И козы сыты, и овцы целы
Слушайте, ну почему же который декабрь такая вакханалия всяких «вяжу дракончика, крысу», «шью змею, тигра», «валяю дурака свинью, петуха» и так далее? Если уж озадачиваешься «символом года» и знаешь зверя, то должен же знать, что это символ того года, который наступает по буддистскому календарю, то есть примерно с конца января до середины февраля! Отчего не дарить в этот период?
Это я просто задумалась о языческом мышлении, православии и атеизме. И в российских условиях. И в условиях своей личной головы. Обережные, «традиционные славянские» куклы - какой смысл в них вкладывается сейчас? Для чего они делаются людьми? Я осознаю свою собственную, и немалую, степень язычества, и откуда взялся мой «атеизм». Я искренне верю, что Крупеничка приносит в дом достаток, а Валдайский колокольчик - хорошие вести. Я хочу на этой неделе сделать Козу - у меня и лыко есть, и мне интересно попробовать. И даже Травницу, обязательно без иглы, хотя испытывала некоторое внутреннее напряжение при мысли о том, как всё вокруг на столе будет сухой травой засыпано. Но напряжение это рассеялось, когда я поняла, что будет замечательный запах в доме уже при изготовлении Травницы. Коляду буду делать в новогодние длинные выходные обязательно. Просто потому, что хочется. И овечку Бяшку буду делать, причём и вышитую, и кофейными зернами наполненную, и с золотой шерстью. Хочется!
Но моя Коза не будет подарком никому на праздник Нового года ни 31 декабря, ни в феврале. Вербница тоже кукла не для меня (вообще, по-моему, «пасхальные обереги» - оксюморон в чистом виде). Масленицу и Веснянку сделаю, когда захочется весну позвать, а мне хочется её звать последние лет десять уже в ноябре. И очень грустно, что магаданские колядовщики знают только две строки - «сею, сею, посеваю, с Новым годом поздравляю» и то, что за это им должны (!) дать денег или конфет. И никто, НИКТО из колядовщиков, встреченных мне за последние 20 лет, не знает разницы между «колядовать» и «христославить» и того, что «наколядованное» неплохо бы отнести в больницу или детский дом, не говоря уже про церковь, а не оставить себе.
А про церковь... Лет 17 мне было, когда я читала «Белую гвардию».
Вахмистр рассмеялся возбужденно и радостно взмахнул руками.
- Господи боже мой, господин доктор. Места-то, места-то там ведь видимо-невидимо. Чистота... По первому обозрению говоря, пять корпусов еще можно поставить, и с запасными эскадронами, да что пять - десять! Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков не видно! Я и говорю: «А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?» Потому оригинально: звезды красные, облака красные, в цвет наших чакчир отливают... «А это, - говорит апостол Петр, - для большевиков, с Перекопу которые».
- Какого Перекопу? - тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.
- А это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все известно. В 20-м году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили.
- Большевиков? - смутилась душа Турбина. - Путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда.
- Господин доктор, сам так думал. Сам. Смутился и спрашиваю господа бога...
- Бога? Ой, Жилин!
- Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал неоднократно.
- Какой же он такой?
Глаза Жилина испустили лучи, и гордо утончились черты лица.
- Убейте - объяснить не могу. Лик осиянный, а какой - не поймешь... Бывает, взглянешь - и похолодеешь. Чудится, что он на тебя самого похож. Страх такой проймет, думаешь, что же это такое? А потом ничего, отойдешь. Разнообразное лицо. Ну, уж а как говорит, такая радость, такая радость... И сейчас пройдет, пройдет свет голубой... Гм... да нет, не голубой (вахмистр подумал), не могу знать. Верст на тысячу и скрозь тебя. Ну вот-с я и докладываю, как же так, говорю, господи, попы-то твои говорят, что большевики в ад попадут? Ведь это, говорю, что ж такое? Они в тебя не верят, а ты им вишь какие казармы взбодрил.
«Ну, не верят?» - спрашивает.
«Истинный бог», - говорю, а сам, знаете ли, боюсь, помилуйте, богу этакие слова! Только гляжу, а он улыбается. Чего ж это я, думаю, дурак, ему докладываю, когда он лучше меня знает. Однако любопытно, что он такое скажет. А он и говорит:
«Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко ни холодно. Да и тебе, говорит, тоже. Да и им, говорит, то же самое. Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут так надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые - в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет. Да ты, в общем, Жилин, говорит, этими вопросами себя не расстраивай. Живи себе, гуляй».
Кругло объяснил, господин доктор? а? «Попы-то», - я говорю... Тут он и рукой махнул: «Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше и не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы».
«Да, говорю, уволь ты их, господи, вчистую! Чем дармоедов-то тебе кормить?»
«Жалко, Жилин, вот в чем штука-то», - говорит.
Это я просто задумалась о языческом мышлении, православии и атеизме. И в российских условиях. И в условиях своей личной головы. Обережные, «традиционные славянские» куклы - какой смысл в них вкладывается сейчас? Для чего они делаются людьми? Я осознаю свою собственную, и немалую, степень язычества, и откуда взялся мой «атеизм». Я искренне верю, что Крупеничка приносит в дом достаток, а Валдайский колокольчик - хорошие вести. Я хочу на этой неделе сделать Козу - у меня и лыко есть, и мне интересно попробовать. И даже Травницу, обязательно без иглы, хотя испытывала некоторое внутреннее напряжение при мысли о том, как всё вокруг на столе будет сухой травой засыпано. Но напряжение это рассеялось, когда я поняла, что будет замечательный запах в доме уже при изготовлении Травницы. Коляду буду делать в новогодние длинные выходные обязательно. Просто потому, что хочется. И овечку Бяшку буду делать, причём и вышитую, и кофейными зернами наполненную, и с золотой шерстью. Хочется!
Но моя Коза не будет подарком никому на праздник Нового года ни 31 декабря, ни в феврале. Вербница тоже кукла не для меня (вообще, по-моему, «пасхальные обереги» - оксюморон в чистом виде). Масленицу и Веснянку сделаю, когда захочется весну позвать, а мне хочется её звать последние лет десять уже в ноябре. И очень грустно, что магаданские колядовщики знают только две строки - «сею, сею, посеваю, с Новым годом поздравляю» и то, что за это им должны (!) дать денег или конфет. И никто, НИКТО из колядовщиков, встреченных мне за последние 20 лет, не знает разницы между «колядовать» и «христославить» и того, что «наколядованное» неплохо бы отнести в больницу или детский дом, не говоря уже про церковь, а не оставить себе.
А про церковь... Лет 17 мне было, когда я читала «Белую гвардию».
Вахмистр рассмеялся возбужденно и радостно взмахнул руками.
- Господи боже мой, господин доктор. Места-то, места-то там ведь видимо-невидимо. Чистота... По первому обозрению говоря, пять корпусов еще можно поставить, и с запасными эскадронами, да что пять - десять! Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков не видно! Я и говорю: «А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?» Потому оригинально: звезды красные, облака красные, в цвет наших чакчир отливают... «А это, - говорит апостол Петр, - для большевиков, с Перекопу которые».
- Какого Перекопу? - тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.
- А это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все известно. В 20-м году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили.
- Большевиков? - смутилась душа Турбина. - Путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда.
- Господин доктор, сам так думал. Сам. Смутился и спрашиваю господа бога...
- Бога? Ой, Жилин!
- Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал неоднократно.
- Какой же он такой?
Глаза Жилина испустили лучи, и гордо утончились черты лица.
- Убейте - объяснить не могу. Лик осиянный, а какой - не поймешь... Бывает, взглянешь - и похолодеешь. Чудится, что он на тебя самого похож. Страх такой проймет, думаешь, что же это такое? А потом ничего, отойдешь. Разнообразное лицо. Ну, уж а как говорит, такая радость, такая радость... И сейчас пройдет, пройдет свет голубой... Гм... да нет, не голубой (вахмистр подумал), не могу знать. Верст на тысячу и скрозь тебя. Ну вот-с я и докладываю, как же так, говорю, господи, попы-то твои говорят, что большевики в ад попадут? Ведь это, говорю, что ж такое? Они в тебя не верят, а ты им вишь какие казармы взбодрил.
«Ну, не верят?» - спрашивает.
«Истинный бог», - говорю, а сам, знаете ли, боюсь, помилуйте, богу этакие слова! Только гляжу, а он улыбается. Чего ж это я, думаю, дурак, ему докладываю, когда он лучше меня знает. Однако любопытно, что он такое скажет. А он и говорит:
«Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко ни холодно. Да и тебе, говорит, тоже. Да и им, говорит, то же самое. Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут так надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые - в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет. Да ты, в общем, Жилин, говорит, этими вопросами себя не расстраивай. Живи себе, гуляй».
Кругло объяснил, господин доктор? а? «Попы-то», - я говорю... Тут он и рукой махнул: «Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше и не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы».
«Да, говорю, уволь ты их, господи, вчистую! Чем дармоедов-то тебе кормить?»
«Жалко, Жилин, вот в чем штука-то», - говорит.