Сергей Доренко: 70% россиян - страшный оскал пригородной электрички
Сергей Доренко: 70% россиян - страшный оскал пригородной электрички, люди с утраченными представлениями о добре, зле, милосердии и законе
На «Русскую службу новостей» пришел Арам Габрелянов. Сергей Доренко, ведущий утренней программы «Подъем» и вообще главный голос РСН, немедленно заявил, что через две-три недели покинет студию, чтобы создать собственное радио.
Доренко интересен вне зависимости от того, согласны вы с ним или нет. Сам он о своей способности притягивать чужое внимание когда-то сказал очень точно: «Я увеличиваю количество любви в мире. Одни любят меня, другие любят меня ненавидеть». Так что его мнение о ситуации интересно даже безотносительно от всех этих радийных пертурбаций.
- Я не спрашиваю, почему пришел Габрелянов. Но почему ушел ты?
- Примерно два - два с половиной года назад Габрелянов начал сюда ездить и рассказывать мне, как сильно он любит меня и мою программу. Предлагал делать совместное радио LifeNews. Потом мне стало известно, что он ведет переговоры о покупке этой радиостанции, причем ведет непосредственно с Ковальчуками (им принадлежит весь холдинг) и не без участия властей. О решении продать РСН Габрелянову я узнал от Суркова (сам Ковальчук, кажется, узнал о собственном решении чуть позже). Я тогда сразу сказал: как только сюда входит Габрелянов, и даже не Габрелянов, а как только тень его пересекает данный порог - я ухожу. Связано это не с политическим, а с качественным критерием: Габрелянов - не тот уровень. Вот и всё.
- Но чем ты можешь объяснить его стремительное продвижение? Он что, так умеет орать на людей?
- Габрелянов совсем не орет. Он как раз умеет разговаривать очень мягко.
- Почему тогда вертикаль так его полюбила?
- Вот эта оппозиционная наивность умиляет меня больше всего. Вы все верите в вертикаль, а ее нет. На самом деле власть - это галактика, миллион звездных систем, у каждой свой центр, и Габрелянов умеет весьма вертко лавировать между ними. Он далеко не такой апологет власти, как кажется оппозиционерам. Поясняю: есть любовь материнская и отцовская. Материнская не рассуждает, для нее нет критериев, она любит не за что-то, а по определению. Такой любовью, не допускающей никакой критики, Габрелянов любит двух людей - Путина и патриарха. Есть отцовская: если ты сдашь математику на пять - получишь велосипед, а если сносно выучишь английский - поедешь доучиваться в графство Кент. Такой любовью, которая допускает и критику, и сомнения, и ремень, Габрелянов любит всех остальных.
Что до вертикали, я видел своими глазами, как один судья в Ставрополе швырнул дело в камин: «Придется сказать, что мыши съели». А когда ему пригрозили увольнением, он сказал: вы что, ребята, какое увольнение? Я купил это место. И каждый год за него плачу. И посмотрим, кого вы найдете вместо меня - на пост судьи на границе с Чечней, чтобы кое-как удерживал ситуацию и еще платил вам за это. Вертикаль власти действует в Кремле. Там сидят довольно качественные люди. Если бы такие люди сидели хотя бы в городах-миллионниках, не говоря уже о глубокой провинции, мы жили бы совершенно иначе. В Кремле дураков нет, по крайней мере я не видел ни одного.
И мы должны за глаза - не в глаза, чтобы их не развратить, а именно за глаза! - сказать им большое человеческое спасибо. Просто за то, что они есть. Без них все перестанет существовать очень быстро. Если упразднить министерство внутренних дел в Австрии, там этого в течение года просто никто не заметит. Если в Белоруссии - четыре месяца. А в России все кончится за неделю. Потому что население России состоит из четырех категорий, которые практически не пересекаются.
- Интересно, каких же?
- Первая - чиновники. У них действительно начинает ехать крыша от того, что их подпись зачастую приносит людям миллионы, а сами они получают в кассе сорок тысяч. Тут у любого крыша поедет, это заметил и научно обосновал еще Гавриил Попов. Тогда начинается коррупция. И все-таки среди этого чиновничества есть большой процент адекватных и неглупых людей. Это процентов десять от населения в целом. Еще десять - молодые европейцы.
Люди, чье появление когда-то меня бесконечно умилило: они тормозят перед «зеброй»! Они не хотят жить, как в Европе, они уже в ней живут, у них просто европейские мозги. Им под тридцать. И это еще процентов десять.
Дальше - те, кто хочет быть Европой, но ею не является. Это шестидесятники и старшие дети шестидесятников, те, кому от сорока до семидесяти. С ними прекрасно поговорить, в деловом плане они менее надежны, доход у них средний. И это еще десять процентов.
А остальные семьдесят - это аудитория Стаса Михайлова, люди с утраченными представлениями о добре и зле, эстетике и вкусе, милосердии и законе. Это страшный золотой оскал пригородной электрички. И в отличие от благодушных современных народников, я вижу этот оскал. Я боюсь его. Я знаю, с кем имею дело. И потому я не верю в честные выборы, которые приведут к власти честных людей. Я не верю в иную систему власти и в массовую борьбу с коррупцией. Я не верю, что оппозиция принесет этим людям свои ценности. То, что сегодня в России - это демократия в действии.
«Если что-то и изменится, то лет через тридцать»
- Что общего это имеет с демократией? Этих людей сделали такими, им сознательно сунули Стаса Михайлова и прочее, чтобы никакая другая власть тут не проходила?
- Не знаю, сознательно или бессознательно, но их такими сделали, и мы имеем то, что имеем. У нас была страна инженеров - пусть не таких, как в Германии, но таких, как в Чехии или Северной Италии, да. Сегодня у нас совершенно другое качество населения. Помню, как Гусинский меня убеждал: что вы ругаете богатых? Ведь каждый из нас создает сотни рабочих мест! Создавать-то он создает, но каких? Повар, садовник, массажист (и то массируют преимущественно филиппинки). Из страны инженеров, фактически интеллигентов Россия превратилась в страну прислуги. Надо помнить, что мы имеем дело именно с таким населением. Советская власть много в чем виновата, но она насаждала идеологию просвещения, культ знания. Сегодня мы имеем совсем другие культы, место научных авторитетов заняли попы, а главное - люди знания перестали восприниматься как элита. Раньше перед кандидатом наук вставали во фрунт, престиж этого звания был таков, что и теперь депутаты или миллионеры покупают в Плехановском фальшивые диссертации.
Сегодня каждый пензенский пещерный сиделец, который ушел в пещеру ждать конца света, уверен, что он равен академику Лихачеву. И это та самая демократия в действии. Еще это называется охлократия, быдлократия - власть большинства. Я всегда говорил, что я противник демократии, и меня всегда за это ругали, пока не увидели ее в действии.
- Насколько долговечна такая ситуация, как ты думаешь?
- На тридцать лет как минимум. Поясню демографически: социально активным, площадным, «болотным», креативным и так далее называли поколение 1984-1987 годов рождения. Сейчас им под тридцать. Через год они впервые обратятся к врачу с жалобой на повышенное давление. Через два тесть посмотрит на них в упор, спрашивая, почему они до сих пор живут с родителями. Через три они поймут, что Австралия и Канада не вместят всех желающих и жить и работать придется здесь - в стране, где вертикальная мобильность отсутствует.
Это поколение, чьи отцы ограбили дедов и делиться не собираются. Наверху - сплошные чугунные задницы, чугунное небо без просвета и зазора. Проломить его не получится. Надо будет погружаться в мозолистую, зловонную жизнь, если, конечно, они хотят выжить и прокормить детей. Через год им станет не до протестов. Это последнее активное поколение - дальше демографическая яма, почти пустота. В девяностые был огромный демографический спад, и подхватить знамя будет некому. Следующее большое и активное поколение дозреет через тридцать лет - вот тогда, возможно, здесь что-то изменится. Или ничего.
- Во-первых, ни одна авторитарная система не может стоять на месте - ей нужно жрать. Значит, репрессии обязаны шириться...
- Ничего подобного. Путин - совсем не вождь репрессивного режима. Он хочет быть неподвижен, как паук в центре паутины. Агрессия - не его стиль. Видно, как он презирает собственное окружение - и ворующую, и кровожадную его часть. Больше всего ему не хочется резких движений.
- Как же не хочется, когда главным органом в стране стал Следственный комитет?
- Следственный комитет вполне может быть главным органом в стране, где воровство стало главным занятием на всех уровнях. Пусть не главным органом, но одной существенной гранью государственного меча. Но Путин вовсе не хочет массовых репрессий - это, кажется, очевидно даже его врагам.
- ...А во-вторых, за эти тридцать лет страна превратится в такую гниль, что ее не спасет никакое новое поколение.
- Что значит превратится? Когда она была другой? В Европе коров, зараженных сибирской язвой, после смерти сбрасывали в каменные колодцы, наполненные кислотой. А в России закапывали за околицей, откуда сибирская язва спокойно проникала в подпочвенные воды. Россия никогда не была Европой и именно поэтому столько думает о ней. Испанец не придает Европе особого значения, потому что он - ее часть. А Россия то ругает, то хвалит, то пытается задобрить Европу, но она никогда не была и не будет ее частью. Она отдельная часть света.
«Сурков умеет варить плов из реальности»
- Как по-твоему, почему Сурков не удержался в этой системе власти?
- Я убежден, что он ушел по собственному желанию. Он очень устал. Я иногда заходил к нему поболтать: это было интересно мне и, кажется, не скучно ему. Мне это еще помогало в отношениях с чиновничеством: если люди в приемной Суркова видят, что ты сидишь перед ним нога на ногу, попивая газировку, это меняет отношение к тебе.
За те пятнадцать минут, что я у него сидел, он получил 50 звонков. Все это его очень утомило, и я говорил ему: Слава (мы на ты), ты выглядишь не так уж здо´рово. Впалые глаза в кругах. Бледность. Наметился чиновничий животик. Сейчас я увидел Суркова - это молодой красавец в прекрасном летнем пиджаке. Подтянулся. Никакой синевы у глаз. Полон сил. Поверь мне, он не пропадет.
- И чем он намерен заниматься?
- Не знаю. Думаю, бизнесом. У него замечательный талант организовывать ситуации, варить плов из многих ингредиентов. Я это заметил еще с Менатепа, где он работал в 1994 году. Уже тогда он замечательно режиссировал реальность.
- Ты действительно делаешь собственное радио?
- Делаю, но это очень трудно. Я в разных кабинетах доказывал: если Габрелянов хочет делать свое радио, пусть делает его на свободной частоте, пусть расцветают все цветы, зачем обрушивать уже готовую вещь? В ответ мялись: решение собственника... право собственности...
- Ты заметил, что оно священно только тогда, когда это нужно?
- Нет-нет, собственность сейчас действительно священна. Собственник решил - не вторгаться же! Но чтобы сделать новое радио, чтобы оно начало отбиваться, чтобы на него заново подсела моя аудитория - таксисты, парикмахеры, - нужно полтора-два года. Это время придется как-то просуществовать. Да, мои пятьдесят тысяч слушателей пойдут за мной везде. Но мне мало пятьдесят. Мне нужно пятьсот. Значит, придется брать у кого-то деньги. А деньги в России можно брать у двух источников: либо власть и дружественный бизнес, либо госдеп. Но госдепу сегодня не хочется помогать российскому радио. Америка, как огромный осьминог, втягивает щупальца, сосредоточивается. Ее сегодня волнуют три проблемы - их она и решает. Первая - полное господство на океанах, прежде всего военное. Вторая - политический контроль над Европой. Третья - главным образом экономическая - Китай. Россия в этот набор не входит, тут может происходить что угодно. Следовательно, инвестор у радио остается один. И это касается не только радио. Независимых СМИ тут в ближайшее время не будет. Да, собственно, и никогда не было.
- Тебя самого не утомило, что ни один твой проект тут не держится дольше двух лет?
- Так хорошо, как сейчас - во всяком случае, так стабильно, - мне никогда не было. В девяностые я менял работу ежегодно. Исключение составил девяносто восьмой, когда меня успели выгнать с работы дважды. А здесь я продержался пять лет, и среди разговорных радиостанций мы прочно держали второе место.
- Какое радио ты собираешься делать?
- Разговорное, с той самой идеологией просвещения, которая одна тут может что-то изменить. Я хочу, например, чтобы Минкин говорил у меня не о политике, а о своей концепции «Вишневого сада». И чтобы ты, допустим, рассказывал не о политике, а о классике.
- С тобой, Сережа, хоть чучелом, хоть тушкой. Я ни в чем с тобой не согласен, но слушаю с наслаждением.
- Аналогично.