То ли лыжи не едут...
Эта история случилась, когда мы были на интернатуре в Самарской психбольнице. Жена несколько месяцев посвятила работе и учёбе в отделении №18. Это женское отделение. По территориальному принципу оно обслуживало городские окраины (Мехзавод, Красную глинку), а также всех иногородних и бомжующих дам. Коллектив - золотой, грамотный, слаженный. Само здание отделения, отдельно стоящая древняя одноэтажная деревянная постройка с собственным огороженным двориком, в котором летом устраивался огородик и всячески лелеялись цветочные клумбы, обладало какой-то неповторимой харизмой, служащей ненавязчивым фоном для в-общем-то тяжёлой ежедневной работы, которая благодаря мастерству сотрудников казалась непринуждённой, ненавязчивой и даже какой-то идиллической. Наша интернатура по времени пришлась как раз на внедрение "Закона о психиатрической помощи и гарантиях соблюдения прав граждан при её оказании". В частности, теперь больной или давал письменное согласие на лечение, или наступал геморрой у лечащего врача, который должен был обосновать законность пребывания отказника в отделении. Писалась телега в суд с просьбой дать по морде санкцию иначе высадим десант дураков под окнами мэрии на недобровольное лечение имярек. Суд рассматривал заявление и, как правило, санкцию давал. Но однажды...
В ординаторской появились две молоденькие с огромными ресничищами козючки, предьявили служебные удостоверения и изъявили желание учинить дебош с шабашем проверку законности пребывания вновь поступивших пациенток. Глазищи юных жриц Фемиды горели огнём праведного гнева, обращённого на злокозненный врачебный персонал: мол, томите в аццком плену невинные души, ну ведь томите же, ну, признавайтесь на счёт раз! От чая с малиновым вареньем и домашними плюшками гордо отказались: мол, знаем ваши уловки, нас не купить бочкой варенья и корзиной печенья. Сокрушённо вздохнув, коварный Чингачгук ди гроссе шланге Игорь Васильевич, он же в народе зав. отделением, дал распоряжение санитарочкам сей же секунд подать сюда Маринку.
Как Маринка попала в отделение - песня отдельная. С неделю тому назад у неё началось обострение, начались голоса, появились всякия вредныя мысли, и ушла из дома. В дремучий лес. В красном платье. За неделю лесной робинзонады платье изрядно поистрепалось, обувка потерялась вовсе, и девчонка являла собой очень живописное зрелище, способное вызвать столбняк даже у медведя-шатуна. Скитаться ей, судя по всему, к исходу недели надоело, и она , выйдя на трассу, стала голосовать. С собой у неё была чудом сохранившаяся монетка, и Маринка рассудила, что легковушка её за такие деньжищи никуда не повезёт. Выбор пал на грузовой транспорт. В итоге пострадали несколько водителей грузовиков: как только машина притормаживала, эта кикимора в красном врывалась в кабину и начинала кусаться и царапаться. Мужики, кое-как отбившись, давали по газам и надолго зарекались связываться с голосующим на дороге женским полом. Наконец, нашёлся один, который сумел скрутить и - оцените сознательность! - довезти до психбольницы.
Маринка вошла в ординаторскую и села на предложенный ей стул. Стараниями санитарочек, отмывших, заботливо расчесавших колтуны и даже соорудивших приличную причёску, вид у девушки был самый что ни на есть приличный. Если не считать больничного халата весёленькой расцветки, делавшего её немного похожеё на цыплёнка-переростка. И если не обращать внимание на особый огонёк в глазах. Проверяющие оживились, только что руки не стали потирать - но сдержались.
- Марина, расскажите, как вы здесь оказались, как вы себя ЗДЕСЬ чувствуете?
И Марина рассказала. В своей обличающей речи она посетовала и на режим (нахмурился зав.), и на скудное питание (схватилась за сердце санитарочка, лично следящая, чтобы всё было выпито и съедено), и на грубость персонала (заёрзали ординаторы). Консенсус больной и двух юных законниц рос и крепчал с каждой минутой повествования, они ахали, охали и бросали на докторов пристальные взоры. Праведный гнев близился к точке кипения, и был уже на опасной отметке, когда негодница пожаловалась, что её грозились даже (боже мой, вся просвещённая общественность рыдает и выходит на тропу священной войны) ПРИВЯЗАТЬ К КРОВАТИ!
-За что?!
- Так вот и я спрашиваю - за что?! Брата моего убили? Убили!
Видя сетку прицела в двух парах очаровательных глаз, Игорь Васильевич попытался робко возразить:
- Мариночка, он же у тебя умер чёрт-те когда!
- Молчите!! - это Марина и проверяющие, хором. Ага! Скелетики в шкафах, доктора!
- Убили! Вот, смотрите, - и Маринка, подойдя к окну, жестом подозвала девчонок. Те, сдерживаясь, чтобы не бежать вприпрыжку, важно подошли.
- Вон в той вон посадке и прикопали. А он со мной оттуда говорит. И говорит, и говорит. Когда по делу что скажет, а когда ерунду несёт. Кто? Да ты и несёшь! Скажи ещё, советчик нашёлся!Ага, как же! Ему прогулы на городском погосте ставят, а он всё туда же, под юбки этим двум зассыхам смотреть! Да щазз, сам заткнись!
По ходу этого пламенного монолога лица девчонок-проверялок вытягивались, глазки становились большими-большими, а губки складывались в две буковки "О". Наконец одна из них очнулась от оцепенения:
- Женщина, вы что, ДУРА?
Практически не меняя ни скорости, ни интонаций, Маринка вполоборота ответила:
- Ха! Конечно, дура! Иначе чего я здесь лежу!
Вот на сей замечательной фразе и закончилась эта проверка.
В ординаторской появились две молоденькие с огромными ресничищами козючки, предьявили служебные удостоверения и изъявили желание учинить дебош с шабашем проверку законности пребывания вновь поступивших пациенток. Глазищи юных жриц Фемиды горели огнём праведного гнева, обращённого на злокозненный врачебный персонал: мол, томите в аццком плену невинные души, ну ведь томите же, ну, признавайтесь на счёт раз! От чая с малиновым вареньем и домашними плюшками гордо отказались: мол, знаем ваши уловки, нас не купить бочкой варенья и корзиной печенья. Сокрушённо вздохнув, коварный Чингачгук ди гроссе шланге Игорь Васильевич, он же в народе зав. отделением, дал распоряжение санитарочкам сей же секунд подать сюда Маринку.
Как Маринка попала в отделение - песня отдельная. С неделю тому назад у неё началось обострение, начались голоса, появились всякия вредныя мысли, и ушла из дома. В дремучий лес. В красном платье. За неделю лесной робинзонады платье изрядно поистрепалось, обувка потерялась вовсе, и девчонка являла собой очень живописное зрелище, способное вызвать столбняк даже у медведя-шатуна. Скитаться ей, судя по всему, к исходу недели надоело, и она , выйдя на трассу, стала голосовать. С собой у неё была чудом сохранившаяся монетка, и Маринка рассудила, что легковушка её за такие деньжищи никуда не повезёт. Выбор пал на грузовой транспорт. В итоге пострадали несколько водителей грузовиков: как только машина притормаживала, эта кикимора в красном врывалась в кабину и начинала кусаться и царапаться. Мужики, кое-как отбившись, давали по газам и надолго зарекались связываться с голосующим на дороге женским полом. Наконец, нашёлся один, который сумел скрутить и - оцените сознательность! - довезти до психбольницы.
Маринка вошла в ординаторскую и села на предложенный ей стул. Стараниями санитарочек, отмывших, заботливо расчесавших колтуны и даже соорудивших приличную причёску, вид у девушки был самый что ни на есть приличный. Если не считать больничного халата весёленькой расцветки, делавшего её немного похожеё на цыплёнка-переростка. И если не обращать внимание на особый огонёк в глазах. Проверяющие оживились, только что руки не стали потирать - но сдержались.
- Марина, расскажите, как вы здесь оказались, как вы себя ЗДЕСЬ чувствуете?
И Марина рассказала. В своей обличающей речи она посетовала и на режим (нахмурился зав.), и на скудное питание (схватилась за сердце санитарочка, лично следящая, чтобы всё было выпито и съедено), и на грубость персонала (заёрзали ординаторы). Консенсус больной и двух юных законниц рос и крепчал с каждой минутой повествования, они ахали, охали и бросали на докторов пристальные взоры. Праведный гнев близился к точке кипения, и был уже на опасной отметке, когда негодница пожаловалась, что её грозились даже (боже мой, вся просвещённая общественность рыдает и выходит на тропу священной войны) ПРИВЯЗАТЬ К КРОВАТИ!
-За что?!
- Так вот и я спрашиваю - за что?! Брата моего убили? Убили!
Видя сетку прицела в двух парах очаровательных глаз, Игорь Васильевич попытался робко возразить:
- Мариночка, он же у тебя умер чёрт-те когда!
- Молчите!! - это Марина и проверяющие, хором. Ага! Скелетики в шкафах, доктора!
- Убили! Вот, смотрите, - и Маринка, подойдя к окну, жестом подозвала девчонок. Те, сдерживаясь, чтобы не бежать вприпрыжку, важно подошли.
- Вон в той вон посадке и прикопали. А он со мной оттуда говорит. И говорит, и говорит. Когда по делу что скажет, а когда ерунду несёт. Кто? Да ты и несёшь! Скажи ещё, советчик нашёлся!Ага, как же! Ему прогулы на городском погосте ставят, а он всё туда же, под юбки этим двум зассыхам смотреть! Да щазз, сам заткнись!
По ходу этого пламенного монолога лица девчонок-проверялок вытягивались, глазки становились большими-большими, а губки складывались в две буковки "О". Наконец одна из них очнулась от оцепенения:
- Женщина, вы что, ДУРА?
Практически не меняя ни скорости, ни интонаций, Маринка вполоборота ответила:
- Ха! Конечно, дура! Иначе чего я здесь лежу!
Вот на сей замечательной фразе и закончилась эта проверка.