Адекватность костюма: субъективная тревога и поиск объективных факторов
Решила законспектировать.
ТЕОРИЯ МОДЫ. Одежда. Тело. Культура № 23 (весна 2012)
Линор Горалик. «Стыдно, как во сне». Адекватность костюма: субъективная тревога и поиск объективных факторов
...По мере расширения допустимых вариантов костюма для любой социальной ситуации - от рабочей до пляжной - обыватель оказался в сложном, двойственном положении: у него есть острое ощущение, что коды расшатались - но не исчезли; иными словами - в каждой ситуации стало допустимо многое - но не всё. Однако попытки формализации того, где проходит граница «допустимого» и «недопустимого» (как в частных беседах, так, скажем, и в глянцевых журналах или учебниках по стилю), либо требуют постоянного разветвления опций (в реальности практически бесконечных), либо с удовольствием включают в себя своего рода защитный балласт: утверждение, что «в конце-концов, главное - это чувствовать себя комфортно», призыв «не бояться игнорировать правила и быть индивидуальностью» или заявление, что «можно пойти наперекор правилами и самой стать иконой стиля». Иными словами, попытки однозначной формализации повседневных костюмных кодов и норм в современном обществе (заслуживающие, безусловно, отдельного исследования, особенно - в России) обычно обречены на предсказуемый провал. В результате обыватель оказывается в сложнейшей ситуации отсутствия любых объективных ориентиров, помогающих принимать решения касательно собственной одежды.
...В этой ситуации обывателем делается естественная попытка нащупать некоторые константы, способные если и не заменить собой своды правил, то хотя бы способствовать избежанию тех или иных фрустрирующих ошибок в одежде. Естественным образом, такие константы обычно оказываются лежащими в области эстетики, а не этикета. В частности, едва ли не беспроигрышным ориентиром (или по крайней мере опорным элементом психологических систем защиты) считается соответствие костюма внешности («Может быть, в театр и надо носить все блестящее и обтягивающее, но я не понимаю - она вообще видела себя в зеркале со своими попой и животом?») - то есть его способность приближать конкретного носителя к пусть и субъективно понятому, но по-крайней мере внеситуационному идеалу красоты. Другим таким ориентиром служит «гармоничность» - опять же, безусловно, понятая субъективно: приемлемые сочетания цветов, «классические» силуэты (зачастую понимаемые как силуэты, означавшие соответствие гендерным идеалам в период до нынешней эпохи интенсивного распада кодов - то есть в период конца 1950-х годов: «песочные часы» - для женщин, «перевернутый треугольник» - для мужчин). Именно, эти, по определению субъективные эстетические критерии, в данный момент, насколько можно судить, кажутся обывателям более объективными, чем исчезнувшие внятные своды писаных или неписаных социальных правил: «Даже при том что это был билет в VIP и все сидели в мехах и бриллиантах, я себя уговаривала, что по крайней мере я одета к лицу, а такой наряд, как у них, мне все равно не по зубам». Другая моя собеседница подчеркивала, что намеренно одевается всегда в черное и серое, потому что «это значит, что я никогда не ошибусь с модными цветами или с сочетаниями» вне зависимости от ситуации».
...Первое ощущение, которое возникает в момент осознания «неуместности» собственного костюма, обычно связывают с «небезопасностью». При ближайшем рассмотрении речь, естественно, всегда идет о риске быть «неправильно понятым» - но варианты называемой «неправильности» оказываются очень разными. Один вариант - опасность привлечь нежелательное внимание, особенно - в местах, где это внимание может быть выражено нежелательным способом: в незнакомой компании, в ночном клубе. ...Второе - быть неправильно понятым во время прямой коммуникации с людьми, иногда даже знакомыми. Еще одним очень часто упоминаемым переживанием оказывается боязнь «быть осмеянным»: от обычного «у меня было чувство, что надо мной все смеются» - до «мне бы в лицо никто не засмеялся, потому что я занимался тогда боксом, но я не сомневаюсь, что за спиной у меня повеселились всласть» (молодой человек, пришедший на футбольный матч в белом пиджаке). Следующим по частоте упоминаний оказывается опасение быть принятым за человека, который «не знает, как надо» - то есть не знаком с кодом; термины, употребляющиеся в описании, очень разнообразны - от «деревенщины» до «компьютерного задрота», но, так или иначе, речь здесь идет о человеке, не привыкшем общаться в приличном обществе, не обладающем светским опытом и не понимающим моду. Примерно с той же частотой упоминается страх выглядеть бедным - причем, что интересно, вне зависимости от того, в какую именно сторону костюм респондента отличается от костюма окружающих. И наконец, часто упоминается очень интересное и менее очевидное опасение быть принятым за человека, который «слишком старается»: «во всех случаях не хочется выглядеть именно тем болваном, который старательно готовится к чему-нибудь», «я пришла накрашенная, с тональным кремом и на танкетках, единственная из всех гостей. Было очень стыдно, что видно, как я старалась». Очевидно, по своей сути это переживание близко к опасению быть «разгаданным» в качестве человека, который не уверен в себе и слишком старается хорошо выглядеть.
...
Возможно, здесь важно подчеркнуть сказанное тем, с какой частотой мои респонденты использовали сравнения, связанные с детскими или подростковыми переживаниями - то есть переживаниями, относящимися к периоду полного или значительного отсутствия контроля над собственным костюмом: «похожее было со мной только в первом классе, когда мама настаивала, чтобы на физкультуру я ходил в шерстяных гамашах», «так бывало в детстве, когда я стеснялась и ненавидела гадость, которую мама мне покупала». Заново переживаемое ощущение бесконтрольности и беспомощности перед невозможностью соблюсти неписаные (на этот раз) правила, возможно, и доводило этих взрослых людей до фрустрации - и даже до слез.
...Сравнительно близко к ситуациям, когда «неуместность» вызвана нарушением сколько-нибудь устойчивых правил, лежат ситуации, когда человек чувствует себя «пере-одетым» (англ. overdressed) или «недо-одетым» (англ. underdressed) - то есть неверно оценившим не только костюмные законы, но и модальность одежды. Обе ситуации очень болезненны еще и потому, что зачастую человек опасается трактовок, связанных не с его социальными навыками и знаниями, а с его материальным благосостоянием. В частности, «недо-одетость», по мнению такого человека, может быть истолкована как признак бедности («Я выглядела так, как будто мне нечего надеть, - и это при том, что у меня дома три сумки, за которые можно было купить половину этого ресторана»), а «пере-одетость» - как желание продемонстрировать свой достаток, пустить пыль в глаза («Мне со своим „вюиттоном" хотелось сквозь землю провалиться») - или, наоборот, как желание небогатого человека показать, что у него тоже есть деньги («Они были увешаны, как елки, а я пришла в шубке, потому что всегда мерзну. И в гардеробе мой одноклассник, с которым мы десять лет не виделись, подошел ко мне и сказал с таким мерзким смешком: „Тоже богатая, да?" Меня до сих пор передергивает»). Естественно, эта тревога только усиливается, когда у респондента возникает ощущение реального классового несоответствия, а не только «костюмной ошибки». Однако в этих ситуациях присутствует еще один важный оттенок: и респонденты, которые чувствовали себя «пере-одетыми», и респонденты, которые ощущали себя «недо-одетыми», однозначно заявляли, что всем остальным присутствующим их одежда - соответственно нарядная или, наоборот, скромная - позволяла в то же самое время чувствовать себя уверенно. Эта уверенность в том, что остальным - то есть попавшим в струю - было «хорошо» только из-за их правильного костюма, еще раз подчеркивает и субъективность, и проективность подобного переживания.
...Стратегии, которые выбирает человек, ощущающий неуместность своего костюма, в той или иной ситуации, отличаются вполне впечатляющим разнообразием: от «немедленно спрятаться и при первой возможности уйти» до «вызывающе так и ходить». <...> перед человеком, оказавшимся неуместно одетым, встает крайне важная и постоянно упоминающаяся в обсуждениях дилемма: нужно ли устно коммуницировать данную ситуацию? Нужно ли, иными словами, оправдываться за свой внешний вид - то есть разъяснять свое (на самом деле) умение считывать социальный код и следовать ему, - и если да - то в каких ситуациях? В частности, следует ли самому начинать этот разговор с любым собеседником - или, скажем, включаться в него только, если тебя спрашивают напрямую? Большинство респондентов признаются, что ощущение тревоги у них в этот момент так велико, что удержаться от добровольной коммуникации почти невозможно.
...Интересно, что респонденты, которые, по их утверждению, «готовы объясняться, если спросят», не могли привести примеров, когда бы их действительно спрашивали о том, почему они явились на шашлыки в белой рубашке и лакированных ботинках; исключение составляли ситуации, когда комплимент воспринимался как скрытый вопрос или пассивно-агрессивная нападка.
...Точно так же респонденты не смогли привести примеров, когда они сами делали бы сознательное замечание «неуместно одетому» человеку, - однако признавались, что бывали рады услышать внятное объяснение; это разряжало обстановку. Впрочем, излишние объяснения или объяснения, для которых собеседник не видел причины, зачастую тоже воспринимались негативно - по схеме «она слишком старается».
...Наиболее упоминаемой методикой (хотя о реальной частоте и эффективности ее применения судить невозможно) оказывается обращение к собственному чувству юмора: «Я убедила себя, что все это, в конце концов, не ужасно, а даже смешно». Однако иногда удар по самолюбию оказывается настолько тяжелым, что смеховое остра- нение не помогает. Тогда зачастую в ход идет своего рода «подмена шкалы»: «проиграв» другим участникам сборища на субъективной шкале «уместное - неуместное», неудачно одетый человек обращается к какой-нибудь объективной шкале, на которой, по его ощущению, может набрать больше очков: «Напоминала себе, что они тут третьи жены, которых могут уволить из постели, стоит им прибавить два кило, а у меня два высших образования». <...> Разновидностью этой же стратегии оказывается ее инверсия: когда вместо поддержания собственной ценности человек обращается к критике окружающих, - уходя от субъективной темы костюма к каким-нибудь объективным (по его мнению) ценностям: «У этих по-театральному одетых теток зато три раза за отделение звонил телефон»; «Выходят на пляж в купальниках Chanel, а ведут себя как свиньи, прячут шкурки в песок»; «Меня трясет, когда на митинге я вижу двух фиф с макияжем и на шпильках, которые, выворачивая ноги, смотрят на меня, как на гниду, в моих лыжных штанах, - а потом спрашивают у ментов, где тут купить коньяка». Последняя реплика представляется особенно ценной: собственно, она адресуется к некоторому неуловимому набору правил, который должен бы был относиться к принципиально новой, только возникшей ситуации: к ситуации протестных митингов в России, очень серьезно изменившейся (в том числе - в плане современного костюма) за двадцать лет, прошедших с момента предыдущих массовых митингов. Митинги зимы 2011/12 года стали среди прочего новым опытом разрушения костюмных кодов - и попыток формирования кодов новых. Таким же важным опытом оказались массовые протесты, охватившие в 2010-2012 годах значительное число развитых стран. Одним из важных социальных опытов для всех участников антиправительственных митингов стало смешение страт, субкультур, социальных групп в едином пространстве. В России шутки про «норковую революцию» и «митинг испорченных ботинок» перемежались практичными советами по выбору термобелья и страстной риторикой в блогах касательно неуместности дорогих шуб на войне с коррупцией. Эти интуитивные попытки создать «правила одежды для современного протестанта» еще ожидают своего летописца, который, безусловно, должен будет рассматривать 2012 год как крайне значимый не только в жизни России.
ТЕОРИЯ МОДЫ. Одежда. Тело. Культура № 23 (весна 2012)
Линор Горалик. «Стыдно, как во сне». Адекватность костюма: субъективная тревога и поиск объективных факторов
...По мере расширения допустимых вариантов костюма для любой социальной ситуации - от рабочей до пляжной - обыватель оказался в сложном, двойственном положении: у него есть острое ощущение, что коды расшатались - но не исчезли; иными словами - в каждой ситуации стало допустимо многое - но не всё. Однако попытки формализации того, где проходит граница «допустимого» и «недопустимого» (как в частных беседах, так, скажем, и в глянцевых журналах или учебниках по стилю), либо требуют постоянного разветвления опций (в реальности практически бесконечных), либо с удовольствием включают в себя своего рода защитный балласт: утверждение, что «в конце-концов, главное - это чувствовать себя комфортно», призыв «не бояться игнорировать правила и быть индивидуальностью» или заявление, что «можно пойти наперекор правилами и самой стать иконой стиля». Иными словами, попытки однозначной формализации повседневных костюмных кодов и норм в современном обществе (заслуживающие, безусловно, отдельного исследования, особенно - в России) обычно обречены на предсказуемый провал. В результате обыватель оказывается в сложнейшей ситуации отсутствия любых объективных ориентиров, помогающих принимать решения касательно собственной одежды.
...В этой ситуации обывателем делается естественная попытка нащупать некоторые константы, способные если и не заменить собой своды правил, то хотя бы способствовать избежанию тех или иных фрустрирующих ошибок в одежде. Естественным образом, такие константы обычно оказываются лежащими в области эстетики, а не этикета. В частности, едва ли не беспроигрышным ориентиром (или по крайней мере опорным элементом психологических систем защиты) считается соответствие костюма внешности («Может быть, в театр и надо носить все блестящее и обтягивающее, но я не понимаю - она вообще видела себя в зеркале со своими попой и животом?») - то есть его способность приближать конкретного носителя к пусть и субъективно понятому, но по-крайней мере внеситуационному идеалу красоты. Другим таким ориентиром служит «гармоничность» - опять же, безусловно, понятая субъективно: приемлемые сочетания цветов, «классические» силуэты (зачастую понимаемые как силуэты, означавшие соответствие гендерным идеалам в период до нынешней эпохи интенсивного распада кодов - то есть в период конца 1950-х годов: «песочные часы» - для женщин, «перевернутый треугольник» - для мужчин). Именно, эти, по определению субъективные эстетические критерии, в данный момент, насколько можно судить, кажутся обывателям более объективными, чем исчезнувшие внятные своды писаных или неписаных социальных правил: «Даже при том что это был билет в VIP и все сидели в мехах и бриллиантах, я себя уговаривала, что по крайней мере я одета к лицу, а такой наряд, как у них, мне все равно не по зубам». Другая моя собеседница подчеркивала, что намеренно одевается всегда в черное и серое, потому что «это значит, что я никогда не ошибусь с модными цветами или с сочетаниями» вне зависимости от ситуации».
...Первое ощущение, которое возникает в момент осознания «неуместности» собственного костюма, обычно связывают с «небезопасностью». При ближайшем рассмотрении речь, естественно, всегда идет о риске быть «неправильно понятым» - но варианты называемой «неправильности» оказываются очень разными. Один вариант - опасность привлечь нежелательное внимание, особенно - в местах, где это внимание может быть выражено нежелательным способом: в незнакомой компании, в ночном клубе. ...Второе - быть неправильно понятым во время прямой коммуникации с людьми, иногда даже знакомыми. Еще одним очень часто упоминаемым переживанием оказывается боязнь «быть осмеянным»: от обычного «у меня было чувство, что надо мной все смеются» - до «мне бы в лицо никто не засмеялся, потому что я занимался тогда боксом, но я не сомневаюсь, что за спиной у меня повеселились всласть» (молодой человек, пришедший на футбольный матч в белом пиджаке). Следующим по частоте упоминаний оказывается опасение быть принятым за человека, который «не знает, как надо» - то есть не знаком с кодом; термины, употребляющиеся в описании, очень разнообразны - от «деревенщины» до «компьютерного задрота», но, так или иначе, речь здесь идет о человеке, не привыкшем общаться в приличном обществе, не обладающем светским опытом и не понимающим моду. Примерно с той же частотой упоминается страх выглядеть бедным - причем, что интересно, вне зависимости от того, в какую именно сторону костюм респондента отличается от костюма окружающих. И наконец, часто упоминается очень интересное и менее очевидное опасение быть принятым за человека, который «слишком старается»: «во всех случаях не хочется выглядеть именно тем болваном, который старательно готовится к чему-нибудь», «я пришла накрашенная, с тональным кремом и на танкетках, единственная из всех гостей. Было очень стыдно, что видно, как я старалась». Очевидно, по своей сути это переживание близко к опасению быть «разгаданным» в качестве человека, который не уверен в себе и слишком старается хорошо выглядеть.
...
Возможно, здесь важно подчеркнуть сказанное тем, с какой частотой мои респонденты использовали сравнения, связанные с детскими или подростковыми переживаниями - то есть переживаниями, относящимися к периоду полного или значительного отсутствия контроля над собственным костюмом: «похожее было со мной только в первом классе, когда мама настаивала, чтобы на физкультуру я ходил в шерстяных гамашах», «так бывало в детстве, когда я стеснялась и ненавидела гадость, которую мама мне покупала». Заново переживаемое ощущение бесконтрольности и беспомощности перед невозможностью соблюсти неписаные (на этот раз) правила, возможно, и доводило этих взрослых людей до фрустрации - и даже до слез.
...Сравнительно близко к ситуациям, когда «неуместность» вызвана нарушением сколько-нибудь устойчивых правил, лежат ситуации, когда человек чувствует себя «пере-одетым» (англ. overdressed) или «недо-одетым» (англ. underdressed) - то есть неверно оценившим не только костюмные законы, но и модальность одежды. Обе ситуации очень болезненны еще и потому, что зачастую человек опасается трактовок, связанных не с его социальными навыками и знаниями, а с его материальным благосостоянием. В частности, «недо-одетость», по мнению такого человека, может быть истолкована как признак бедности («Я выглядела так, как будто мне нечего надеть, - и это при том, что у меня дома три сумки, за которые можно было купить половину этого ресторана»), а «пере-одетость» - как желание продемонстрировать свой достаток, пустить пыль в глаза («Мне со своим „вюиттоном" хотелось сквозь землю провалиться») - или, наоборот, как желание небогатого человека показать, что у него тоже есть деньги («Они были увешаны, как елки, а я пришла в шубке, потому что всегда мерзну. И в гардеробе мой одноклассник, с которым мы десять лет не виделись, подошел ко мне и сказал с таким мерзким смешком: „Тоже богатая, да?" Меня до сих пор передергивает»). Естественно, эта тревога только усиливается, когда у респондента возникает ощущение реального классового несоответствия, а не только «костюмной ошибки». Однако в этих ситуациях присутствует еще один важный оттенок: и респонденты, которые чувствовали себя «пере-одетыми», и респонденты, которые ощущали себя «недо-одетыми», однозначно заявляли, что всем остальным присутствующим их одежда - соответственно нарядная или, наоборот, скромная - позволяла в то же самое время чувствовать себя уверенно. Эта уверенность в том, что остальным - то есть попавшим в струю - было «хорошо» только из-за их правильного костюма, еще раз подчеркивает и субъективность, и проективность подобного переживания.
...Стратегии, которые выбирает человек, ощущающий неуместность своего костюма, в той или иной ситуации, отличаются вполне впечатляющим разнообразием: от «немедленно спрятаться и при первой возможности уйти» до «вызывающе так и ходить». <...> перед человеком, оказавшимся неуместно одетым, встает крайне важная и постоянно упоминающаяся в обсуждениях дилемма: нужно ли устно коммуницировать данную ситуацию? Нужно ли, иными словами, оправдываться за свой внешний вид - то есть разъяснять свое (на самом деле) умение считывать социальный код и следовать ему, - и если да - то в каких ситуациях? В частности, следует ли самому начинать этот разговор с любым собеседником - или, скажем, включаться в него только, если тебя спрашивают напрямую? Большинство респондентов признаются, что ощущение тревоги у них в этот момент так велико, что удержаться от добровольной коммуникации почти невозможно.
...Интересно, что респонденты, которые, по их утверждению, «готовы объясняться, если спросят», не могли привести примеров, когда бы их действительно спрашивали о том, почему они явились на шашлыки в белой рубашке и лакированных ботинках; исключение составляли ситуации, когда комплимент воспринимался как скрытый вопрос или пассивно-агрессивная нападка.
...Точно так же респонденты не смогли привести примеров, когда они сами делали бы сознательное замечание «неуместно одетому» человеку, - однако признавались, что бывали рады услышать внятное объяснение; это разряжало обстановку. Впрочем, излишние объяснения или объяснения, для которых собеседник не видел причины, зачастую тоже воспринимались негативно - по схеме «она слишком старается».
...Наиболее упоминаемой методикой (хотя о реальной частоте и эффективности ее применения судить невозможно) оказывается обращение к собственному чувству юмора: «Я убедила себя, что все это, в конце концов, не ужасно, а даже смешно». Однако иногда удар по самолюбию оказывается настолько тяжелым, что смеховое остра- нение не помогает. Тогда зачастую в ход идет своего рода «подмена шкалы»: «проиграв» другим участникам сборища на субъективной шкале «уместное - неуместное», неудачно одетый человек обращается к какой-нибудь объективной шкале, на которой, по его ощущению, может набрать больше очков: «Напоминала себе, что они тут третьи жены, которых могут уволить из постели, стоит им прибавить два кило, а у меня два высших образования». <...> Разновидностью этой же стратегии оказывается ее инверсия: когда вместо поддержания собственной ценности человек обращается к критике окружающих, - уходя от субъективной темы костюма к каким-нибудь объективным (по его мнению) ценностям: «У этих по-театральному одетых теток зато три раза за отделение звонил телефон»; «Выходят на пляж в купальниках Chanel, а ведут себя как свиньи, прячут шкурки в песок»; «Меня трясет, когда на митинге я вижу двух фиф с макияжем и на шпильках, которые, выворачивая ноги, смотрят на меня, как на гниду, в моих лыжных штанах, - а потом спрашивают у ментов, где тут купить коньяка». Последняя реплика представляется особенно ценной: собственно, она адресуется к некоторому неуловимому набору правил, который должен бы был относиться к принципиально новой, только возникшей ситуации: к ситуации протестных митингов в России, очень серьезно изменившейся (в том числе - в плане современного костюма) за двадцать лет, прошедших с момента предыдущих массовых митингов. Митинги зимы 2011/12 года стали среди прочего новым опытом разрушения костюмных кодов - и попыток формирования кодов новых. Таким же важным опытом оказались массовые протесты, охватившие в 2010-2012 годах значительное число развитых стран. Одним из важных социальных опытов для всех участников антиправительственных митингов стало смешение страт, субкультур, социальных групп в едином пространстве. В России шутки про «норковую революцию» и «митинг испорченных ботинок» перемежались практичными советами по выбору термобелья и страстной риторикой в блогах касательно неуместности дорогих шуб на войне с коррупцией. Эти интуитивные попытки создать «правила одежды для современного протестанта» еще ожидают своего летописца, который, безусловно, должен будет рассматривать 2012 год как крайне значимый не только в жизни России.