Про женский неизлечимый алкоголизм и женское же одиночество.
Так уж исторически повелось со времен изобретения Менделеевым спирта, женское одиночество и женский алкоголизм ходят рядом.
«Ну кто ж будет любить такую?» - интересуется мама, пичкая меня утренним аспирином. И правда, на такую ж не напасешься, он с расчетом на двоих, а как тут со мной рассчитать?
Я, конечно, не претендую на алкогольные подвиги, но никак не могу взять в толк - как не пить? Как не пить в определенных технологических обстоятельствах, это я крепко-накрепко выучила в субботу. Я о том, как в принципе исключить алкоголь из своей жизни?
Хотя не об этом же я хотела. Я об одиночестве. О женском.
Да, оно гендерное. Мужское пахнет зеленой, особо деликатесной, колбасой и носками. Открытым стоялым пивом. Иногда энурезным котиком или хомячком. Собачкой оно пахнуть не может по причине справления ею нужды вне дома. Он со своей нуждой еле справляется. А тут еще собачкина. На худом конце одинокого мужчины должна болтаться машина, пара хорошо пропитанных друзей, холостятская квартира с вечно неоплаченными счетами и полной пепельницей на балконе.
А женское одиночество отчаянно разит пирогами. Борщами и картошкой со шкварками. Оно пахнет свежевыстиранными шторами и чистым полом. Потому как нехрен делать. У тебя нет повода даже посидеть и попридумывать, что «дядя с кем-нибудь в кино». Потому как и дяди нет как такового. Так вот, вы знаете, на какие подвиги готов человек современной модификации «женщина» мотивированный огромным количеством времени, полным отсутствием домочадцев, любимого человека, и занятыми подругами? У меня, например, с пола есть теперь можно. И вот когда ты уже наготовила на роту солдат, которая не спешит расквартироваться у тебя дома и порадовать своими крепкими легионерскими торсами, ты понимаешь, что делать по-прежнему нехер.
Включается функция пиздострадания и какой-то животный материнский инстинкт. И ты звонишь бывшему, с которым умудрилась расстаться семь раз к ряду и чудом остаться хорошими друзьями. И начинаешь как хороший террорист угрожать ему в трубку, что если он сейчас, дескать, не приедет, и не съест трехлитровую кастрюлю своего любимого борща, то она полетит в помойку. И он, наивно полагая, что отделается только лишь этой кастрюлей, приезжает. Потому как ты ему уже как родная или потому, что его одиночество как раз пахнет плохо закрытым прокисшим пивом и маленьким деликатесным кусочком некогда-съедобного.
Он привозит фильмов и бухануть. И вот ты сидишь и смотришь, как на его лбу выступают крупные капли пота, оттого что картошка отказывается лезть поверх проклятого борща, пьешь и утираешь типа украдкой рукавом слезы, случайно громко шмыгая носом. Он всенепременно спросит, что случилось и ты всенепременно отмахнешься - «Ничего особенного!». Потом, к концу второй бутылки в голос завоешь, что хочешь каждый вечер вот так пытать котлетами кого-нибудь родного и близкого, а потом засыпать на его плече под раздражающие звуки его несварения. И что мама, которая всегда отчаянно подливала масла в огонь, как хороший метроном сообщая, сколько тебе лет уже, а ты еще не… уже перестала что-либо говорить, ходит мимо тебя бесплотной тенью и тяжело вздыхает. И от этого становится совсем уж не по себе. Лучше бы считала, что ли. И что если ты до тридцати не, то может он тебя подберет? По крайней мере, любимый борщ всегда будет на его столе. Но эта мотивация уже не вызывает у мущщины никакого восторга.
Вы смотрите фильмы, пьете, он вытирает привычным жестом твои сопли и уезжает. Потому что «Ему там сейчас дадут!». А тебе нет. И ты провожаешь его до остановки только лишь для того, чтобы по дороге заглянуть в магазин и взять еще. Садишься и смотришь слезливые мелодрамы. И пьешь. Нет, тут я не к тому, что именно его хочется. Или что мне завидно. С ним мы прошли уже огонь, воду и медные трубы, удивить-то даже нечем. И завидовать одноразовому сексу тоже не хочется. Потому что он, как уже близкий и родной, иногда снисходительно приоткрывает тайны тонкой душевной материи мужчин, рассказывает, что бывает после того как «вдул». Вроде и «вдул», а противно аж до тошноты. И ты, здоровый мужик, малодушно говоришь о навалившихся делах и заботах и валишь к чертовой матери. И подолгу торчишь потом в душе, где тебя мучительно тошнит, собираешь по частям свой хрупкий дзен. И начинаешь неистово хотеть тепла, любви и ласки. И хорошо, если страх ответственности за подаренную тебе любовь и ласку не берет верх над жаждой обладания человеком и твоей возможностью быть рядом. А иначе, ты опять мараешь со страху памперс и растворяешься в воздухе как мираж. Разрывая мозг себе и человеку.
Поэтому завидовать нечему.
Есть еще вариант развития событий перед отхождением ко сну. Ты начинаешь планомерно обзванивать всю телефонную книжку и громко вопрошать в трубку: «Спишь?». Сегодня получается смешно, потому как алкоголь начал попадать в организм рано и в девять вечера это вопрос звучит как минимум странно, если не обзванивать детские сады и дома престарелых. И те, наверное, еще не спят, потому как «Дом-2» перенесли на 23-00.
Ты бросаешь боевой клич в социальных сетях, и, не дождавшись ответа, начинаешь обсматривать все странички бывших и их бывших. Потом понимаешь, что за это время могла бы посмотреть пару хороших толковых фильмов, а не сравнивать себя с той машей, этой юлей, или случайной светой, не обнаруживая на вышеперечисленных дамах ни одной целлюлитинки или морщинки. А тебе уже, а ты еще не, и уже вся в этих самых…
И вдруг понимаешь, что тебе и одной неплохо, было б че выпить. В последние месяца два только так. И ты пытаешься возлюбить действительность, плотно залакировав ее алкоголем. Пока он держит тебя на плаву, да и организм вывозит, а одиночество - это фактор, на мой взгляд, уже постоянный. По сути, никто никому не нужен, ну разве что родителям.
В самом разгаре построения твоей новой теории о ненужности, вдруг нежданно звонит проголодавшийся после того, как «вдул», бывший и вопрошает, не осталось ли еще котлет и бухануть. Конечно, после того, как прикрылся благородным прикрытием - забытой у тебя флешкой.
Он выменивает флешку на съеденные котлеты и ты начинаешь понимать, что твоей выгоды в этом немного, кроме одной - ты хоть кому-то нужна, хоть и из-за чертовых полуфабрикатов.
Когда он приезжает, ты уже не дуешь ни в один ус, и готова заснуть ровно на его ботинках в коридоре. И он берет тебя на плечо и несет в постель, как мешок картошки. «Мда, раньше был аккуратнее», - проносится в твоей нетрезвой голове. Затем он исчезает на кухне и тихо, чтобы не разбудить тебя, роняет там все кастрюли. Возвращается с тарелкой чего-то вкусного, садится у кровати и, громко чавкая, хвастается своими сексуальными достижениями. А ты засыпаешь под его мерный бубнеж и думаешь, как же ты любила его когда-то?
Руки некуда девать... Несъемные на ночь руки придуманы лишь для того, чтобы обнимать кого-то во сне… А обнимать некого. И они ужасно мешаются… Приходится укреплять их, неугомонных, между колен. И линзы опять не сняла... И напомнить некому... И ужасно болит голова, но для того, чтобы выпить таблетку, надо как минимум, попросить или встать. Просить я не умею и не люблю. А встать уже не могу. Да и к черту эти линзы... В шкафу зарыта футболка, случайно сохранившая запах того самого одеколона. Вот бы сейчас добраться до нее и плотно закрыв ею лицо, и глубоко вдохнув, заснуть…
«Ну кто ж будет любить такую?» - интересуется мама, пичкая меня утренним аспирином. И правда, на такую ж не напасешься, он с расчетом на двоих, а как тут со мной рассчитать?
Я, конечно, не претендую на алкогольные подвиги, но никак не могу взять в толк - как не пить? Как не пить в определенных технологических обстоятельствах, это я крепко-накрепко выучила в субботу. Я о том, как в принципе исключить алкоголь из своей жизни?
Хотя не об этом же я хотела. Я об одиночестве. О женском.
Да, оно гендерное. Мужское пахнет зеленой, особо деликатесной, колбасой и носками. Открытым стоялым пивом. Иногда энурезным котиком или хомячком. Собачкой оно пахнуть не может по причине справления ею нужды вне дома. Он со своей нуждой еле справляется. А тут еще собачкина. На худом конце одинокого мужчины должна болтаться машина, пара хорошо пропитанных друзей, холостятская квартира с вечно неоплаченными счетами и полной пепельницей на балконе.
А женское одиночество отчаянно разит пирогами. Борщами и картошкой со шкварками. Оно пахнет свежевыстиранными шторами и чистым полом. Потому как нехрен делать. У тебя нет повода даже посидеть и попридумывать, что «дядя с кем-нибудь в кино». Потому как и дяди нет как такового. Так вот, вы знаете, на какие подвиги готов человек современной модификации «женщина» мотивированный огромным количеством времени, полным отсутствием домочадцев, любимого человека, и занятыми подругами? У меня, например, с пола есть теперь можно. И вот когда ты уже наготовила на роту солдат, которая не спешит расквартироваться у тебя дома и порадовать своими крепкими легионерскими торсами, ты понимаешь, что делать по-прежнему нехер.
Включается функция пиздострадания и какой-то животный материнский инстинкт. И ты звонишь бывшему, с которым умудрилась расстаться семь раз к ряду и чудом остаться хорошими друзьями. И начинаешь как хороший террорист угрожать ему в трубку, что если он сейчас, дескать, не приедет, и не съест трехлитровую кастрюлю своего любимого борща, то она полетит в помойку. И он, наивно полагая, что отделается только лишь этой кастрюлей, приезжает. Потому как ты ему уже как родная или потому, что его одиночество как раз пахнет плохо закрытым прокисшим пивом и маленьким деликатесным кусочком некогда-съедобного.
Он привозит фильмов и бухануть. И вот ты сидишь и смотришь, как на его лбу выступают крупные капли пота, оттого что картошка отказывается лезть поверх проклятого борща, пьешь и утираешь типа украдкой рукавом слезы, случайно громко шмыгая носом. Он всенепременно спросит, что случилось и ты всенепременно отмахнешься - «Ничего особенного!». Потом, к концу второй бутылки в голос завоешь, что хочешь каждый вечер вот так пытать котлетами кого-нибудь родного и близкого, а потом засыпать на его плече под раздражающие звуки его несварения. И что мама, которая всегда отчаянно подливала масла в огонь, как хороший метроном сообщая, сколько тебе лет уже, а ты еще не… уже перестала что-либо говорить, ходит мимо тебя бесплотной тенью и тяжело вздыхает. И от этого становится совсем уж не по себе. Лучше бы считала, что ли. И что если ты до тридцати не, то может он тебя подберет? По крайней мере, любимый борщ всегда будет на его столе. Но эта мотивация уже не вызывает у мущщины никакого восторга.
Вы смотрите фильмы, пьете, он вытирает привычным жестом твои сопли и уезжает. Потому что «Ему там сейчас дадут!». А тебе нет. И ты провожаешь его до остановки только лишь для того, чтобы по дороге заглянуть в магазин и взять еще. Садишься и смотришь слезливые мелодрамы. И пьешь. Нет, тут я не к тому, что именно его хочется. Или что мне завидно. С ним мы прошли уже огонь, воду и медные трубы, удивить-то даже нечем. И завидовать одноразовому сексу тоже не хочется. Потому что он, как уже близкий и родной, иногда снисходительно приоткрывает тайны тонкой душевной материи мужчин, рассказывает, что бывает после того как «вдул». Вроде и «вдул», а противно аж до тошноты. И ты, здоровый мужик, малодушно говоришь о навалившихся делах и заботах и валишь к чертовой матери. И подолгу торчишь потом в душе, где тебя мучительно тошнит, собираешь по частям свой хрупкий дзен. И начинаешь неистово хотеть тепла, любви и ласки. И хорошо, если страх ответственности за подаренную тебе любовь и ласку не берет верх над жаждой обладания человеком и твоей возможностью быть рядом. А иначе, ты опять мараешь со страху памперс и растворяешься в воздухе как мираж. Разрывая мозг себе и человеку.
Поэтому завидовать нечему.
Есть еще вариант развития событий перед отхождением ко сну. Ты начинаешь планомерно обзванивать всю телефонную книжку и громко вопрошать в трубку: «Спишь?». Сегодня получается смешно, потому как алкоголь начал попадать в организм рано и в девять вечера это вопрос звучит как минимум странно, если не обзванивать детские сады и дома престарелых. И те, наверное, еще не спят, потому как «Дом-2» перенесли на 23-00.
Ты бросаешь боевой клич в социальных сетях, и, не дождавшись ответа, начинаешь обсматривать все странички бывших и их бывших. Потом понимаешь, что за это время могла бы посмотреть пару хороших толковых фильмов, а не сравнивать себя с той машей, этой юлей, или случайной светой, не обнаруживая на вышеперечисленных дамах ни одной целлюлитинки или морщинки. А тебе уже, а ты еще не, и уже вся в этих самых…
И вдруг понимаешь, что тебе и одной неплохо, было б че выпить. В последние месяца два только так. И ты пытаешься возлюбить действительность, плотно залакировав ее алкоголем. Пока он держит тебя на плаву, да и организм вывозит, а одиночество - это фактор, на мой взгляд, уже постоянный. По сути, никто никому не нужен, ну разве что родителям.
В самом разгаре построения твоей новой теории о ненужности, вдруг нежданно звонит проголодавшийся после того, как «вдул», бывший и вопрошает, не осталось ли еще котлет и бухануть. Конечно, после того, как прикрылся благородным прикрытием - забытой у тебя флешкой.
Он выменивает флешку на съеденные котлеты и ты начинаешь понимать, что твоей выгоды в этом немного, кроме одной - ты хоть кому-то нужна, хоть и из-за чертовых полуфабрикатов.
Когда он приезжает, ты уже не дуешь ни в один ус, и готова заснуть ровно на его ботинках в коридоре. И он берет тебя на плечо и несет в постель, как мешок картошки. «Мда, раньше был аккуратнее», - проносится в твоей нетрезвой голове. Затем он исчезает на кухне и тихо, чтобы не разбудить тебя, роняет там все кастрюли. Возвращается с тарелкой чего-то вкусного, садится у кровати и, громко чавкая, хвастается своими сексуальными достижениями. А ты засыпаешь под его мерный бубнеж и думаешь, как же ты любила его когда-то?
Руки некуда девать... Несъемные на ночь руки придуманы лишь для того, чтобы обнимать кого-то во сне… А обнимать некого. И они ужасно мешаются… Приходится укреплять их, неугомонных, между колен. И линзы опять не сняла... И напомнить некому... И ужасно болит голова, но для того, чтобы выпить таблетку, надо как минимум, попросить или встать. Просить я не умею и не люблю. А встать уже не могу. Да и к черту эти линзы... В шкафу зарыта футболка, случайно сохранившая запах того самого одеколона. Вот бы сейчас добраться до нее и плотно закрыв ею лицо, и глубоко вдохнув, заснуть…