сумел вымолвить: - Я тоже не смогу жить.
- Думаете, вы один? - грустно произнес Гамрян.
- Ничего я не думаю, - выдохнул Шура. - Ничего я не знаю.
Гамрян уселся в кресле поудобнее.
- Тогда вот вам еще одна теория - лично моя. Вы были доверенным лицом Голицынской, ее фамилиаром и любовником - уже, как говорится, до кучи. Потому что постороннему человеку она не стала бы рассказывать правды о себе, это совершенно точно. Потом - как я предполагаю - произошло нечто, из-за чего ваши отношения завершились. И вы решили отомстить ей, но не своими руками, а с помощью, опять же, постороннего человека. Чтобы оказаться не при делах, вы расстались с ней за месяц до запланированной акции, причем ушли сами, а не она прогнала вас. Скажите мне, Александр, кто был человек, бросивший иголку - пока можно что-то исправить...
И тут Шура перестал осознавать себя, перестал понимать, что вообще происходит - разум его заволокло кровавым туманом, потому что мудрый Гамрян был прав, и все могло выйти именно так, как он говорит, потому что Шура ушел слишком вовремя... И он просто выпрямился, так резко, что уронил стул, сказал, что видел в гробу все и всех, добавил абсолютную нецензурщину - такую, что у Гамряна натурально отвисла челюсть - и вышел в коридор, с грохотом захлопнув за собой дверь. Анюта, которая пыталась подслушивать, шарахнулась от него, словно от зачумленного; Шура сбежал по лестнице, выскочил в вестибюль и, оттолкнув какого-то заморыша, вырвался из института, абсолютно не зная, что делать и куда идти. Туман в голове не рассеивался, Шура шел, не разбирая дороги, ведомый тем первобытным чувством, которое не позволяет падать, а в висках стучало только: Лиза. Лиза. Лиза.
Он не помнил, да и не понял, как оказался в зачуханной медсанчасти на окраине города, не знал, как подошел к стеклянным дверям палаты на восемь человек... Лиза лежала на койке возле окна, и Шура не сразу узнал ее в бледной исхудавшей женщине, не имевшей ничего общего с Лизой из его памяти. Он вообще опознал ее по Ване Воробушку, сидевшему на соседней койке и в лицах читавшего "Вождя краснокожих". Соседки по палате, в основном тетки хорошо за сорок, дружно хохотали.
Шура привалился к стене. Стеклянные двери были той гранью, которую он не мог пересечь, пусть даже эта грань существовала только в его воображении. Он словно бы превратился в вампира, что не имеет права войти в комнату без приглашения - он сам отказался от этого права, испугавшись того, что привычная жизнь чересчур быстро слетела с накатанной колеи. И теперь Лиза лежит на койке под серым больничным одеялом, а он, Шура, не будет с нею, не прочитает ей книжку... Ваня вскинул голову и посмотрел, как показалось Шуре, чуть ли не ему в глаза, а потом, закрыл книжку, что-то тихо сказал Лизе и почти выбежал в коридор.
- Дылда, сукин сын..., - прошипел Воробушек, схватив Шуру за рукав и натурально оттащив от палаты метра на три по коридору. - Ты какого ... приперся? Тебе чего надо, паскудина ты долговязая?
- Не ори, - мрачно посоветовал Шура. - Как она?
Ваня выпустил его рукав, а потом нашарил в кармане смятую сигаретную пачку и буркнул:
- Пошли выйдем.
На больничном крыльце он закурил и сказал:
- Плохо она. Совсем плохо, - Воробушек затягивался нервно и глубоко, по-женски; Шура заметил, что его пальцы дрожат. - Гамрян меня спрашивал, кто бы это мог быть, а что я знаю?
- Он и меня спрашивал, - вздохнул Шура.
- Вот ты, кстати, можешь быть в курсе, - Ваня сломал-таки сигарету и полез за новой. - Она с тобой ближе общалась.
- А с тобой она работала, - вставил Шура. Ваня кивнул, не собираясь отрицать очевидное.
- Однако меня она не любила.
Шуру во всем этом что-то настораживало. Ваня слишком изменился - оставшись прежним, слегка диким и вспыльчивым пареньком в вечном подростковом возрасте, он приобрел какую-то внутреннюю уверенность и жесткость, которая не лезла в глаза, но которую Шура ощущал очень четко.
- Расскажи, что вообще произошло, - попросил Шура. - А то Гамрян что-то нес про какие-то иголки... Ничего не понимаю.
Ваня презрительно фыркнул, мол, чего от тебя ждать, однако же снизошел до объяснения.
- Иголка - это такая мерзость для дистанционного убийства. Ее бросают, и человек в течение нескольких дней умирает... от естественных причин.
- Ну и вытащить ее, - предложил Шура. Ваня приподнялся на цыпочках и постучал ему кулаком по лбу.
- О ты, блин, умный. Надо думать, Гамрян уже все вытащил. Но последствия-то остаются, неважно вообще, есть иголка в теле или нет. И поэтому у Лизы на самом деле проблемы. У тебя, кстати, тоже.
- Ты чего несешь, Воробей? - нахмурился Шура.
- А чем докажешь, что это сделал не ты? - съязвил Ваня. - На иголке не написано, кто ее автор. А ты как-то очень вовремя от всего отстранился...
- Сейчас в зубы дам, - не вытерпел Шура. Подозрения какого-то Вани Крамера были для него совершенно невыносимы.
- Вот-вот, - хмыкнул Ваня. - Это тоже чего-то подтверждает.
- Сам же мне записку написал, чтоб я уходил.
Ваня индиффирентно дернул плечом.
- Ну и что? Я же не знал, что такое случится.
- Гады вы, - сказал Шура. - Что врач говорит?
Ваня выкинул окурок в урну и сплюнул на траву, свесившись через перила.
- Такая молодая, а уже инсульт, чего...
- Я к ней зайду, - сказал Шура, на что Ваня скрутил ему шиш и сунул под нос.
- А вот это хрен тебе. Ей волноваться нельзя.
- То есть не пустишь?
- Не пущу.
Шура удивился вторично: истеричный подросток исчез бесследно, сейчас перед ним стоял хмурый молодой человек, прямая иллюстрация к выражению "только через мой труп" - и было ясно, что он действительно костьми ляжет, но Шуру к Лизе не пустит. Рыцарь, защищающий слабых и несчастных от дракона.
- Ладно, - сказал Шура. - Привет передавай.
- Непременно, - ухмыльнулся Ваня. - Иди давай... дылда.
Шура взглянул на него: маленький, тощий и неприметный, с торчащими ушами и неправильным прикусом, в старенькой футболке и тертых джинсах... что же в нем такое было, что Лиза доверяла ему и вернула к себе, прогнав однажды, ведь не глупый же шантаж с попыткой самоубийства. Лиза была недосягаема, и это было целиком его собственных, Шуриных рук дело. Он вздохнул.
- Пока.
Ваня хмыкнул и показал ему исцарапанный кулак.
- Даже не суйся, понял?
- Понял, - ответил Шура и побрел по дорожке к выходу с больничной территории. Ему очень хотелось обернуться, более того - вернуться, войти в палату на первом этаже и, оттолкнув Ваню, обнять Лизу, словно все осталось по-прежнему.
Он не обернулся.
***
Шура знал, где Лиза хранит запасные ключи - в ее подъезде были горшки с цветами, в том числе с роскошным фикусом, и, если разворошить землю в горшке, то можно было добыть искомое - ключ от входной двери. Вечером Шура решил-таки совершить то, что на официальном языке именуется незаконным проникновением в жилище: честно говоря, он и сам не знал, зачем это ему нужно, и что он собирается найти.
В подъезд он вошел вечером, пристроившись следом за девчушкой, которая возвращалась с прогулки с пекинесом. Девчушка вошла в квартиру на первом этаже, Шура поднялся выше. С легким ужасом он сунул пальцы в цветочный горшок, боясь, что ключа там не обнаружится, однако он был там. Это взлом, не преминул встрять внутренний голос, однако Шура не обратил на него внимания и вставил ключ в замочную скважину.
Дверь открылась легко.
Шура вошел в темный коридор, и на какое-то мгновение его накрыло: весенняя ночь, рыдающая девушка, я никогда и никому не дам тебя в обиду... Он постоял, не двигаясь, словно привыкал к жилищу, а затем прошел в комнату.
Здесь был полный беспорядок - такой, какой остается после того, как человека забирают в больницу. Вещи собирали второпях, отбрасывая ненужное прямо на пол, какие-то бумаги валялись на диване - видимо, кто-то искал среди них паспорт и полис, а вот эту табуретку свалили просто впопыхах и не стали поднимать. В сумерках вещи были расплывчатыми и, казалось, двигались, пытаясь занять новые места. Шура протянул руку и включил свет. Полный и абсолютный раздрай, словно в этой квартире никогда не делали уборку. Вздохнув, Шура отправился в спальню Лизы.
Он был там лишь однажды, в предрассветной мгле, когда зашел разбудить Лизу, отправлявшуюся на второе посвящение. Стоя на пороге спальни, Шура вдруг отчетливо увидел спящую девушку, которая лежала на постели поверх покрывала, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в сгиб руки, будто отворачиваясь от окружающего мира. Шура тогда склонился над ней и коснулся влажного теплого плеча, и Лиза, даже не шевельнувшись, спросила совершенно бодрым голосом: пора? В то утро Шура не успел рассмотреть спальню как следует и сейчас видел, что это маленькая, чуть ли не тесная комнатка, скромная и уютная. Он подошел к столу - наверно, именно за ним и сидела Лиза в тот момент, когда ее настигла иголка: книги и листы бумаги были сдвинуты и чуть не падали на пол. Шура увидел снова: Лиза хватается за пробитую грудь, судорожным движением отталкивая от себя книгу и этот толстый журнал, будто пытаясь дать доступ воздуху, потом соскальзывает со стула и буквально растекается на ковре. Именно в таком состоянии и обнаружил ее Ваня, пришедший в гости буквально через десять минут, он ее и спас, вызвав скорую и довезя до больницы, а она пыталась что-то сказать ему и врачам, но мысли и слова ее путались.
Шура поправил книги и положил белые листки, исписанные красивым ровным почерком, аккуратнее. Она готовилась к экзамену? Журнал "Вопросы психологии", потертый талмуд с истрепанными закладками... Шура раскрыл его в том месте, где лежала тонкая деревянная пластинка с иероглифами и прочел:
"Даэраной называют человека, склонного к повышенной внушаемости и психологической восприимчивости. Название происходит от арабского daeranah - пустое зеркало: некоторые суры Корана называют подобное существо человеком без свойств, который якобы не способен физически испытывать чувства и эмоции. Он отражает чувства и эмоции окружающих людей, считая их своими собственными".
Абзац был жирно отчеркнут оранжевым маркером.
Шура перевернул страницу. Не то чтобы тема заинтересовала его сама по себе - он просто хотел узнать, чем занималась Лиза, прежде чем упала от удара.
"Как правило, это хорошо воспитанный, интеллигентный человек. Отсутствие личных чувств и эмоций окружающие принимают за умение владеть собой в любых обстоятельствах".
Три восклицательных знака на полях.
"Антуан Мерсье предлагает несколько остроумных способов распознания даэраны. К примеру, у него надо спросить о любимой мелодии, и даэрана затруднится с ответом, поскольку не имеет собственных пристрастий".
Рядом с текстом почерком Лизы было написано:
"Не любит музыку. Музыка только обеспечение танца".
Тут Шуру, что называется, пробрало. Он вспомнил разговор с Лизой о музыке; какая мелодия у тебя на мобильнике? - не смог ответить, не помнил, ему было безразлично. Шура вытащил телефон и надавил кнопку с изображением ноты. Мелодия называлась Raindrop Sonata и была загружена в качестве звонка еще на фабрике - простенький легкий би-боп, который Шура даже не задумался сменить на что-то другое.
"Наука не может объяснить реальное существование подобного человека, тем не менее, в психологии есть такой термин, как "синдром даэраны", то есть некритическая и абсолютная подверженность внешним влияниям: моде, политической и религиозной пропаганде и т.д.".
На этом параграф заканчивался. Шура отложил книгу и придвинул к себе "Вопросы психологии", открытый посредине. Статья, которую читала Лиза, называлась "Синдром даэраны в сфере влияния масс-медиа".
"...мнение представителей PR-групп путем умного внушения принимается потребителем за свое собственное. Стоит популярной телеведущей заявить, что марка Garbage это модно и стильно, то вещи с таким лейблом сразу же начинают расходиться, как горячие пирожки, хотя в вопросе качества они с большим отрывом уступают самой дешевой китайской продукции. Мы можем назвать синдром даэраны побочным продуктом рекламы, однако..."
Шура не стал читать дальше. Захлопнул журнал, оттолкнул от себя, словно омерзительное насекомое. Совершенно незачем вникать в то, что не имеет к нему никакого отношения, мало ли что там напридумывали теоретики для оправдания своих теорий. Ну да, он равнодушен к музыке, и что?
Шура вскинул голову и обнаружил, что за окнами уже ночь - темная бархатная ночь поздней весны, вызревающей в лето. Среди кустов казавшейся призрачной цветущей сирени заходился трелями соловей. Шура видел свое отражение в оконном стекле: хмурый юноша отчего-то сбит с толку, однако пытается взять себя в руки. Разве он не чувствует? Разве он не ощущает всем сердцем томную прелесть этой ночи? Разве у него не шевелятся волосы на затылке, когда он вспоминает о том, как занимался любовью с Лизой? Или все его чувства и ощущения, все его эмоции - только отражение движений чужих душ?
Ему показалось, что он задыхается, погружаясь в невидимую зловонную и давящую пучину. Опустив взгляд к исписанным листам бумаги на столе, Шура прочел:
"Александр Александрович Черников. Родился 4 января 1988 года в Ярославле. Студент факультета механики, математики и информатики Турьевского Государственного Института Педагогики и Психологии им. Л.С.Выготского, гр. 1-в. Адрес: город Турьевск, ул. Капитана Громова, дом 118 квартира 29. Серия и номер паспорта: 70 97 009106. Группа крови А+".
Шура услышал, как его сердце стукнуло и на пару секунд остановилось. Читать дальше он смог только через несколько минут - когда сумел-таки взять себя в руки и принять идею того, что Лиза собирала на него досье.
"Сфера интересов: математика и информатика, бальные танцы (бывший руководитель бально-спортивного направления в студии "Стиль"). Семья: мать, Черникова Ольга Дмитриевна, 1956 г.р.; отец, Черников Александр Максимович, 1959 г.р. - разведены с 1997 года".
Дальше пошла совершенная галиматья, место которой было скорее в фантастическом романе, чем в документах подобного рода.
"Натальная карта: составление затруднительно по неизвестным причинам. Анализ родословной по методу Курмангалиева: способностей-В у родственников до седьмого колена не зарегистрировано даже в латентном состоянии. Прочтение судьбы: не читается, отражается большей частью персональная судьба гадателя и факты, которые принадлежат иным людям".
Он хотел сказать банальное Лиза, как ты могла, но не сумел вымолвить ни слова. Некоторое время Шура сидел неподвижно, глядя на свое отражение в оконном стекле и слушая соловья, а потом раскрыл книгу с закладками в самом начале, разложил перед собой листы бумаги и принялся за чтение.
Он сначала просто боялся. Боялся всего, что крутилось вокруг нее, боялся самой Лизы, боялся... Шура никак не мог объяснить свой страх, однако при появлении Лизы его охватывала настоящая паника. К тому же Ваня, который ходил на лекции подчеркнуто аккуратно, заметил ему в записке на сигаретной пачке:
"Бежал бы ты, Дылда, подальше. По-хорошему рекомендую".
Шура спрятал пачку на дно рюкзака.
В середине апреля он уволился из дворца спорта. Официальным обоснованием было наступление сессии и травма колена, справку о которой за сотню ему выписал вечно пьяный институтский врач. Студийцы устроили Шуре торжественные проводы, притащив на последнее занятие положенное количество бутербродов, вина и пластиковых стаканчиков; Лиза не пришла, и Шура невольно этому обрадовался. Ему не хотелось с ней видеться - чувствовать одновременно страх и желание, которые терзали его на тряпки. Девчонки печально улыбались, говорили много хороших слов о том, какой он, Шура, замечательный человек и тренер. Напоследок он станцевал с каждой медленный вальс, бутылки, огрызки и стаканчики были убраны в пакет, и Шура покинул дворец спорта.
Он надеялся, что дальше будет проще, и не знал, насколько ошибался. Он думал, что, удалив Лизин номер из записной книжки телефона, избавляется от причудливо нереального прошлого, и не знал, что самое интересное и страшное ждет его впереди. Шура вернулся к учебе, сосредоточенно посещал лекции и лабораторки, усиленно конспектировал пропущенное и даже умудрился поучаствовать в студенческой научной конференции, чем заслужил легкое недоумение окружающих.
Сразу после майских праздников его снова вызвали к декану. Сейчас Шура не знал за собой никаких грехов, тетради с лекциями спокойно лежали в рюкзаке, а статью про логарифмы Бенгаузена взяли в университетский сборник, однако Гамрян посмотрел на незадачливого студента по меньшей мере так, будто Шура замышлял взорвать детский сад во славу аллаха. Секретарша и доцент Будилин, которые собирались послушать, в чем дело, были безжалостно выставлены за дверь.
- Что случилось? - спросил Шура, не понимая уже совершенно ничего. Гамрян откинулся в кресле и гневно фыркнул в усы.
- Почти ничего, - сказал он. - Кроме того, что Голицынскую вчера хотели убить.
Шура почувствовал, как под ним дрогнул пол. Голицынскую хотели убить... Хоровод мыслей закружился в голове: убить Лизу... он вовремя ушел... Лизу хотели убить... Лизу... его Лизу...
- Кто...? - спросил он и сам удивился тому, как жалко прозвучал его голос. Гамрян смотрел сквозь него.
- Я хотел спросить об этом у вас, Черников.
Бах! услышал Шура, перед глазами мелькнул знакомый серый занавес, и Шура провалился во тьму. Впрочем, его беспамятство было недолгим: декан вылил ему в лицо стакан воды, и Шура встрепенулся.
- Вы думаете... - начал он, - что это сделал... я?
Гамрян с неудовольствием поморщился.
- И что она с вами возилась? - процедил он. - Не мужчина, а нервическая барышня... Ничего подобного я не думаю. Вы, судя по всему, и хлеб порезать не можете, не то что...
Шура вытер лицо ладонью и взглянул на декана. Хитрый и пронырливый управленец с замашками опытного ловеласа исчез неведомо куда - перед Шурой был матерый маг, от одного взгляда которого стекла схватывало инеем. Шура ощутил, что его внутренности превращаются в кусочки льда.
- Я знаю, кто вы, - прошептал он. Слова вырывались помимо его воли. - Кто вы на самом деле. Она сказала.
Гамрян на это не отреагировал никак, словно Шура вообще молчал.
- Сейчас вы расскажете мне все, что узнали о Лизиных делах. Абсолютно все. Поведение, привычки, способ бросания иглы, знакомые во всех возможных кругах. С Крамером я уже беседовал, но он, по-моему, не совсем адекватен. Итак, я слушаю.
- Кто это сделал? - спросил Шура. - Где Лиза?
Гамрян вздохнул и вынул из малахитового портсигара тонкую дорогую сигарету.
- В больнице Лиза, - ответил он устало. - С микроинсультом. Если тебя интересуют подробности, то вчера вечером в нее бросили иголку, которая должна была ее убить.
На какое-то время Шура перестал быть собой. Такое с ним бывало и раньше в минуты кризисов, например тогда, когда отец уходил от них с мамой. Сейчас же он настолько перепугался за Лизу, что воздух стал колким и хрустящим - Шура поперхнулся и всхлипнул, чувствуя, как из носа потекла теплая струйка крови. Окружающий его мир стал далеким и зыбким, Шура видел все будто бы со стороны, с невероятной брезгливостью понимая, что это тело, сгусток плоти, костлявый и уродливый, имеет к нему какое-то отношение. И откуда-то издали надвигался иной мир, где абсолютно все было настолько чуждым привычной человеческой логике, что Шура испугался еще больше, понимая, что может не выбраться...
Он не понял, как пришел в себя. Гамрян смотрел на него примерно так, как будет смотреть рыбак на акулу, клюнувшую на ничтожного червячка в загнивающем пруду.
- Что это было? - поинтересовался декан.
- Что такое иголка? - спросил Шура и не услышал себя. Он слепо нашарил в кармане платок и начал стирать подсыхающую кровь.
- Плотный сгусток особой энергии, который используется такими, как мы, для нанесения особо чувствительных ударов, - голос декана прозвучал будто бы из-за стены, и Шура испугался, что проваливается снова, однако же обошлось. - Выглядит как обыкновенная сосулька. Лизу вчера пробили именно такой иголочкой, и теперь я хочу выяснить, кто именно это сделал.
- Я не знаю... - прошептал Шура. Гамрян посмотрел на него уже с явной неприязнью и сказал:
- Это "я не знаю" Крамер повторил мне сегодня сорок пять раз. Саша..., - промолвил Гамрян, снова переходя на "вы": - Неужели она вам настолько безразлична, что вы способны только мямлить, словно недоразвитый идиот?
- Она мне далеко не безразлична, - произнес Шура, чувствуя, как в нем поднимается злость, - но я не могу вам ничего рассказать. Лиза никогда не посвящала меня в свои дела.
- Но тем не менее вы сопровождали ее в Москву на второе посвящение и даже вмешались в ход обряда, - сказал декан. - Или это была коллективная галлюцинация особо одаренных людей? В протоколе указано, что некий молодой человек неопределяемой эмотивной матрицы присутствовал при обряде посвящения, едва не сорвав его, а потом молниеносно исчез, прихватив с собой знающего мага Голицынскую. И вы говорите, что не в курсе?
Шура закрыл глаза, физически ощущая тяжесть свалившейся на него информации. Слишком, все это слишком; интересно, если бы он не убежал от Лизы, не оставил ее почти месяц назад, не вычеркнул из своей жизни, удалось бы ему защитить ее хоть как-то?
- Позвольте мне предположить то, что предположила госпожа Самсонова - та, которую вы схватили во время обряда, - начал Гамрян. - Вы - доверенное лицо Елизаветы Анатольевны, она держит вас в курсе своих дел и связей и именно с вами нужно общаться тому, кто хочет выяснить правду о госпоже Голицынской. Вполне возможно, что вы знаете того, у кого появился мотив для расправы. Теперь скажите, прав я или нет.
- Ничего я вам не скажу, - рассердился Шура. - Потому что на самом деле ничего не знаю. Потому что мне страшно, черт бы вас побрал. А если вам так надо меня пытать, берите и читайте мои мысли! Умеете, наверно...
Выпалив все это декану в лицо, Шура вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух, и силы его полностью ушли в никуда - в возможность исключения, потому что говорить с деканом факультета в таком тоне довольно-таки опасно. Однако Гамрян, вопреки Шуриным ожиданиям, не стал раздувать конфликт по типу "на кого гавкаешь, салага?!" Он просто вынул новую сигарету и спокойно произнес:
- Ваши мысли, Александр, невозможно прочитать. Чьи угодно, только не ваши - уж не знаю, почему. Никто не собирается вас пытать и мучить... а если я стараюсь вывести на чистую воду того, кто попробовал убить одного из нас, моего хорошего товарища и вашу любимую, кстати, женщину, то это все-таки повод мне помочь, - он сделал глубокую паузу и добавил: - Вы не находите?
- Я не знаю, - выдохнул Шура, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Лиза лежала где-то при смерти, а он не успел, не захотел, струсил... Предал ее, если говорить до конца точно и откровенно - потому что она надеялась на него и, возможно, звала на помощь, когда серо-голубая ледяная игла входила в ее грудь на два пальца ниже левой ключицы. Гамрян молчал и виделся Шуре размытым сквозь влажную пелену. - Я... испугался ее, понимаете? Она была чересчур...
- Опасная? - подсказал Гамрян. - Необычная?
- Наверно... - предательская слеза выкатилась через нижнее веко и потекла по щеке. - Если она умрет, я... - Шура всхлипнул, сухая когтистая лапа перехватила его горло, но он все же сумел вымолвить: - Я тоже не смогу жить.
- Думаете, вы один? - грустно произнес Гамрян.
- Ничего я не думаю, - выдохнул Шура. - Ничего я не знаю.
Гамрян уселся в кресле поудобнее.
- Тогда вот вам еще одна теория - лично моя. Вы были доверенным лицом Голицынской, ее фамилиаром и любовником - уже, как говорится, до кучи. Потому что постороннему человеку она не стала бы рассказывать правды о себе, это совершенно точно. Потом - как я предполагаю - произошло нечто, из-за чего ваши отношения завершились. И вы решили отомстить ей, но не своими руками, а с помощью, опять же, постороннего человека. Чтобы оказаться не при делах, вы расстались с ней за месяц до запланированной акции, причем ушли сами, а не она прогнала вас. Скажите мне, Александр, кто был человек, бросивший иголку - пока можно что-то исправить...
И тут Шура перестал осознавать себя, перестал понимать, что вообще происходит - разум его заволокло кровавым туманом, потому что мудрый Гамрян был прав, и все могло выйти именно так, как он говорит, потому что Шура ушел слишком вовремя... И он просто выпрямился, так резко, что уронил стул, сказал, что видел в гробу все и всех, добавил абсолютную нецензурщину - такую, что у Гамряна натурально отвисла челюсть - и вышел в коридор, с грохотом захлопнув за собой дверь. Анюта, которая пыталась подслушивать, шарахнулась от него, словно от зачумленного; Шура сбежал по лестнице, выскочил в вестибюль и, оттолкнув какого-то заморыша, вырвался из института, абсолютно не зная, что делать и куда идти. Туман в голове не рассеивался, Шура шел, не разбирая дороги, ведомый тем первобытным чувством, которое не позволяет падать, а в висках стучало только: Лиза. Лиза. Лиза.
Он не помнил, да и не понял, как оказался в зачуханной медсанчасти на окраине города, не знал, как подошел к стеклянным дверям палаты на восемь человек... Лиза лежала на койке возле окна, и Шура не сразу узнал ее в бледной исхудавшей женщине, не имевшей ничего общего с Лизой из его памяти. Он вообще опознал ее по Ване Воробушку, сидевшему на соседней койке и в лицах читавшего "Вождя краснокожих". Соседки по палате, в основном тетки хорошо за сорок, дружно хохотали.
Шура привалился к стене. Стеклянные двери были той гранью, которую он не мог пересечь, пусть даже эта грань существовала только в его воображении. Он словно бы превратился в вампира, что не имеет права войти в комнату без приглашения - он сам отказался от этого права, испугавшись того, что привычная жизнь чересчур быстро слетела с накатанной колеи. И теперь Лиза лежит на койке под серым больничным одеялом, а он, Шура, не будет с нею, не прочитает ей книжку... Ваня вскинул голову и посмотрел, как показалось Шуре, чуть ли не ему в глаза, а потом, закрыл книжку, что-то тихо сказал Лизе и почти выбежал в коридор.
- Дылда, сукин сын..., - прошипел Воробушек, схватив Шуру за рукав и натурально оттащив от палаты метра на три по коридору. - Ты какого ... приперся? Тебе чего надо, паскудина ты долговязая?
- Не ори, - мрачно посоветовал Шура. - Как она?
Ваня выпустил его рукав, а потом нашарил в кармане смятую сигаретную пачку и буркнул:
- Пошли выйдем.
На больничном крыльце он закурил и сказал:
- Плохо она. Совсем плохо, - Воробушек затягивался нервно и глубоко, по-женски; Шура заметил, что его пальцы дрожат. - Гамрян меня спрашивал, кто бы это мог быть, а что я знаю?
- Он и меня спрашивал, - вздохнул Шура.
- Вот ты, кстати, можешь быть в курсе, - Ваня сломал-таки сигарету и полез за новой. - Она с тобой ближе общалась.
- А с тобой она работала, - вставил Шура. Ваня кивнул, не собираясь отрицать очевидное.
- Однако меня она не любила.
Шуру во всем этом что-то настораживало. Ваня слишком изменился - оставшись прежним, слегка диким и вспыльчивым пареньком в вечном подростковом возрасте, он приобрел какую-то внутреннюю уверенность и жесткость, которая не лезла в глаза, но которую Шура ощущал очень четко.
- Расскажи, что вообще произошло, - попросил Шура. - А то Гамрян что-то нес про какие-то иголки... Ничего не понимаю.
Ваня презрительно фыркнул, мол, чего от тебя ждать, однако же снизошел до объяснения.
- Иголка - это такая мерзость для дистанционного убийства. Ее бросают, и человек в течение нескольких дней умирает... от естественных причин.
- Ну и вытащить ее, - предложил Шура. Ваня приподнялся на цыпочках и постучал ему кулаком по лбу.
- О ты, блин, умный. Надо думать, Гамрян уже все вытащил. Но последствия-то остаются, неважно вообще, есть иголка в теле или нет. И поэтому у Лизы на самом деле проблемы. У тебя, кстати, тоже.
- Ты чего несешь, Воробей? - нахмурился Шура.
- А чем докажешь, что это сделал не ты? - съязвил Ваня. - На иголке не написано, кто ее автор. А ты как-то очень вовремя от всего отстранился...
- Сейчас в зубы дам, - не вытерпел Шура. Подозрения какого-то Вани Крамера были для него совершенно невыносимы.
- Вот-вот, - хмыкнул Ваня. - Это тоже чего-то подтверждает.
- Сам же мне записку написал, чтоб я уходил.
Ваня индиффирентно дернул плечом.
- Ну и что? Я же не знал, что такое случится.
- Гады вы, - сказал Шура. - Что врач говорит?
Ваня выкинул окурок в урну и сплюнул на траву, свесившись через перила.
- Такая молодая, а уже инсульт, чего...
- Я к ней зайду, - сказал Шура, на что Ваня скрутил ему шиш и сунул под нос.
- А вот это хрен тебе. Ей волноваться нельзя.
- То есть не пустишь?
- Не пущу.
Шура удивился вторично: истеричный подросток исчез бесследно, сейчас перед ним стоял хмурый молодой человек, прямая иллюстрация к выражению "только через мой труп" - и было ясно, что он действительно костьми ляжет, но Шуру к Лизе не пустит. Рыцарь, защищающий слабых и несчастных от дракона.
- Ладно, - сказал Шура. - Привет передавай.
- Непременно, - ухмыльнулся Ваня. - Иди давай... дылда.
Шура взглянул на него: маленький, тощий и неприметный, с торчащими ушами и неправильным прикусом, в старенькой футболке и тертых джинсах... что же в нем такое было, что Лиза доверяла ему и вернула к себе, прогнав однажды, ведь не глупый же шантаж с попыткой самоубийства. Лиза была недосягаема, и это было целиком его собственных, Шуриных рук дело. Он вздохнул.
- Пока.
Ваня хмыкнул и показал ему исцарапанный кулак.
- Даже не суйся, понял?
- Понял, - ответил Шура и побрел по дорожке к выходу с больничной территории. Ему очень хотелось обернуться, более того - вернуться, войти в палату на первом этаже и, оттолкнув Ваню, обнять Лизу, словно все осталось по-прежнему.
Он не обернулся.
***
Шура знал, где Лиза хранит запасные ключи - в ее подъезде были горшки с цветами, в том числе с роскошным фикусом, и, если разворошить землю в горшке, то можно было добыть искомое - ключ от входной двери. Вечером Шура решил-таки совершить то, что на официальном языке именуется незаконным проникновением в жилище: честно говоря, он и сам не знал, зачем это ему нужно, и что он собирается найти.
В подъезд он вошел вечером, пристроившись следом за девчушкой, которая возвращалась с прогулки с пекинесом. Девчушка вошла в квартиру на первом этаже, Шура поднялся выше. С легким ужасом он сунул пальцы в цветочный горшок, боясь, что ключа там не обнаружится, однако он был там. Это взлом, не преминул встрять внутренний голос, однако Шура не обратил на него внимания и вставил ключ в замочную скважину.
Дверь открылась легко.
Шура вошел в темный коридор, и на какое-то мгновение его накрыло: весенняя ночь, рыдающая девушка, я никогда и никому не дам тебя в обиду... Он постоял, не двигаясь, словно привыкал к жилищу, а затем прошел в комнату.
Здесь был полный беспорядок - такой, какой остается после того, как человека забирают в больницу. Вещи собирали второпях, отбрасывая ненужное прямо на пол, какие-то бумаги валялись на диване - видимо, кто-то искал среди них паспорт и полис, а вот эту табуретку свалили просто впопыхах и не стали поднимать. В сумерках вещи были расплывчатыми и, казалось, двигались, пытаясь занять новые места. Шура протянул руку и включил свет. Полный и абсолютный раздрай, словно в этой квартире никогда не делали уборку. Вздохнув, Шура отправился в спальню Лизы.
Он был там лишь однажды, в предрассветной мгле, когда зашел разбудить Лизу, отправлявшуюся на второе посвящение. Стоя на пороге спальни, Шура вдруг отчетливо увидел спящую девушку, которая лежала на постели поверх покрывала, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в сгиб руки, будто отворачиваясь от окружающего мира. Шура тогда склонился над ней и коснулся влажного теплого плеча, и Лиза, даже не шевельнувшись, спросила совершенно бодрым голосом: пора? В то утро Шура не успел рассмотреть спальню как следует и сейчас видел, что это маленькая, чуть ли не тесная комнатка, скромная и уютная. Он подошел к столу - наверно, именно за ним и сидела Лиза в тот момент, когда ее настигла иголка: книги и листы бумаги были сдвинуты и чуть не падали на пол. Шура увидел снова: Лиза хватается за пробитую грудь, судорожным движением отталкивая от себя книгу и этот толстый журнал, будто пытаясь дать доступ воздуху, потом соскальзывает со стула и буквально растекается на ковре. Именно в таком состоянии и обнаружил ее Ваня, пришедший в гости буквально через десять минут, он ее и спас, вызвав скорую и довезя до больницы, а она пыталась что-то сказать ему и врачам, но мысли и слова ее путались.
Шура поправил книги и положил белые листки, исписанные красивым ровным почерком, аккуратнее. Она готовилась к экзамену? Журнал "Вопросы психологии", потертый талмуд с истрепанными закладками... Шура раскрыл его в том месте, где лежала тонкая деревянная пластинка с иероглифами и прочел:
"Даэраной называют человека, склонного к повышенной внушаемости и психологической восприимчивости. Название происходит от арабского daeranah - пустое зеркало: некоторые суры Корана называют подобное существо человеком без свойств, который якобы не способен физически испытывать чувства и эмоции. Он отражает чувства и эмоции окружающих людей, считая их своими собственными".
Абзац был жирно отчеркнут оранжевым маркером.
Шура перевернул страницу. Не то чтобы тема заинтересовала его сама по себе - он просто хотел узнать, чем занималась Лиза, прежде чем упала от удара.
"Как правило, это хорошо воспитанный, интеллигентный человек. Отсутствие личных чувств и эмоций окружающие принимают за умение владеть собой в любых обстоятельствах".
Три восклицательных знака на полях.
"Антуан Мерсье предлагает несколько остроумных способов распознания даэраны. К примеру, у него надо спросить о любимой мелодии, и даэрана затруднится с ответом, поскольку не имеет собственных пристрастий".
Рядом с текстом почерком Лизы было написано:
"Не любит музыку. Музыка только обеспечение танца".
Тут Шуру, что называется, пробрало. Он вспомнил разговор с Лизой о музыке; какая мелодия у тебя на мобильнике? - не смог ответить, не помнил, ему было безразлично. Шура вытащил телефон и надавил кнопку с изображением ноты. Мелодия называлась Raindrop Sonata и была загружена в качестве звонка еще на фабрике - простенький легкий би-боп, который Шура даже не задумался сменить на что-то другое.
"Наука не может объяснить реальное существование подобного человека, тем не менее, в психологии есть такой термин, как "синдром даэраны", то есть некритическая и абсолютная подверженность внешним влияниям: моде, политической и религиозной пропаганде и т.д.".
На этом параграф заканчивался. Шура отложил книгу и придвинул к себе "Вопросы психологии", открытый посредине. Статья, которую читала Лиза, называлась "Синдром даэраны в сфере влияния масс-медиа".
"...мнение представителей PR-групп путем умного внушения принимается потребителем за свое собственное. Стоит популярной телеведущей заявить, что марка Garbage это модно и стильно, то вещи с таким лейблом сразу же начинают расходиться, как горячие пирожки, хотя в вопросе качества они с большим отрывом уступают самой дешевой китайской продукции. Мы можем назвать синдром даэраны побочным продуктом рекламы, однако..."
Шура не стал читать дальше. Захлопнул журнал, оттолкнул от себя, словно омерзительное насекомое. Совершенно незачем вникать в то, что не имеет к нему никакого отношения, мало ли что там напридумывали теоретики для оправдания своих теорий. Ну да, он равнодушен к музыке, и что?
Шура вскинул голову и обнаружил, что за окнами уже ночь - темная бархатная ночь поздней весны, вызревающей в лето. Среди кустов казавшейся призрачной цветущей сирени заходился трелями соловей. Шура видел свое отражение в оконном стекле: хмурый юноша отчего-то сбит с толку, однако пытается взять себя в руки. Разве он не чувствует? Разве он не ощущает всем сердцем томную прелесть этой ночи? Разве у него не шевелятся волосы на затылке, когда он вспоминает о том, как занимался любовью с Лизой? Или все его чувства и ощущения, все его эмоции - только отражение движений чужих душ?
Ему показалось, что он задыхается, погружаясь в невидимую зловонную и давящую пучину. Опустив взгляд к исписанным листам бумаги на столе, Шура прочел:
"Александр Александрович Черников. Родился 4 января 1988 года в Ярославле. Студент факультета механики, математики и информатики Турьевского Государственного Института Педагогики и Психологии им. Л.С.Выготского, гр. 1-в. Адрес: город Турьевск, ул. Капитана Громова, дом 118 квартира 29. Серия и номер паспорта: 70 97 009106. Группа крови А+".
Шура услышал, как его сердце стукнуло и на пару секунд остановилось. Читать дальше он смог только через несколько минут - когда сумел-таки взять себя в руки и принять идею того, что Лиза собирала на него досье.
"Сфера интересов: математика и информатика, бальные танцы (бывший руководитель бально-спортивного направления в студии "Стиль"). Семья: мать, Черникова Ольга Дмитриевна, 1956 г.р.; отец, Черников Александр Максимович, 1959 г.р. - разведены с 1997 года".
Дальше пошла совершенная галиматья, место которой было скорее в фантастическом романе, чем в документах подобного рода.
"Натальная карта: составление затруднительно по неизвестным причинам. Анализ родословной по методу Курмангалиева: способностей-В у родственников до седьмого колена не зарегистрировано даже в латентном состоянии. Прочтение судьбы: не читается, отражается большей частью персональная судьба гадателя и факты, которые принадлежат иным людям".
Он хотел сказать банальное Лиза, как ты могла, но не сумел вымолвить ни слова. Некоторое время Шура сидел неподвижно, глядя на свое отражение в оконном стекле и слушая соловья, а потом раскрыл книгу с закладками в самом начале, разложил перед собой листы бумаги и принялся за чтение.